– Я люблю тебя, Вулкан! Я сделаю все… что ты пожелаешь… тебе не обязательно… жениться на мне… Я поеду с тобой в Париж… да хоть на край света. Пожалуйста… возьми меня… с собой!

Голос ее стал совсем тихим, так что последние слова прозвучали совсем бессвязно, и тогда, словно больше не в силах сдерживать себя, Вулкан вдруг обнял ее, и их губы слились в поцелуе. Он покрывал ее поцелуями яростно, почти жестоко – сначала губы, потом глаза, слезы на ее щеках, потом опять губы. Астаре казалось, будто на нее обрушился ураган, но она не боялась. Она лишь чувствовала, что его губы пробуждают в ней такое же блаженство, как и раньше.

А еще ей показалось, будто все ее существо наполнилось тем самым светом, который он изобразил на картине, но теперь этот свет был не ясным и холодным, как там, а обжигал, словно исходил из самого центра солнца.

Он целовал ее до тех пор, пока она не забыла обо всем на свете, не понимала больше ничего, кроме чуда его объятий и жара, все нараставшего и нараставшего в ее груди. Астара знала лишь одно – она принадлежит ему, а он ей.

Не отрывая губ, он поднял ее на руки. Ее глаза оставались закрытыми, но она знала, что он несет ее через комнату.

«Я люблю тебя! Вулкан, я люблю тебя!» – хотелось крикнуть ей, но она тонула в блаженстве и не могла произнести ни слова, а все ее тело было охвачено любовным пламенем. И тут внезапно, слишком внезапно, чтобы она могла это осознать, Вулкан поставил ее на ноги.

– Ступай домой и забудь меня, – сказал он, – и Господь свидетель, что я тоже постараюсь тебя забыть.

Астара никак не могла прийти в себя и осознать, что с ней происходит и где она находится! Внезапный поступок Вулкана настолько ошеломил ее, что она едва не лишилась рассудка. Она лишь сознавала, что стоит на пороге и держится за ручку двери. Потом, сделав над собой усилие, она поняла, что это входная дверь старой мельницы. Тут она вспомнила, как закрылась за ней эта дверь и повернулся в замке ключ. И после этого по каменным плитам коридора прозвучали удалявшиеся шаги Вулкана.

Она стояла снаружи, под солнечными лучами, но они ее совершенно не грели.

Астара не помнила, как шла через утренний лес обратно в Уорфилд-хауз. А когда она добралась до его порога, ей показалось, что все ее тело онемело и утратило способность чувствовать, а в голове стало темно и пусто – ни единой мысли. Вероятно, она поднялась к себе, потому что через некоторое время снова спустилась на первый этаж и прошла в малую столовую, где уже сидели за завтраком сэр Родерик и его племянники. Ее тело проделало это само по себе, инстинктивно, без участия ее воли и без осознанного желания. Все слезы уже были пролиты, и душа зияла черной, бездонной пустотой.

– Доброе утро, Астара! – сказал сэр Родерик.

Она поцеловала его в щеку, как делала это всегда, и села на свое место в конце стола, напротив опекуна. Уильям и Лайонел, вскочившие, когда она вошла , в комнату, снова заняли свои места и продолжили завтрак.

Слуга налил ей кофе, а от всех блюд, предложенных на выбор, она отказалась.

– До половины одиннадцатого нам не удастся отправиться на прогулку, – сказал сэр Родерик. – К своей досаде, я должен встретиться с членами совета графства.

– Да, они обычно бывают излишне разговорчивыми, – сочувственным тоном заметил Лайонел.

– Только не со мной, – ответил сэр Родерик.

– Мне пришла в голову неплохая мысль, – заявил Уильям, обращаясь к Астаре. – Пока мы будем ждать дядю Родерика, вы могли бы опробовать мою новую четверку гнедых.

Астара не ответила, и он продолжил:

– Сначала я буду править сам, чтобы немножко их утомить, а потом, если хотите, на обратном пути передам вожжи вам. Вам понравится, я в этом уверен, и вы почувствуете, как легко они вас слушаются.

Смутно, краем сознания Астара припомнила, что ей всегда хотелось прокатиться на четверке лошадей, управляя ими, но теперь ей все было безразлично.

– Ну, так как же? Поедем? – настаивал Уильям. Она знала, что он удивится, если она откажется от такого предложения.

– Д-да… да, конечно, – ответила она.

– Я прикажу подать лошадей в половине десятого, – сказал он.

Потом он взглянул через стол на Лайонела.

– К сожалению, в моем фаэтоне только два места.

– Не сомневаюсь, – ответил Лайонел. Уильям улыбнулся; вероятно, он решил, что ему удалось таким образом на одно очко опередить своего соперника.

Сэр Родерик поднялся.

– Вероятно, меня уже ждут члены совета, – сказал он, – но я заверяю вас, что к половине одиннадцатого вернусь домой.

– Мы будем готовы к этому времени, дядя Родерик, – ответил Лайонел.

Астара тоже встала из-за стола, как будто уход сэра Родерика напомнил ей о возможности покинуть столовую.

Лайонел распахнул перед ней дверь, потом последовал за ней по коридору.

– Не позволяйте Уильяму монополизировать вас надолго, – сказал он. – Он ведет нечестную игру, предложив вам править его фаэтоном. А я едва ли мог бы пригласить вас разделить со мной седло моего полкового коня, даже если бы он и находился здесь! Астара попыталась ответить на его шутку улыбкой, но попытка ей не удалась. Она подумала, не отказаться ли ей от поездки с Уильямом. Может, лучше вместо этого запереться в своей комнате? Но она сказала себе, что слезы ей не помогут, как, впрочем, и все остальное.

Вулкан не шутил, высказывая свои аргументы, и жизнь должна как-то продолжаться, хотя Астаре и казалось, что она искалечена и смята безжалостной рукой судьбы. Но этого все равно бы не смог понять никто, кроме самого Вулкана.

Вероятно, он и сам сознавал, что, отправляя Acтару домой и не отвечая на ее любовь, он нанес смертельный удар, но не ее телу, а ее душе. Ведь лишь Вулкан мог знать, что их любовь была не только любовью тел, но и душ, и без него все, что он в ней пробудил, умрет, а она останется жить – призраком самой себя.

– Как он мог нанести мне такой удар? – вновь и вновь спрашивала она себя.

И тогда ее образование, ее выучка и самоконтроль, которые с самого детства воспитывали в ней отец и мать, помогли ей вести себя так, что посторонний наблюдатель не смог бы ни о чем догадаться. Астара сухо сообщила горничной, какой ей требуется капор и какую из своих дорогих шалей она возьмет на прогулку, если в фаэтоне будет прохладно.

Впрочем, солнце уже поднялось над лесом, и было ясно, что впереди их ждет жаркий день; поэтому Астара решила не переодеваться и осталась в своем прежнем, легком белом платье. Она намеренно выбрала утром именно его – оно было похоже на платье, в котором она позировала Вулкану как Персефона. Астаре казалось, что оно должно напомнить ему, как он называл ее Афродитой, маленькой богиней.

Ее платье было совершенно белым, а по краю капора шла полоска из маленьких розовых цветочков, и розовые ленты завязывались под подбородком. Одним словом, спускаясь по лестнице в холл, где ждал ее Уильям, Астара выглядела очень мило. Хотя более проницательный человек, чем виконт, мог бы заметить бледность ее лица и остекленевший взор, свидетельствующие о том, что она недавно перенесла шок.

Их уже ждал фаэтон. Необыкновенно красивая четверка гнедых, принадлежавшая Уильяму, готова была сорваться с места, и грумы с трудом сдерживали горячих коней.

Лайонел помог Астаре взобраться в фаэтон.

– Будьте осторожны, – предостерег он. – Такие хрупкие повозки бывают опасными на узких проселочных дорогах.

– Ты пытаешься бросить тень на мое умение править лошадьми? – презрительно усмехнулся Уильям.

– Я больше опасаюсь за Астару, ведь она не такая опытная, как ты, – ответил Лайонел.

Уильям не удостоил его ответом, и Лайонел продолжал:

– Что бы ты ни говорил о своих гнедых, мне лично показалось, что они слишком упрямы, чтобы ими могла править женская рука.

– Я полагаю, что ты можешь доверять моему опыту, – высокомерно заявил Уильям. – К тому же. дядя Родерик рассказывал, что Астара превосходно управляется с вожжами!

Лайонел дотронулся до руки Астары.

– Я готов поверить, что вы превосходны во всем, – сказал он. – Но в то же время я с нетерпением стану ожидать вашего возвращения.

Уильям издал звук, который, вероятно, означал выражение недовольства или раздражения, а потом дал знак грумам, чтобы те отпустили лошадей.

Он щелкнул кнутом, и Лайонел был вынужден отступить назад, однако он стоял и смотрел вслед Астаре и Уильяму, пока те не скрылись между могучих дубов парка.

Потом он вздохнул и побрел в конюшню.

Астара обнаружила, что не способна ощущать ничего, кроме ноющей пустоты в груди.

Ей следовало бы радоваться, что она сидит рядом с великолепным возницей и их мчит четверка "прекрасных лошадей.

Она неплохо разбиралась в лошадях и понимала, что гнедые, превосходно подобранные, с белыми отметинами во лбу, составляли такую редкостную четверку, какая попадается только раз в жизни. А фаэтон Уильяма был более легким и пружинистым и явно превосходил по элегантности все, что она видела в Париже.

Великолепие выезда, который можно было лицезреть только в Англии, завершал чуть сдвинувший набок цилиндр красавец-возница.

Несмотря на предостережения Лайонела, они резво мчались по обрамленным кустарником дорогам, где, как Астара заметила, еще когда ехала с сэром Родериком из Лондона, росли примулы, фиалки и другие весенние цветы, которых она не видела уже много лет. А по берегам ручьев золотились калужницы, и 1 воздух был наполнен их благоуханием.

Однако в сердце Астары царил жестокий зимний холод, и она не в силах была радоваться чуду весны, потому что оно напоминало ей о картине Вулкана – о его Персефоне.

«Как ты мог причинить мне такую боль? Как ты мог заставить меня страдать столь сильно?» – кричала она в душе и думала: неужели он не почувствовал, какой нанес ей удар. Нет, конечно же, он должен понимать, как сильно и жестоко ее обидел!

Поглощенный дорогой, Уильям не разговаривал, и Астара, погрузившись в свои невеселые мысли, уже позабыла о лошадях, о проносившихся мимо полях, обо всем на свете, кроме Вулкана. Она все еще ощущала жар его объятий, у нее даже слегка болели губы от его неистовых поцелуев, и что-то дикое и примитивное, таившееся в ее теле, отзывалось на его страсть. Инстинктивно, с первых мгновений, как только она увидела Вулкана, ей стало ясно, что это тот самый мужчина, который грезился ей в девичьих мечтах. Он был второй половинкой ее души; мужчиной, бывшим ее любовником в прежних реинкарнациях, кого она всегда искала и, в конце концов, опять нашла. И она была исполнена уверенности, что он чувствует то же самое, пусть даже не хочет себе в этом признаться. С первого же момента, как только они посмотрели друг другу в глаза, между ними протянулись незримые нити, а когда он поцеловал ее, она поняла, что он разбудил ее душу и одновременно поработил ее.

Как он мог отвергнуть все это? – негодовала она.

И ради чего? Чтобы исследовать новые уголки мира, проникать в такие места, куда не отваживаются другие, открывать забытые цивилизации? Разве может это быть важнее, чем любовь? Ответ напрашивался сам собой-да, для Вулкана может.

Ей казалось, будто он сбросил ее с небес, куда ее вознесла любовь к нему, в глубочайший и чернейший ад, который оказался гораздо хуже подземного царства Аида, куда каждую осень удалялась Персефона. Она теряла не только его, но и любовь, и всякую надежду на счастье. Пусть Астара и была еще совсем юной, чувствовала она очень глубоко. Вероятно, как верили ее отец с матерью, у нее была «старая душа», инстинктивно хранившая в себе знания и чувства, накопленные во время прежних существований.

И теперь она знала, что отныне ее жизнь в этом, теперешнем теле обречена быть неполной, лишенной глубины. Она будет по-прежнему дышать и жить, потом начнет постепенно стареть, но все, что составляет в ее жизни смысл, перестало для нее существовать с той самой минуты, когда от нее отказался Вулкан.

Внезапно она вернулась к действительности и услышала голос Уильяма. Он говорил ей:

– Я подумал, что вам понравятся здешние виды. Поэтому и привез вас сюда.

Астара огляделась вокруг.

Он был прав. Окрестности поражали своей красотой. Густые перелески чередовались с полями. В садах начинали цвести фруктовые деревья.

– Сколько времени? – спросила она. – Мы не должны заставлять ждать дядю Родерика.

– Если он нас и ждет, то, думаю, напрасно это делает, -усмехнулся Уильям.

– Почему? Что вы хотите этим сказать? Вы же знаете, что он не любит ждать. И с удовольствием ездит с нами верхом на прогулки.

– В это утро ему придется удовольствоваться обществом Лайонела, – ответил Уильям и скаламбурил: – Мы с вами прогуляем прогулку с дядей.

– Я вас не понимаю! Что вы задумали, Уильям?

– Мы поедем на ленч в одно очаровательное местечко. Не сомневаюсь, оно покажется вам интересным.