Белуа внимательно осмотрел ногти и слегка пополировал их своим рукавом.

– Кое-что еще. Твой старик много строит в Тамараке. Он широко использует прессу – блестящий курорт, площадка для игр кинозвезд, важных должностных лиц и королевских семей... В конце концов имя Четемов начинает сверкать. У тебя нет никаких дел с Тамараком?

– Пока нет. Я слежу за этим.

– Хорошо, какая разница: Четем есть Четем, не все ли равно, ты или твой старик. Один из вас занимается преобразующей деятельностью, создает новый бизнес в Денвере; другой превращает маленький рудничный городок в пышный курорт, привлекающий в Колорадо тех, кто сорит деньгами. И ты приобретаешь доверие, ты произносишь речи и избираешься в Сенат, – он поднялся с дивана. – О, и вот еще. Мейси Фарелл. Она хороша – сильная, шикарная. Она будет отличной спутницей, жизни. И будет великолепной женой сенатора. Даже... – он сделал паузу и задумчиво направился к двери. – Как я говорил раньше, Мейси даже достаточно респектабельна, чтобы находиться в Белом доме. Пока, поговорим позже.

После ухода Белуа Винс долго сидел за своим письменным столом. В его душе росло сильное, наконец-то вырвавшееся на свободу желание. Думал ли он о политике? Боже мой, конечно, думал. Каждый, кто хочет власти, думает о политике. Приобрести власть в Денвере было слишком легко, и это уже наскучило ему. Хотелось чего-то нового. Чего-то большего. И когда эта мысль стала посещать его, он понял, что время пришло. Винс был готов для политики. И был готов для Сената.

«Она даже достаточно респектабельна, чтобы находиться в Белом доме».

Он был готов ко всему.

В течение следующих четырех месяцев Винс встречался с Мейси каждый вечер, желая ее так же сильно, как желал получить кресло сенатора. Он должен был жениться на ней. Не потому, что Белуа сказал ему, что надо жениться; и не потому, что она представляла собой ценный политический вклад. А должен был жениться на ней потому, что не мог выбросить ее из головы, это случилось с ним впервые за пятнадцать лет с тех пор, как у него была Анна. И чем больше она поглощала его мысли, тем больше он ревновал к тому, чем она занималась без него. Он сходил с ума от ярости, не зная, где она была в любое время дня, что собиралась делать, о чем думала, когда ее не было с ним.

Винс так и не выбил из нее насмешливость и не смог достаточно сблизиться с нею. Но Мейси вышла бы за него замуж, он был в этом уверен. И помогла бы ему получить все, что он хотел; насчет этого Белуа был прав. Она обладала живым умом, уравновешенностью, и у нее было достаточно здравого смысла, чтобы контролировать свою насмешливость. Она была из зажиточной семьи, у нее были хорошие связи и безупречные рекомендации. Мейси знала, как одеваться и как вести себя с незнакомыми людьми. Она была очень молода – двадцать восемь лет по сравнению с сорока семью годами Винса – но казалась старше; она отличалась самообладанием, которое свойственно лишь немногим женщинам, сколько бы лет им ни было. А в политической кампании стоила целого состояния и стала бы отличной супругой политика.

Даже если бы у нее не было всех этих качеств, он все равно мог бы жениться на ней. Иногда удивлялся этому, но это были праздные мысли. У него не было интереса к философским измышлениям; за исключением своей чертовой независимости, в Мейси было все, что ему требовалось.

– Я могла бы выйти за тебя замуж, Винс, – сказала она однажды вечером в январе. Они сидели за угловым столиком при свечах в ресторане Шез-Ами и пламя свечи колебалось, отчего казалось, что лицо Мейси меняется из-за неожиданной перемены настроения, а выражение ее зеленых глаз становилось то интимным, то холодным. Женщина взглянула на Винса с веселой улыбкой. – Ты похож на жокея, ждущего стартового выстрела. Расслабься, дорогой, почему ты всегда такой нетерпеливый?

– Почему бы мне не быть нетерпеливым? Я уже сказал тебе однажды, я ненавижу неопределенность.

– Но ведь ты не имеешь в виду бизнес, там ты готов к ней. Что, действительно, угнетает тебя, так это неуверенность в избранном пути. Расскажи мне о Доре.

Он удивился.

– Зачем?

– Потому, что когда бы ты ни говорил о ней, а это случается нечасто, ты сердишься. Как же случилось, что в случае с нею ты не смог поступить по-своему?

Четем дал официанту знак принести еще одну бутылку вина.

– Я очень люблю Дору, и она любит меня. Это интересная молодая женщина.

– Я бы хотела познакомиться с ней.

– Познакомишься.

– Но почему до сих пор не познакомилась? После четырех месяцев наших встреч и всех этих разговоров о женитьбе, разве не следовало ли мне встретиться с твоей дочерью?

– Она приедет в ближайшие дни, когда у нее будет перерыв в занятиях, и тогда ты с нею увидишься.

– Но ее здесь не было на Рождество. И ты говорил, что она не приезжала, когда была меньше.

– Ее мать не хотела, чтобы девочка ездила сюда. И в это Рождество Рита пожелала, чтобы Дора осталась в Чикаго.

– Она не хочет, чтобы Дора приезжала к тебе. Почему?

Винс пожал плечами.

– У нее искаженные представления об отцах и дочерях.

– О любых отцах, или только о тебе?

– Черт побери, какая разница? Через несколько лет после нашего развода Рита снова вышла замуж, сказала, что хочет, чтобы у Доры была настоящая семья, а не убежище холостяка, – он грустно улыбнулся. – Как мог я спорить с этим? Я не мог дать ей семью. И я виделся с нею в Чикаго два раза в месяц. Но теперь дочь сможет бывать здесь, когда захочет, она учится в калифорнийском колледже, и будет постоянно заезжать в Денвер.

– Тебе это будет приятно, – задумчиво сказала Мейси. – И тебе не нужно будет жениться на мне, чтобы быть достаточно респектабельным для Доры.

– Дора здесь ни при чем. Все дело в тебе. Я хочу тебя.

– Но ведь я есть у тебя, – серьезно ответила она. – Мы идем ужинать, беседуем, ходим в кино, спим. Разве мы приобретем что-то больше, если поженимся?

Он широко улыбнулся.

– Ничего, я думаю. Давай забудем это. Расскажи мне, что происходит в музее.

Мейси засмеялась.

– Мне нравится быть с тобой, Винс. Что касается музея, то ты прекрасно знаешь, что там происходит. Сегодня я узнала, что ты основал фонд выставки Сандора Тицио в галерее Верно, купил две работы Тицио и подарил их музею. Ты никогда не рассказывал мне ничего подобного.

– Я это не рекламирую.

– Глупости. Ты афишируешь большинство своих добрых дел. Филантропия – великая вещь в бизнесе. Но когда это ты успел стать святым-покровителем молодых художников?

– Несколько лет тому назад. Когда начал коллекционировать. Что в этом смешного?

Мейси смеялась.

– Святой Винсент. Правда, ты такой смешной, Винс. Мне нравится, как легко ты принимаешь ореол святости, даже без слабого протеста, что ты всего лишь человек, как все мы.

– Что еще тебе нравится? – напряженно спросил он.

– О, многое. Мне нравится твое тщеславие и то, что ты не боишься работы. Мне нравятся проекты, по которым вы с Реем строите здания, некоторые из них великолепны, и я представляю себе, как ты идешь дальше, к еще более грандиозным и значительным, а мне нравится быть в близких отношениях с людьми, которые оставляют след в мире. Мне нравится быть с тобою в постели, когда ты перестаешь давать указания и просто наслаждаешься. Мне нравится, как ты помогаешь молодым художникам, Бог знает, им это нужно. Мне нравится, что поддерживаешь отношения с Дорой, многие отцы пренебрегают этим. И мне с тобою не скучно. – Она помолчала. – Похоже, мне нравится многое.

– А любовь? – спросил Винс и выругался про себя, потому что это прозвучало по-детски моляще.

– Ну, нет, – сказала Мейси. – Но это можно истолковать двояко, не так ли?

– Неправда, – быстро ответил он. – Я люблю тебя.

– О, Винс, давай не будем лгать, это так скучно и грязно. Если мы поженимся, ты должен будешь пообещать не лгать.

– А мы поженимся?

Она задумчиво посмотрела на него. В мерцающем свете ее улыбка, казалось, возникает и гаснет, как будто меняется ее отношение к нему в то время как пролетали секунды, и наконец ответила:

– Думаю, что да.

– Думаю, это будет интересно.

Успокоившись, Винс испустил долгий вздох. Дождись, подумал он, и все, что ты хочешь получить, придет в свое время.

К тому времени, как цены на нефть упали, и Денвер начал свое долгое скольжение с высот бурного кутежа, имя Четема было известно повсюду. Мейси больше не насмехалась над этим фактом, потому что Винса моментально узнавали, когда он проводил кампанию в небольших городках, где вопросом, вызывавшим самые большие страсти, было использование земли. Они с Белуа собрали команду, которая сосредоточила его речи, брошюры и листовки на вопросе о земле. Лозунг был всегда один и тот же. Строить. Использовать землю, для этого она и предназначена. Земля существует не для немногочисленных заготовителей или множества лосей, а для народа Колорадо. Она принадлежит ему. И народ может делать с нею все, что угодно.

Избиратели громко выражали свое согласие или несогласие с проектами массовой застройки, которые прославили имя Четема. Высотные башни «Четем Тауер», торговые центры «Четем Плейс», комплексы офисов «Четем Блок», обширная «Четем Плейс» в «Черри Крик», промышленные зоны Четема, отели Четема в Аспене, Вейле и Альте, и десятки других зданий вырисовывались на фоне неба и заполняли новые города восьми западных штатов. Часто проекты Четема, смелые по архитектурному замыслу и вызывающие восхищение мастерством исполнения, были не менее известны жесткими методами. Их применяли при покупке земельных участков и для подавления сопротивления оппозиции, когда требовалось получить одобрение проекта в общине. Ни один из новых районов не остался прежним после того, как в нем побывали Винс и Белуа. В общинах штатов Колорадо и Скалистых гор о них говорили со смешанным чувством страха и нетерпеливого ожидания.

– Тебе это нравится, – сказала Мейси, когда они ехали в лимузине на политический ужин в Колорадо Спрингс. На ней было изумрудно-зеленое шелковое платье и длинное соболье манто, а рыжие волосы были сколоты сзади изумрудными заколками. – Все это внимание. Люди, любящие или ненавидящие тебя; люди, которые никогда не уверены в том, что ты предпримешь в ближайшее время, что ты скажешь, на кого нападешь, скоро ли ты разрушишь их город.

Винс очаровательно улыбнулся.

? Когда-то ты назвала эти здания великолепными.

Лимузин плавно мчался по скоростному шоссе в ранних ноябрьских сумерках, чтобы доставить их в банкетный зал. Там сотни людей, заплативших по пятьсот долларов, ждали возможности поесть и попить в обществе Винса Четема за неделю до выборов и послушать, какие еще цели он сметет на своем бурном пути в Сенат.

– Вчера вечером я наблюдал, как ты очаровывала Людлова, – сказал Винс. – Он собирается подавать?

– Двадцать пять тысяч. Ты мне не рассказывал, как однажды вымогал у него участок.

– Людлов этого не знает, только догадывается. Двадцать пять тысяч? Что, черт побери, ты пообещала ему?

– Он не дурак, Винс, и знает, что твое появление – это самое лучшее для подрядчиков этого штата, у них будет знаменательный день. Но я пригласила его на скромный ужин в нашем вашингтонском доме, где познакомлю с некоторыми очень влиятельными людьми.

Винс усмехнулся.

– Сколько же человек ты пригласила на этот скромный ужин?

– Несколько сотен. Это неважно; впереди у тебя еще шесть блистательных лет, чтобы воздать должное всем твоим легальным помощникам.

Он бросил на нее долгий взгляд.

– Ты сказала «наш дом в Вашингтоне».

– Разумеется. Я не могла бы с полной уверенностью сказать, что меня там не будет, не так ли? Но я не передумала, Винс. Я остаюсь на время выборов, ни одного дня больше.

– Ты могла бы остаться. Я бы забыл прошлый год. Мы бы начали...

– Ты бы забыл? О, мой бедный маленький Винс, ты относишься к самому испорченному типу политиков – лжешь самому себе так же много, как и всем нам. В течение последних четырех лет ты пытался переделать меня, превратить в сладенькое приложение, у которого воли не больше, чем у ребенка. Ты не хочешь иметь дело со взрослой женщиной, Винс, а был бы счастливее с тринадцатилетней девочкой, которая следовала бы твоим приказаниям. А когда ты не смог изменить меня, то нашел себе кого-то еще. Каких-то. Во множественном числе. Троих я знала. Почему я должна это терпеть? Мне тридцать два года; я привлекательная, умная, богатая и я знаю, что мне делать. Мне нравятся мужчины, думаю, мне нравится быть замужем, но я хочу партнерства, а не подтаскивания карт. Чего ради мне оставаться замужем за сукиным сыном, стремящимся к власти, который думает, что владеет мною. А проводит свое свободное время, соблазняя хорошеньких девиц, глупых настолько, чтобы прыгать, когда он поманит их пальцем? Они тебе даже не нравились. Ты это делал, чтобы унизить меня.