– Значит, если бы не ягнята, никто бы ничего мне так и не сказал?

Во мне закипает ярость.

– Ух, – тихо выдыхает Джинджер, понимая, что она на опасном пути. – Это твой глупый папаша всех заставил дать обещание. Он, видите ли, не хочет, чтобы ты ехала домой и тратила свое время на уход за ним.

Я пощипываю себя за переносицу, чтобы унять тупую пульсирующую боль, нарастающую в области лба. Закусываю губу и не даю сорваться с языка дюжине язвительных ремарок.

– Ты далеко?

– Минутах в десяти езды.

– Я еще в колледже. Забери меня отсюда.

– Отлично. Скажи, куда ехать.

Я вздыхаю. Громко. Пытаться объяснить Джинджер дорогу и ждать, что она появится в нужном месте, – все равно что метать ножик в небо. Это опасно и глупо, и в результате кто-нибудь может пострадать. Не раз случалось, что Джинджер завозила нас в какие-то весьма сомнительные районы города, где я ни за что не стала бы вылезать из машины. Если только мне не составляли бы компанию парочка ниндзя и борец сумо.

Но в данном случае какой у меня выбор? Я не буду чувствовать себя комфортно, если обращусь с очередной просьбой к Кэшу или Нэшу. Было бы не так уж трудно, если бы я могла использовать волшебную силу вагины, но это работает только с теми людьми, с которыми девушка спит. А раз я до сих пор не имею понятия, который из братьев погрузился с головой ко мне в трусы этой ночью, не может быть и речи о применении магии этого вида.

Я объясняю Джинджер дорогу до студенческого городка. По крайней мере, пока жду ее, успею чего-нибудь выпить.

Повесив трубку, набираю номер Кэша, чтобы сказать ему, что не смогу работать в выходные.

– Мне очень жаль, но у меня семейные неприятности.

– Понимаю. Хочешь, я сейчас приеду за тобой?

– Нет, моя подруга Джинджер уже едет.

Долгая пауза.

– Я бы отвез тебя куда угодно, в любое место, куда тебе надо.

– Я ценю это, но она мне звонила с дороги.

– Хм, – только и слышу в ответ.

– Ну, спасибо тебе большое за… все. Обещаю, я займусь машиной, когда вернусь. И возьму столько дополнительных смен, сколько ты посчитаешь нужным, чтобы все уладить.

Страшно подумать, что я могу потерять новую работу и мне придется ползти на старую, но речь идет о моем отце…

– Не волнуйся об этом. Мы что-нибудь придумаем. Ты не останешься без работы, когда вернешься, если это то, о чем ты подумала.

Я с облегчением закрываю глаза. Эта проблема меня действительно сильно тревожила.

– Я очень ценю твою отзывчивость, – говорю, вкладывая в голос максимально искреннее чувство признательности.

– Уверен, я смогу придумать, каким образом ты вернешь мне должок.

Замечание совершенно неуместное, конечно, но я слышу, что, говоря это, Кэш улыбается. Он дразнит меня.

– Не сомневаюсь, ты сможешь. Вопрос в том, способен ли ты выдумать что-нибудь такое, что не предполагает снимание с меня одежды?

Я играю с огнем и знаю это.

– Конечно! Надень юбку, и отделаться нужно будет только от одной вещи. Мне было бы неприятно, если бы ты осталась без… чего-нибудь еще.

По спине пробегает мелкая дрожь и приземляется в пупок, как удар молнии. Я сдержанно смеюсь. Куда мне до него, я так дразниться не умею.

Кэш должен понимать, что я в растерянности. Он хихикает:

– Занимайся своими делами. Не торопись. Если что понадобится, звони.

– Позвоню. И спасибо, Кэш.

Разговор закончен, я покупаю напиток в «Тако джойнт» внутри студенческого центра и выхожу на улицу, чтобы сесть на скамеечку и дождаться Джинджер. Думаю, не позвонить ли Нэшу. Просто чтобы он знал: в выходные меня в городе не будет. Может быть, он захочет присмотреть за домом.

По крайней мере, я так говорю себе. Использую предлог.

– Нэш, это Оливия, – говорю я, когда он отвечает на звонок.

Слышу его тихий смех.

– Я знаю, что это ты, Оливия.

Чувствую, как к щекам приливает краска. Хорошо, что он не видит.

– Да, правильно. Извини. – Нервно прочищаю горло. – Значит, меня не будет в городе в выходные. Я хотела, чтобы ты знал на случай… ну, просто если кому-нибудь что-нибудь понадобится.

О мой бог! Можно ли говорить менее убедительно?

– Ладно. Спасибо, что сообщила. Уже нуждаешься в отдыхе от моего начальственного братца?

Знаю, он шутит, но зачем так опускать брата.

– Он не начальственный. И вообще, нет, ничего подобного. Мне нужно съездить домой на выходные. Вот и все.

Легкость тона улетучивается, уступая место тревоге.

– Все в порядке?

– Да. Мой отец сломал ногу. С ним все нормально, просто он ждал, что родятся ягнята, а теперь не может никуда выйти со сломанной ногой и проверить, как там и что…

– И ты сама можешь с этим справиться? Тебе не нужна помощь?

– Не-а, я выросла на ферме и всегда помогала отцу, пока не стала настолько взрослой, чтобы справляться самостоятельно. Все будет хорошо. Но спасибо тебе за заботу.

Что за классный парень! Черт возьми!

– Ну, если тебе что-то понадобится, ты знаешь, где меня найти.

– Спасибо, но я никогда не смогу попросить тебя о таком.

– Оливия, я тебя умоляю… – начинает он. От того, как он произнес мое имя, у меня сжимается в животе. Прозвучало так похоже на тот голос в ночи. Это его губы я целовала? Его прикосновения ощущала? – Говори. Если тебе нужна помощь, я хочу знать.

– Ладно, – сдаюсь я и уже начинаю слегка задыхаться. Впрочем, довольно сильно, чтобы пререкаться. – Скажу.

– Хорошо. Я присмотрю за домом, пока тебя не будет. Позвони, когда вернешься.

– Позвоню. Спасибо, Нэш.

– Ты обещала.

Жду Джинджер, а в голове, сменяя друг друга, занимают место братья – то один, то другой, как часто происходит в жизни. Просто не знаю, когда мне станет проще с ними. И случится ли это вообще.

Я все еще погружена в свои мысли, когда слышу гудок автомобиля и голос, во всю силу легких выкрикивающий мое имя.

Вот и Джинджер.

– Ну зачем же так громко, – бормочу себе под нос и иду к машине.

Джинджер стоит на водительском сиденье, высунувшись по пояс из люка в крыше. Когда я подхожу, она стоит с такой сияющей улыбкой, будто только что сбежала из психушки.

– Спорим, ты уже решила, что я заблудилась?

Я ничего не отвечаю. В том, что дорогу она не найдет, я была абсолютно уверена. Более того, могла это гарантировать.

И разумеется, ошиблась. Может, у меня теперь такая полоса – все время ошибаться. Может, я во многом ошибаюсь. Особенно в тех вещах, в которых мне приятно было бы ошибиться.

Если только мне может так посчастливиться…

Джинджер без промедления переводит разговор на интересную тему.

– Ну как, ты приняла пенисный вызов?

– Джинджер!

– Оливия! Лучше бы ты поделилась со мной новостями. И деталями. Прошло уже столько времени.

– Да уж, и то верно. Сколько это столько? Неделя?

Она смотрит на меня, охваченная неподдельным ужасом.

– Боже правый, нет! Прошло всего четыре дня. Но у меня есть потребности.

– Джинджер, я вполне уверена, что у тебя врожденное уродство.

– Причем в тяжелой форме, сладкая моя, – нахально заявляет она.

Я хохочу. Что мне нравится в Джинджер – она не пытается скрывать, какова есть на самом деле и что ей по душе. Каждой своей бородавкой или прыщиком она гордится. И носит их все до единого без тени смущения.

– Ты бы умерла со скуки в моем теле.

– Ничуть не бывало. Я бы эту юную штучку взяла на пробу, и у меня бы все живенько закрутилось.

Округляю глаза:

– Не сомневаюсь, ты бы так и сделала. Уж я бы тогда прошвырнулась по всей Большой Атланте.

– Разбивая сердца и кружа головы! Или поднимая кое-что, – завершает она с дьявольской улыбкой.

– О господи! – Я качаю головой. Она неисправима. Ее практически невозможно обидеть. Очевидно.

– Ну, хватит отвлекать меня от темы. Ты сделала это?

Я не могу скрыть свои чувства, губы неудержимо растягиваются в улыбку. Джинджер не обманешь – такая наблюдательная.

Она оживленно тычет в меня пальцем:

– Ты это сделала! Ты сделала! Ну и как это было? Который лучше? И когда отверженный придет ко мне в гости?

– Вот в том-то и дело. Я не вполне уверена, с которым из двоих спала.

Я морщусь, видя вытаращенные глаза Джинджер. А я-то думала, ее ничем не прошибешь. Вероятно, мою удачу в этом деле нельзя считать добрым знаком.

– Как такое могло случиться?

Я рассказываю. Самую короткую версию, конечно, с наименьшим количеством подробностей. Когда я умолкаю, Джинджер заливается хохотом:

– Ну, милая моя, знаешь, что тебе теперь нужно?

– Спрашивать их я не стану, если ты на это намекаешь.

– О, ни в коем случае. Я собиралась сказать, что тебе теперь придется переспать с обоими. Только так ты сможешь определить, у кого из них такой волшебный язычок. – Джинджер поворачивается ко мне с плутовской улыбкой. – Ох, бедняжка. Ты вынуждена заниматься взрывающим вагину сексом с двумя пылкими близнецами. О, пожалуйста, нет, только не это!

– Если бы только это, ничего страшного, но ты знаешь, я не могу… я не…

Грызу ногти, но краешком глаза все равно вижу: Джинджер смотрит на меня.

– Надеюсь, дело не в этом гребаном Гейбе?

– Ты знаешь, что Гейб здесь ни при чем…

– Вранье! Лив, тебе пора забыть об этом. Если парень выглядит, или одевается, или ведет себя как Гейб, это еще не значит, что он такой же. И наоборот, если парень не выглядит, не одевается и не ведет себя как Гейб, это не признак того, что он отличается в лучшую сторону. Нельзя судить обо всех книгах по хреновой обложке – тупой, не вызывающей эмоций, как слабый член. Ты не можешь перестать пробовать новое в жизни только потому, что однажды обожглась.

Я вспоминаю о своем решении рискнуть и сойтись с Кэшем. Но думаю и о том, какую поддержку оказал мне Нэш, когда я позвонила, каким он был заботливым. Если Джинджер права, несмотря на наружность, любой из них может на поверку оказаться Гейбом. Но откуда мне знать, какой окажется, а какой нет?

А может, они оба такие.

Доверяй себе. Полагайся на то, в чем уверена. Нэш – хороший парень. Кэш – плохой парень. Плохие парни не меняются.

Но Нэш несвободен.

А Кэш наоборот.

Нэш ничего мне не обещает.

Кэш хочет быть честным и дать мне то, что может.

Стоит ли связывать с одним из них свою жизнь? Или мне лучше повернуться спиной к ним обоим? И убежать.

Чувствуя мое настроение, Джинджер меняет тему на гораздо менее депрессивную – секс-игрушки.

Ох, Джинджер!

* * *

Ужасаюсь, когда, войдя в дом, вижу посреди гостиной больничную койку. Сердце падает на лиственничный пол с глухим стуком, который слышу только я.

Вот отец сидит в любимом кресле-качалке, положив закованную в гипс ногу на подушку. От этой картины мне становится немного легче, хотя я все равно в смятении. Гипс не на нижней части ноги, как я думала. Он до самого паха. Отец сломал бедро. И никто мне не сказал.

Провалились бы они все к черту!

Я ставлю вещи на пол и прямиком к отцу – руки уперла в бедра, вся в праведном гневе.

– И ты не мог позвонить и сказать мне? По твоей милости я узнала все последней, от Джинджер, через несколько дней.

По выражению его светло-карих глаз вижу, что он настроен пригладить мои взъерошенные перья. Именно это желание избегать конфликтов в конце концов заставило мать бросить его и отправиться на поиски более зеленых, более тучных пастбищ. И более богатых. И более прибыльных. Вообще-то говоря, любых других, помимо того, на котором она паслась. Корова!

Иногда это все, что я могу сделать, чтобы не ненавидеть ее.

– Ну, Панк, – начинает отец, используя мое детское прозвище, отчего я всегда становлюсь как замазка в его руках. – Ты ведь знаешь, я от тебя никогда ничего не скрываю, если только не считаю, что так будет лучше. У тебя и своих проблем достаточно с этой новой работой, с учебой – весь последний год, – с кузиной, у которой ты живешь. Я не хотел увеличивать твою ношу. Попробуй посмотреть на ситуацию с моей стороны, – мягко завершает он.

Не могу сердиться, когда отец такой. Хотя, должна признаться, это может очень раздражать.

Я опускаюсь на колени у его ног:

– Пап, ты должен был позвонить.

– Лив, ты ничего не могла сделать. Только переживала бы. А теперь ты потеряешь работу. Из-за меня.

– Это не так важно. Джинджер говорила о ягнятах. Я быстренько сделаю все, что надо, и вернусь на работу.

Отец закрывает глаза, откидывает голову на подголовник и покачивается взад-вперед, сдерживая гнев. Несколько секунд он молчит, эффектно подводя черту под этой частью разговора.

Еще одна его досадная привычка. Он просто перестает – говорить, спорить. Просто… перестает.

Я замечаю несколько новых седых волосков у него на висках, в прошлый раз их не было. И кажется, складки, обрамляющие его рот, залегли глубже. Сегодня он выглядит намного старше своих сорока шести лет. Тяжелая жизнь, полная разочарований, берет свое. И теперь это проявляется.