Вера Иванова - Спор на 10 поцелуев

Интересно, Пашка настоящий цыган или заливает?

Сегодня начала плести фенечку. Ну и работа! Нитки путаются, рвутся. Неужели кому-то это нравится?»

Марина бы еще долго писала, пристроившись с фонариком под одеялом, но вскоре сон окончательно сморил ее.

Пьесу для фестиваля театральных постановок начали выбирать на следующий же день, прямо на пляже. Накупавшись, пятый отряд расположился на горячем мягком песке под раскидистыми ивами.

Неожиданно для всех Андрей и Анна Павловна проявили полнейший демократизм и лояльность в вопросе выбора произведения и организации репетиций.

– Вы можете представлять все, что хотите, – единодушно высказались они. – Продолжительностью в 15 минут максимум. Только составьте нам расписание репетиций, чтобы мы застолбили вам сцену. Ну и насчет костюмов поможем – в лагере большой выбор.

Воодушевленные открывшимися возможностями подростки главным режиссером предстоящего спектакля единогласно избрали Пашу.

– Играть будем классику! – заявил тот, согласившись принять почетную должность.

– Ну-у! – раздался в ответ общий унылый гул. – Нас уже в школе классикой замучили, так ты еще и сюда протащить ее хочешь!

– Это смотря какая классика и как ее поставить, – наставительно произнес Паша. – Можно такую улетную феньку забабахать, что все фишки на этом фесте сгребем.

– А если на русский перевести? – поинтересовалась Анна Павловна.

– На русский? Будет вам грамота, и большой пирог, и благодарность в приказе от начальника лагеря.

– Хорош, не хами, – обиделась Анна Павловна.

– Перевел, называется! – усмехнулся Андрей.

– Что бы… что бы… что бы… О! Придумал! Народ, вы сейчас ляжете. Короче, это будет усеченный вариант «Ромео и Джульетты». Целиком за пятнадцать минут все равно не поставить.

– Неплохо, – оценил выбор Боря Симонов. – Только смотря что ты усечешь.

– Сейчас объясню. Усечем всякую там философскую лабуду и отметем всех старперов – ох, извините, Анна Павловна, это я не о вас! Ну, предки, слуги, их треп бесконечный – это сейчас уже неактуально. Мы оставим только любовь и всякие там драки между парнями – это интересно и в кайф.

– А мочиловка там как, до крови? – лениво поинтересовался Кил.

– До смерти, балда! Ты что, «Ромео и Джульетту» не читал? – Петя посмотрел на невежду круглыми глазами.

– Не-а, – пожал плечами Ваня. – Как-то не попадалась мне в руки такая книжонка.

– А фильм? Ты чего, и фильм не смотрел? – удивленно воззрилась на него Ромашка.

– Не-а. Как-то мимо меня проплыло, – равнодушно пожал плечами Ваня. – А любовь у них там – до постели? Или только поцелуйчики одни?

– До постели, до постели, успокойся, бумер! – накинулись на Кила девчонки. – Тебя только это интересует, да?

И тут Ромашка, пресекая дальнейшие расспросы, бойко затараторила:

– Они там поженятся, а потом они убьют его друга, а он замочит ее брата, и его вышлют, а ее заставят выйти замуж за другого, а она не захочет, и священник, типа, отравит ее, но она будет живая, только как вырубленная, а парень будет в непонятках и отравится возле ее тела, а она очнется, увидит его и зарежется, и всем придет полный абзац. Я, когда читала, два дня рыдала потом, даже валерьянка не помогала.

Услышав такую трактовку Шекспира, Андрей с Анной Павловной тихо повалились на песок, давясь от хохота.

Но Ваня остался вполне доволен рассказом.

– Ого! Прикольно… – согласился он. – А лет им по сколько было?

– Ей – тринадцать, ему – тоже вроде того… Не помню точно.

– Ух ты! Ну, улет! Ну, ты, Пашка, и замахнулся! И любовь есть, и драчки. Это что же, современное что-то, про мафию, типа «Бригады»?

– Ну ты и чмо! – ошеломленно покачал головой Паша. – Первый раз такого вижу. И где ж ты такой обитал все это время?

– А за «чмо» можно и в пятак! – тут же вскинулся Ваня. – Если я Шес-к-пира вашего не читал, это не значит, что меня оскорблять можно.

– Пятак! О, ребята, это же то, что нам надо! Отличное название для команды! – неожиданно воскликнул Серега Акулов.

– Ладно, ладно, остынь. Обидчивый какой! – принялись успокаивать Кила остальные.

Пашино режиссерское видение шедевра Шекспира было одобрено всеми: девочкам понравилось, что сохранили любовь, парней вполне устроило обилие беспощадных драк, а вожатых удовлетворил сам выбор – втайне они боялись, что их подопечные начнут сочинять что-нибудь непристойное на тему современной жизни, как это происходило в некоторых других отрядах.

Весь тихий час Пашка, с разрешения Андрея, корпел над томиком Шекспира, раздобытым в библиотеке. В помощницы себе он выпросил Марину – под предлогом того, что у нее самый красивый и понятный почерк.

– Мне же надо уже сегодня все роли расписать! – объяснил он Анне Павловне, не желавшей отпускать девочку. – Компьютера-то у вас нет! И даже печатной машинки. А мой почерк они как раз до конца смены разбирать будут!

Под давлением неопровержимых доводов Анне Павловне пришлось согласиться и разрешить Марине провести тихий час в холле, за столом, вместе с Пашей.

– Это же надо столько насочинять! – жаловался Паша помощнице. – Рука вычеркивать устала.

Он диктовал Марине места, которые собирался оставить, она аккуратно записывала на разложенных на столе листочках.

– Паш! А кто будет Ромео? А Джульетта? – периодически начинала допытываться она, но Пашка упорно отмалчивался на этот счет.

К концу тихого часа ему удалось завершить правку великого драматурга, сведя пять актов пьесы к постановке с приблизительно таким же сюжетом, каким был рассказ Ромашки. Красивым почерком Марины все роли были расписаны на листочках.

Распределение ролей состоялось вечером, на первой репетиции.

– Назначать я никого не собираюсь, – с места в карьер начал Паша. – Роли раздадим демократично, путем общего обсуждения и последующего голосования, чтобы потом ни у кого ни к кому не было никаких претензий. Для начала выскажите каждый свои пожелания. Есть предложения?

– Да! Чур, я – Джульетта! – хором воскликнули одновременно все девочки.

– Э нет, не пойдет, – усмехнувшись, покачал головой Паша. – Роль одна, вас много… Придется мне принимать решение самому. Семечкина! Джульеттой будешь ты.

Марина радостно захлопала в ладоши, зато другие не постеснялись высказать свое недовольство.

– А почему не я? – обиженно и снова в один голос спросили остальные.

– Ты, Цветковская, слишком маленькая, – принялся объяснять Паша. – В свои четырнадцать…

– Пятнадцать! – возмущенно пискнула девочка.

– Тем более в пятнадцать! Короче, выглядишь на десять. Это не годится. Даже для малолетней Джульетты слишком. Куда тебе, недомерку, любовь крутить? Будешь Джульеттиной мамой, синьорой Капулетти.

– Как это?! – возмутилась Ромашка. – Для Джульетты – недомерок, а для мамы – гожусь?

– Не волнуйся, мы тебя под старушку загримируем.

Наде же он сказал:

– А ты, Липова, как бы это тебе сказать… Совсем даже наоборот. Там, где у Цветковской недобор, у тебя, стало быть, перебор.

– Что?! – возмущенно вскочила Надя.

– А то. Джульетта в два обхвата. Или даже в три. У Ромео рук не хватит тебя обнимать. Так что будешь Кормилицей. Тебя даже и гримировать не надо.

– Да я тебя… – Надя хотела было наподдать главному режиссеру, но ее быстро остановили.

– А чем я тебе не гожусь? – поинтересовалась Птичка.

– Лысая Джульетта? Это оригинально!

– Во-первых, я не лысая, а стриженая! А во-вторых, при чем тут моя прическа? Я ведь могу и парик надеть!

– Зачем же все так усложнять, если есть человек с собственными великолепными волосами?

На минуту все замолчали, потом раздался тихий голос Лены.

– А почему не я?

Оглядев девочку критическим взглядом с ног до головы, Паша вздохнул.

– Джульетта не может быть выше Ромео! А если тебя поставить на каблуки, равного по росту партнера не найдется! Дай-ка гляну, что у меня тут для тебя осталось… – Паша посмотрел свои записи, соболезнующе вздохнул и сказал:

– Вот что, Шувалова. Женские роли кончились, зато есть отличная мужская, и как раз для тебя, – Тибальд. Задиристый братец Джульетты, которого Ромео заколол в поединке.

– Ладно, – недовольно буркнула Лена, пронзив Пашу острым, как шпага, взглядом – наверное, тренировалась перед будущей дуэлью с Ромео.

Разобравшись, таким образом, с девочками, Паша перешел к мужской половине. Здесь дело обстояло совершенно противоположным образом. Ленивые парни один за другим наотрез отказались учить длинную, по их меркам, роль Ромео.

– А чой-то девчонки из-за главной роли чуть не передрались? Во дуры! Мне этот Ромео на фиг не нужен, – пожал плечами Серега Акулов. – Ты посмотри, сколько тут строчек учить надо! Это ж убиться можно! Только я о школе забывать начал, как на тебе, снова чего-то зубрить. Мне уж дайте где поменьше, у меня скорость маленькая, я больше одной строчки в день не могу.

– Так… ладно… есть у меня один такой молчаливый. Герцог. На, держи. Всего четыре строчки.

– О! Годится! – будущий правитель Вероны выхватил из рук Паши листок и принялся читать по слогам:

– «Нет по-вес-ти пе-чаль-нее на све-те,

Чем по-весть о Ро-ме-о и Джуль-ет-те».

Это я, пожалуй, запомню!

– Ну и ну! – присвистнул Паша. – Ты читать-то когда научился? Вчера?

– Нет, в третьем классе, – ни капельки не обидевшись, честно ответил Акула. – Но только мне практиковаться как-то особенно не приходилось…

– Ромео – это тот самый влюбленный, который в конце отравился? – с видом знатока спросил Кил. – Нет, это не для меня. Чтобы я из-за девчонки так себя не уважал? Да никогда! Мне бы какого-нибудь крутого пацана сыграть, чтоб поприкольнее был и побольше действовал.

– Есть такой! – кивнул Паша. – Меркуцио. На, держи, – он протянул парню исписанный Мариной листочек.

– О! Отлично! Слов как раз столько, сколько мне надо, – удовлетворенно кивнул Ваня, пробегая глазами убористые строчки. – Коротко, ясно и прикольно. И большая мочиловка на шпагах. А на пистолетах нельзя? Или на автоматах? Или, может, мы гранатки покидаем? Нет? Ну, ладно, шпага тоже ничего.

– Я, конечно, мог бы претендовать и на Ромео, – задумчиво почесал переносицу Боря Симонов. – Но будем смотреть правде в глаза – у Шекспира не сказано, что вес Ромео зашкаливает за центнер. А сбросить до премьеры, боюсь, не успею. Так что мне бы какую-нибудь подходящую роль второго плана. Кого-нибудь поспокойнее, без беготни и драк.

– Второго плана, говоришь? Ладно! Будешь братом Лоренцо.

– Братом кого?

– Да не кого, балда! Это тебя зовут Лоренцо! Ты – францисканский священник, брат по имени Лоренцо.

– Братан, значит? Типа «Брат-2»? Клево!

– На, учи слова. Да не переживай, париться особо не надо. Тут пять строчек всего.

– И все? – радостно воскликнул будущий просвещенный францисканский монах. – Спасибо! А то я по литературе в школе выше тройки даже во сне не получал.

Так же быстро были расхватаны и другие небольшие роли – слуг и родственников зловещих семейств Монтекки и Капулетти. Место Ромео оставалось вакантным почти до самого конца первой репетиции – ни один из парней не соглашался сделаться многословным героем-любовником. Отказывались все, и Петя Зуев – решительнее других, ссылаясь на перегруженность тренировками по футболу. И тут Паша решил прибегнуть к военной хитрости. Он подошел к Андрею, до этого молча наблюдавшему за происходящим с последнего ряда открытого театра, и что-то быстро прошептал ему на ухо. Тот кивнул, поднялся и подошел к артистам.

– Так. Исполнителем роли Ромео назначается Зуев Петр. И не возражать! Своим отказом ты подведешь весь отряд.

Командный тон и постановка вопроса ребром сразу нашли понимание у строптивого футболиста – осознав, что деваться некуда, он нехотя согласился.

Ролей с лихвой хватило на всех – вскоре пятый отряд превратился в членов враждующих семейств Монтекки и Капулетти, в их слуг или просто горожан города Вероны. Утомленный непростым процессом распределения ролей, главный режиссер решил первую читку сценария устроить на следующий день.

– Паш! А гримироваться нам нужно будет? – верещали счастливые актрисы.

– А как же! Чем больше, чем лучше – чтобы было видно с самых дальних скамеек.

– А можно мы прямо сейчас потренируемся?

– Тренируйтесь! – великодушно разрешил главный режиссер.

Оксана вызвалась сбегать в корпус.

– Девчонки, кому какую косметику принести? – поинтересовалась она и тут же начала принимать заказы.

Из корпуса она вернулась с вытянутым лицом, пустыми руками и ужасно расстроенная.

– Что? Что случилось? – кинулись к подружке девочки.

– Ой, девчонки, даже говорить не могу, плакать хочется. Вся наша косметика пропала!

– Как это – пропала? Куда?