Джудит Айвори - Спящая красавица

Николь хотела, чтобы Джеймс распахнул полы пальто и прижал ее к себе, чтобы они оба завернулись в него и стояли тесно прижавшись. Она представила это — представила, как все дальше и дальше затягивается в эту ловушку, все ближе к нему, все теснее. Она даже представила себе их близость, ощутила тяжесть его тела, как он приникает... Великий Боже! Она прищурилась и отвела взгляд в сторону.

Стокер нашел достойный выход.

— Я очарован вашим смехом, — сказал он. — Я знаю, что возраст внушает вам опасение. Но в вас есть некая сила и благородство... — Джеймс кивнул в подтверждение своих слов. Но этого было недостаточно. — В вас есть что-то неподвластное времени... — выпалил он снова. А в завершение добавил: — Вы будете прекрасны и в восемьдесят семь, миссис Уайлд. Вы необыкновенная женщина.

«Какая удача, — подумала она, — что он случайно подобрал совершенно правильные или нет, неправильные слова». Она позволила ему увлечь себя в дальний темный угол.

Джеймс проводил ее туда, где было меньше света, словно альков под таким проливным дождем был недостаточно уединенным местом. Он посадил ее там, где арка при спуске расширялась и получалась скошенная стена, и загородил собой весь свет. Если бы его страсть имела вес и массу, то просто-напросто скатилась бы на них и раздавила.

Джеймс постоял, не двигаясь несколько секунд, пока Николь с ужасом не почувствовала,

как желание разливается внутри ее. Она отодвинулась — всего на несколько дюймов, больше не смогла. У нее было множество способов остановить его. Но она ничего не предприняла. А вместо этого окунулась в глубокий и сладостный поцелуй.

Он еще не произошел. Но Николь уже чувствовала его. Затем Джеймс легко коснулся губами ее губ. Какие у него нежные губы!

Джеймс пробормотал:

— Одно только слово, и я перестану.

Нет, она не хотела останавливаться. Стокер целовал ее с необычайной нежностью — молодой человек, чья жизнь складывалась настолько счастливо, что он даже не понимал, что некоторые чувства стоит сдерживать.

И что же она молчит, как идиотка! Вместо этого, когда Джеймс распахнул на ней пальто и откинул его и Николь почувствовала, как его руки заскользили по ее телу, она прошептала:

— О да, да.

Николь таяла в его руках. Джеймс завладел ее грудью и прильнул к губам. У него вырвался протяжный, низкий стон, когда он прижался к ее бедрам.

До чего приятное чувство! Руки Николь обвили шею Джеймса, пальцы скользнули вверх и вплелись в его волосы. Она притянула его голову к себе и приоткрыла губы. Ее язык быстро нашел его и поманил. И, приняв это приглашение, он ринулся вперед.

Его руки погладили бедра Николь, перешли на ягодицы и теснее прижали ее. Она почувствовала, какой твердый у него живот. Джеймс все плотнее прижимался к ней: прекрасное вечное соединение, от которого перехватывало дыхание.

Николь глухо вздохнула, когда его руки смяли подол ее платья и стали поднимать его. Под нижними юбками он нащупал край чулок, его пальцы скользнули между ее ногами, и Стокер застонал. Каменные своды отозвались протяжным эхом. Он наконец достиг желанной цели!

Николь тоже хотела Джеймса. Ей нужен был такой любовник — податливый и восторженный, готовый уступать и так простодушно желающий ее близости.

Николь расстегнула на нем рубашку и прикоснулась к его груди, где неожиданно нащупала жесткие волосы, свидетельствовавшие о зрелости мужчины. Это возбудило ее еще больше.

Он начал стаскивать с нее панталоны, стараясь высвободить их из-под корсета. При каждом прикосновении его пальцев ее тело вздрагивало.

Однако эти же прикосновения и вернули ее к действительности, а также собственные пальцы, нащупавшие золотую цепочку от его часов. Она мгновенно вспомнила, как он стоит у стойки у Толли и оглядывчет все вокруг с достоинством молодого рыцаря королевы Виктории. Очаровательный принц, явившийся из волшебной сказки.

Но здесь не было принца.

— Прекратите. — Николь толкнула его в грудь.

И он не стал притворяться, что не слышит ее, или протестовать, или стараться потянуть время. Джеймс просто в тот же миг остановился и замер.

Именно она стала оправдываться:

— Вы... вы...

— Я обидел вас, — предположил он, откинув голову назад. — Я сожалею. Я никогда... никогда прежде не вел себя так с европейской женщиной, я думаю... я...

— Нет-нет. — От удивления Николь рассмеялась. — Вы не сделали ничего обидного. Вы только... только...

— Я — что? — Его молчание казалось ей обидным.

— Вы — любимец света. Я не могу, вы очень опасны для меня.

Она отодвинулась от Джеймса на расстояние вытянутой руки, и ее юбки упали. Она пыталась объяснить:

— Я правильно поступила много лет назад. Император никогда не приглашал меня во дворец, но я вела себя правильно. Париж отличался от теперешнего. Теперь все изменилось. И в Англии... позвольте объяснить... я хочу спокойствия. Я уже немолода. Я больше не переношу суеты.

— Вам только тридцать шесть.

— Тридцать семь, на прошлой неделе у меня был день рождения.

— Что же, поздравляю, — сказал Джеймс.

Он стоял тяжело дыша. Николь чувствовала, что он обижен, но Джеймс больше не жаловался. Она осталась недовольна собой.

Что сказать? Что они больше не увидятся? Вместо этого Николь объявила громадной темной глыбе перед собой:

— Хорошо, мы нравимся друг другу. Но вы хотите принадлежать свету, вы должны принадлежать свету. Я же — нет. Джеймс, с вами я рискую окунуться в романтические бредни. Вы мне очень нравитесь. Но вы слишком импульсивны и беззащитны. И я не рискну встать вровень с вами. Я не так уж невинна...

— Я тоже далеко не невинен...

— Не так уж это замечательно. Я не позволю себе влюбиться в вас.

В этот момент ее слова эхом отозвались в их тусклом каменном убежище. Дождь не переставая хлестал на улице. Чуть мягче она добавила:

— Если бы этс была просто любовная интрижка, Джеймс... — Поколебавшись, Николь закончила: — Надо признать, что я не настолько глупа, не настолько молода и неопытна, чтобы позволить себе связь с вами.

— Как вы предполагаете контролировать подобные вещи?

Она чуть заметно пожала одним плечиком.

— А если я не соглашусь с таким раскладом?

Николь до боли закусила губу. Затем рискнула:

— Я больше не увижу вас. Никогда.

Джеймс внезапно резко отстранился, явно раздосадованный. Нет, огорченный. И сказал:

— Вы единственный человек в Англии, с которым я смог поговорить с той поры, как вернулся. Действительно поговорить. Вы не сможете отнять этого у меня.

Джеймс тотчас же отступил. Николь была очарована, услышав в его голосе настойчивость.

— Нет, — пробормотала она. — Я не хочу. Пожалуйста...

Он сделал шаг к ней навстречу.

— Я... — попытался настаивать Джеймс. Он вздохнул, замотав головой из стороны в сторону. — В Африке, — пробормотал он, — я понял всю прелесть подчинения сексуальным порывам. Здесь при взгляде на женщину я чувствую себя животным. Зрелые мужчины говорят о «низменных потребностях». Низменных! Как будто стремление к слиянию с женщиной для мужчины — желание извращенца, как будто это что-то постыдное. Но я не прав. — Он запустил пальцы в волосы и провел рукой. — Или это не так?

Он помолчал.

— Честно говоря, я больше ничего не понимаю.

Николь рассмеялась:

— Конечно, это не так. Африка вас изменила. Да это и неудивительно. Думаю, что она изменяла всех, кто туда попадал. Вы переживете это, приспособитесь.

Джеймс дважды или трижды с трудом глубоко вздохнул, затем протянул свою руку.

— Николь, честно... — Он никак не мог выразить свою мольбу словами. Он посмотрел на нее долгим взглядом, затем просто сказал: — Мне нужен друг. — И рассмеялся. — Мне нужна и любовница. Но друг... Мне нужен больше друг, который понимал бы меня.

Джеймс хмуро улыбнулся и протянул к ней руки.

— Вы, — сказал он. Сожаление захлестнуло Николь.

— Да, — ответила она.

Они покинули свое убежище и вышли из сумрака на тусклый свет дождливого дня. Николь с Джеймсом сели на сухой выступ портала и стали смотреть на дождь. Она сделала именно то, что необходимо было сделать для того, чтобы их взаимоотношения могли спокойно развиваться, — она сделала вид, будто ничего не произошло, что они и не пытались стать любовниками. Джеймс, казалось, усердно поддерживал ее ложь, так как она настаивала на этом.

Время тянулось медленно. Они разговаривали большей частью об университете, шутили о декане, которого оба хорошо знали, и о вице-президенте, слишком расположенном к аббату Суонсбриджу. Они шутили о случайных знакомых, но в основном с гордостью говорили об университете. Джеймс любил его. И Николь радовалась, что ее сын поступил туда. У Дэвида не было подготовки, традиционной для английских школ, так как в основном образование он получал в Италии.

Как только дождь начал стихать, Джеймс спросил:

— А кто отец Дэвида? Что с ним стало? Почему вы растили Дэвида одна?

Николь еще не готова была ответить на эти вопросы. Она не привыкла обсуждать с кем-либо подробности своей жизни. Поэтому в первый момент решила солгать, заверив, что отцом Дэвида был Хорас Уайлд, как и записано в официальных бумагах. Но после некоторого размышления Николь решилась слегка приоткрыть завесу тайны:

— Отец Дэвида был... — она попыталась найти правильное определение, — человеком с положением и перед ним открывались широкие перспективы. Он боялся, что наша связь опорочит его в глазах общества.

Она замолчала.

— Хотя, по совести говоря, он старался. Его жизнь была... сложной. Я не знаю, что еще добавить. Он не мог официально признать Дэвида, несмотря на все его чувства. Я позволила ему исчезнуть из нашей жизни. Если бы я настаивала, то сильно навредила бы ему. У меня хватило совести, чтобы не разрушать жизнь отца своего ребенка.

— Он отказался от вас?

— Почти, он до сих пор борется с этим.

Когда дождь наконец прекратился, Николь с удивлением обнаружила, что день клонится к закату.

— Мы так долго беседовали, — сказал Джеймс, бросая камни в лужу.

— Это ваша вина: с вами так приятно разговаривать.

— Не всегда. Только если мне интересно.

Джеймс посмотрел на нее. Сияя улыбкой, он произнес:

— Нет, вы — чудо! Как долго вы собираетесь пробыть в Кембридже?

Она слегка пожала плечами:

— Пока дом не приведут в порядок после нашествия пчел.

— Хорошо.

— По правде говоря, — Николь сделала движение, собираясь встать, — мне надо идти.

Стокер быстро вскочил и предложил ей руку:

— Вы абсолютно правы. Я должен пойти назначить новое время для моей лекции. — И почти без паузы, словно продолжая разговор, спросил: — Завтра обед?

Она вскинула на него глаза, возвращая ему пальто:

— Что?

— Обед. Вы пообедаете со мной завтра? — Джеймс взял свое пальто, накинул его, скользнул в рукава. — Пчелы дали нам некоторое время, вы же понимаете. Мы должны этим воспользоваться.

— Нет, — ответила Николь, хотя надо было бы добавить: «Не глупите». Она огляделась, ища свой зонт.

— Он там.

— Что?

— Ваш зонт. Он там, у двери.

— А-а... — Она пошла за зонтом. У нее за спиной Джеймс сказал:

— Значит, завтра — завтрак, — так, словно они уже все решили, — в семь часов?

Николь остановилась. Как идиотка она повторила:

— У Толли? Завтра в семь? Снова?

— Прекрасно, — ответил Джеймс и шагнул на мокрую траву, бросив на ходу: — Увидимся.

Джеймс Стокер скрылся, прежде чем Николь собралась объяснить ему, что не согласна.

Неделей позже Джеймс Стокер стоял посреди своей обширной лаборатории — самой большой из шести в Каннингемском лабораторном корпусе по Фэйрфилд-стрит. В ней царил ужасающий беспорядок. Оглядев комнату, он откинул волосы назад и спросил своего ассистента:

— Сэм, есть ли способ придать лаборатории менее плачевный вид?

Этот вопрос был вызван тем, что через час с небольшим Николь Уайлд должна была переступить порог этой комнаты.

Сэм безнадежно покачал головой. Единственное, что еще можно было предпринять, так это расчистить стул, чтобы было куда посадить гостью. Все остальное было совершенно безнадежно.

Весь пол по углам был завален книгами, журналами, дневниками, погребенными под картами, скрученными, сложенными и свернутыми. Кипы их в изобилии возвышались, как высокие и не очень острова посреди непролазных дебрей полевого снаряжения, требующего чистки и починки: бухты веревок, заплечные ремни, костыли, тесаки, топоры, молотки, старый компас в потертом кожаном чехле и потрепанный секстант без линз.

Середину лаборатории занимали столы, уставленные инструментами: несколько новых сверкающих микроскопов — за одним из которых сидел и работал Сэм. Картотеки, крошечные кирки, долото, штативы, химические препараты. Образцы пород, калиброванные по шкале от самого мягкого — гипса — до алмаза. На этих столах было представлено лучшее и самое современное лабораторное оборудование.