— Я... я извиняюсь за ваших сестер. Мне так жаль...

— Мне тоже жаль. Жаль, что живые так же далеки от меня, как и мертвые. Но мне ничуть не жаль, что я не стала одной из них. — Когда Николь посмотрела на него, то заметила, как пристально и серьезно он ее разглядывает, и предостерегла: — Не делайте ошибки. Я правильно распорядилась своей жизнью. Из всех своих возможностей я выбрала наилучшую.

Джеймс коротко кивнул в ответ. Николь не выдержала и снова зашагала вперед. Вместе они подошли к ближайшему зданию колледжа, влажный ветер подгонял их в спину.

Чуть позже Джеймс, прокашлявшись, сказал:

— Вы говорили о вашем друге Дэвиде. Если он действительно ваш друг, то вы подходящий человек для него.

Николь долго смотрела через поле на серые готические башни, купола, шпили, затем сказала:

— Дэвид — мой сын.

Не потребовалось и секунды, чтобы Стокер понял, что она никогда никому об этом не говорила. Николь продолжила:

— Он ходил в лучшие школы, получал все, о чем молодой человек может только мечтать. Однако не ошибитесь. Я не лгу, утверждая, что я его мать, но я не объявляю о своем материнстве. Я попросила Хораса усыновить его, что он, между прочим, и сделал. Дэвид официально считается сыном покойного Хораса Уайлда, адмирала флота ее величества. Большинство людей предполагают, что мы с Дэвидом в таких сердечных отношениях из-за Хораса, его законного отца. Но это я, — произнесла она с ударением, — я заботилась о нем. И теперь мне принадлежит высочайшая честь послать его учиться в университет, где он преуспеет. Этого я не могла бы сделать для него, будучи помощницей поварихи или трепальщицей на бумажной фабрике. Не думайте, что я сожалею о том, что сделала. Нет, ничуть!

Она бросила на Джеймса вызывающий взгляд, затем вынуждена была отвести его из-за того, что почувствовала, каким грубым он был: Стокер смотрел на нее настойчиво, с терпеливым вниманием. Николь ощутила тревогу: его прищуренные глаза отражали его настроение, откликались на ее сомнения и — Боже помоги ей! — страстное желание.

Николь отвела взгляд.

— В сущности, мне это нравилось. — Она горько рассмеялась. — И я ни за что не расстанусь с Дэвидом.

Они остановились посреди луга. Когда Николь осмелилась снова поднять глаза на Джеймса, то обнаружила в его взгляде только понимание, а не осуждение. И возможно, что-то сродни... уважению. Как если бы он нашел в необычной мешанине ее жизни что-то достойное похвалы. Николь Уайлд снова рассмеялась.

— И считаю, что я — подходящая компания, — добавила она. — Очень даже подходящая компания. Но я сознаю, что мое мнение не совпадает со взглядами английского высшего общества.

Николь не знала, что еще Джеймс намеревается сделать, чтобы добиться ее признаний. В этот момент тяжелая капля дождя упала ей на голову. Затем другая ударила по плечу. Она подняла голову. Черные тучи надвигались с ужасающей быстротой.

— Скорее! — скомандовал Джеймс, открыв зонт и подтолкнув ее под него.

Как только они побежали, за их спинами послышался нарастающий шум дождя.

— Сюда! Быстрее!

Джеймс прикрывал ее собой. У изгороди он поднял Николь на руки и поставил по другую сторону, так, словно она была не более чем промокшая кошка. Сам Джеймс едва успел миновать ограду, как небо разверзлось.

Глава 10

Последние тридцать ярдов они бежали сквозь стену дождя, поэтому Николь не могла видеть, куда Стокер ведет ее, пока не очутилась под каким-то навесом.

Они спрятались под каменной аркой одного из монолитных зданий колледжа Всех Святых. Как только они оказались в безопасном месте, Джеймс принялся весело стряхивать с себя воду.

Николь последовала его примеру. Ах эта вода, этот дождь. Как удачно они нашли укрытие! Она отряхивала свои юбки, стараясь успокоиться.

Николь взглянула на Джеймса, перехватив его быстрый взгляд, когда он откидывал назад свои волосы. Его руки были такими же длинными, как и все его мускулистое тело. Его торс был не грузным, а гибким, как у пловца. Стокер был очень подвижный, двигался легко и быстро, даже если тащил за собой женщину. Его предплечье, насколько она заметила, когда он схватил ее, расширялось к локтю и было твердым, рельефным и сильным. Лев в Африке, пожелай он съесть его, посчитал бы Джеймса жестким и волокнистым.

Красота его лица объяснялась совершенством формы черепа, резко очерченного, со впалыми щеками и широкой мужественной челюстью. Стройное тело делало его похожим на мальчишку, он выглядел значительно моложе своих лет.

Этот красивый молодой человек лет тридцати насмешливо улыбался ей.

Николь поняла, что пристально рассматривает его. Она рассмеялась и сказала:

— Вы выглядите ужасно, как будто только что вылезли из воды.

— Вот возьмите, — произнес он и протянул ей свой носовой платок.

— Спасибо, — поблагодарила она.

Платок оказался свежевыглаженным, хрустящим, сохранившим его тепло. «О, прекрасно», — подумала Николь с сарказмом. Но это действительно было прекрасно. Поднеся его к лицу, она сразу же почувствовала аромат сандала и пряностей. Необычные пряности, решила она: кардамон и гвоздика, цитрус — возможно, увлечение Востоком сказалось на пристрастиях этого мужчины. Она протерла глаза и нос, щеки, подбородок, затем провела платком по лбу.

Ее платье стало весить вдвое больше обычного. Рукава прилипли к рукам, туфли промокли. Верхняя юбка пропиталась водой, из-за этого нижние юбки тоже намокли и были заляпаны комьями грязи.

Николь выглянула, чтобы посмотреть на ливень. Трудно было различить что-либо за потоками холодного дождя. Из своего укрытия они слышали, как грохотал гром, видели, как мокрые деревья раскачивали своими ветками, различали вдали частокол изгороди и какие-то пятна, которые Николь приняла за коров.

Если за пределами убежища было пасмурно, то под сводами арки почти темно. Джеймс, как она слышала, стучался в дверь часовни.

— Закрыто, — сказал он, разочарованно вздохнув. Она посмотрела на него через плечо. Выйдя из темноты, он предложил:

— Я могу сходить за экипажем.

— Вы промокнете. И я тоже, как только выйду на улицу. Нет смысла. — Она помолчала, затем решила: — Придется пока остаться здесь.

Николь осмотрелась. Они нашли укрытие под глубоким выступом бокового портала новой часовни Всех Святых. Часовне этой больше подходило название собора. Дверь в глубине портала была темная и массивная, выход преграждал водяной поток с неба. Оставалось небольшое пространство со сводчатым готическим потолком и вымощенным плитами полом.

Николь вернула Джеймсу платок. Он принялся вытирать им свое лицо. Она дала выход своему возмущению:

— Я предполагала встретиться с Дэвидом полчаса назад. Мы собирались попить чаю в саду, затем вернуться по реке.

— Теперь уже не получится.

— Думаю, вы правы, — согласилась она и засмеялась.

Она почувствовала, как Джеймс приблизился. Дрожь пронзила ее, когда она ощутила, как что-то скользнуло ей на плечи. Его пальто, подкладка которого осталась сухой и хранила тепло его тела. Николь даже не смогла пробормотать слов благодарности. Это было так восхитительно, что лишило ее дара речи. Она даже не осознавала, насколько замерзла. Николь запахнула пальто и спряталась в нем.

За ее спиной Джеймс произнес:

— Мне надо на лекцию через полчаса.

— Студентам понадобится ковчег, чтобы туда добраться.

— Дождь должен стихнуть.

— Не похоже.

Двое людей, которые все утро обменивались самыми сокровенными тайнами, теперь по непонятной причине не могли поддержать незамысловатый разговор.

Николь оглянулась. Джеймс остался в рубашке и жилете.

Она почувствовала себя очень уютно. Вспышки молний освещали их укрытие. Вглядываясь в лицо Стокера, Николь размышляла о том, как должна пахнуть его кожа. Так же, как носовой платок? И тут она чуть не фыркнула. Джеймс Стокер пристально смотрел на ее губы.

Она отвернулась. Ветер разносил дождь по склону, и не было видно ни одного человека. Низвергавшаяся вода устремлялась к канавкам, образовавшимся на земле; ручьи журчали в шаге от нее и скатывались в лужи.

Николь чуть не подпрыгнула от неожиданности, когда почувствовала, как две сильные руки обхватили ее за плечи. Джеймс стал растирать ее руки от плеч до запястий. Она закрыла глаза. О! Николь вздохнула и, съежившись, спряталась поглубже в его пальто.

— Вы выглядите замерзшей, — сказал он.

Hиколь не ответила. Она спрашивала себя: почему это случилось снова, почему ее опять тянет к нему? Почему бы ей не завязать отношения с молодым и сильным Джеймсом Стокером ради удовольствия? Неправда, что она не делала ничего подобного раньше.

Он потянул ее за руку со словами:

— Подол ваших юбок совсем промок. Идите сюда, здесь посуше.

И темнее. Николь с готовностью последовала за ним.

Там Джеймс устроил ее поудобнее: прислонил спиной к единственному хорошо освещенному участку рядом с толстой обшивкой двери. Сам же развернулся и встал рядом с ней, прислонившись спиной к камням и вытянув ноги перед собой. Он почти касался ее локтя, был всего в шести дюймах от нее.

Она хотела его. Ах, какая глупость! Желать молодого простачка, с отливающими золотом волосами и такого же цвета глазами, с безупречной репутацией. Героя ее величества. Любимца общества. Молодого человека, родившегося так поздно, что он, возможно, уже не может помнить брюк, сшитых вручную, а не на швейной машине, или ткани, сотканной на ручном станке, а не на ткацких машинах.

Николь вдруг вспомнила, какое она испытывала в молодости презрение к старикам, любившим ее. Она нисколько не жалела их в те времена, зато теперь испытывала к ним сочувствие. Бедные они, бедные!

Она и Джеймс расположились рядом. Николь стояла съежившись, завернувшись в его пальто, он — опершись прямой спиной о стену. Оба в некотором напряжении молчали. Или неловкость испытывала только Николь? О чем он думал? Что чувствовал? Ее больной зуб неожиданно дал о себе знать — настроение у Николь совсем испортилось.

В этот момент Джеймс Стокер оглядел ее с ног до головы и спросил:

— Это не оттого, что я не знаю, как подступиться?

— Что? — переспросила она.

Но Джеймс расценил ее вопрос, как интерес к подробностям. Он кивнул в сторону противоположного темного угла.

— Там, — сказал он. — Я бы хотел затащить вас туда и начать с нижних пуговиц этого мокрого платья. Я мог бы заняться с вами любовью прямо здесь. Или под деревом, или на площадке, или в лачуге, или на камнях у реки, или стоя в реке. Я не знаю, почему вы отталкиваете меня так долго, но вы это делаете. Почему? Вы не хотите меня? Чем я плох?

— Что? — повторила Николь, как простушка.

— Вы мне позволите? Я хочу. Боже правый! Я так сильно хочу, что не могу стоять, я должен на что-нибудь опереться.

Николь бросила на него взгляд и покачала головой. Она даже не могла произнести «нет».

Он понял, что она ответила, но все же спросил:

— Вы примете меня?

— Простите? — переспросила она, нервно рассмеявшись.

— Позволите вы мне или нет? Вы примете меня?

Николь снова покачала головой.

— Нет, — наконец тихо произнесла она.

За последние десять минут она только и делала, что лгала.

Это было последней каплей. Когда Джеймс скрестил руки и откинул голову назад, так что ударился ею о камни, словно хотел размозжить, внутри у Николь все перевернулось и дыхание перехватило. Теплая волна прошла по ее телу, и в голове стало пусто.

Она сказала:

— Это... это ужасная идея...

Джеймс посмотрел на нее.

Она нервно рассмеялась. Он шагнул к ней и наклонился, загадочно улыбаясь. Его очень заинтересовал этот смех.

Он оперся руками о стену, так что Николь оказалась в западне.

— Не надо... — попросила она.

— Я не сделал ничего, что могло бы оттолкнуть вас от меня.

Она ответила:

— Мы неподходящая компания друг для друга, вы это знаете. Я не хотела бы...

— О да, — сказал он, — неподходящая.

Стокер наклонился к ней.

— Джеймс! — Николь впервые непроизвольно назвала его по имени. Ей пришлось отвернуться, дабы избежать его поцелуя. Хотя она хотела, чтобы Джеймс целовал ее. Одна ее половина жаждала этих поцелуев, в то время как другая боялась их.

Стокер отодвинулся на дюйм, не больше, и взялся руками за лацканы своего пальто, плотно укутав ее под подбородком. Он прижал Николь к стене, поднял ее лицо к своему и большим пальцем правой руки нежно провел по ее подбородку.

У Николь пересохли губы. Да, вблизи она почувствовала чуть различимый аромат цитруса и кардамона и еще какой-тс незнакомый запах. От этого запаха и его близости у нее подкашивались ноги, это волновало, заставляло трепетать, возбуждало желание и, как ни странно, внушало страх. Противоречивые желания буквально раздирали ее, сердце билось в груди в такт дождю, с силой колотившему о ступени крыльца.