Николь наслаждалась бризом, касавшимся ее плеч и щек, стараясь игнорировать Филиппа насколько это было возможно. Созерцание вида, открывавшегося перед ней, было спасительным и в то же время захватывающим занятием. Филипп, однако, проявил настойчивость, обошел ее и устроился перед балюстрадой, загородив собой дивный вид.

— Я говорю серьезно, — пробормотал он. Но сдержался.

Из дальней двери позади официанта, несшего тарелку с жареными курами, появился этот самый «парень» собственной персоной. Он взглянул на стол, явно ожидая, что найдет всех за ленчем, затем увидел Николь и Филиппа, сидевших в противоположном конце террасы, и отважно направился к ним.

— Филипп, — обратился он сдержанно и по-деловому, — я должен поговорить с вами.

Он мимоходом взглянул на Николь, словно не понимая, что делать с ее присутствием. Затем горячо заговорил о том, что волновало его, так, словно он читал написанное.

— Прежде всего, — сказал Джеймс, — мне нужна ваша помощь и поддержка. Я уже говорил всем, кто расспрашивал меня, что не знаю точно, где я был в Африке, и я действительно... не знал. Но теперь я уверен. В моих записях есть заметки — саванна, берег реки, система холмов, и я помню небо. С помощью атласа звезд я, думаю, смогу определить совершенно точно, где живут вакуа. И вот в чем дело: я прошу вашей помощи, чтобы сохранить эту информацию в тайне до тех пор, пока мы не сможем защитить их.

— Защитить вакуа? От кого? — Филипп привстал, насторожившись. — О чем ты говоришь?

— Золото. Я знаю, где его много.

Филипп заморгал, обошел вокруг шезлонга Николь.

— Ты знаешь, где племя берет золото?

— Более или менее, но я не хочу передавать эти сведения Азерсу. Я не хочу передавать их даже вам, Филипп. Я буду бороться против вас обоих, если понадобится. Я заручусь поддержкой в палате лордов, получу гарантии, договор о продвижении. Я хочу защитить вакуа и их земли в десятимильной неприкосновенной зоне вокруг них. Никто не должен беспокоить их. Я не приведу банды ненасытных англичан на земли племени, спасшего мне жизнь. Это неправильно, мне не важно, кто и что скажет. Более того, — продолжил он. — Вакуа прислали неслыханных размеров дружеское подношение. Они имеют право на хорошее к себе отношение, они ждут его.

Филипп обеспокоенно посмотрел на Джеймса. В его взгляде мелькнуло подозрение.

— Если их «подношение», как ты его назвал, — это указатель, мой мальчик, похоже, что у них много золота. Несомненно, хватит на всех, включая и племя вакуа.

— Это не вопрос. Оно вокруг них. Оно под ними.

— Они добывают его?

— В относительно небольших количествах. Мы бы пришли с машинами и механизмами, — Джеймс разговорился. — Посмотри, у нас есть то, что я привез из Африки. Это большая удача. Если можно найти больше золота еще где-то, кроме вакуа, я могу показать, где его еще больше.

Филипп еще сильнее нахмурился.

— О каких размерах золота мы говорим и сколько именно золота находится в их землях? — Задав этот вопрос, он сам на него и ответил без подсказки: — Они сидят на самом богатом месторождении. Они на лучшем из всех.

Джеймс кивнул.

— Но там много богатейших месторождений, очень богатых районов. Дайте мне возможность провести географическое исследование настолько быстро, насколько я смогу. В первую очередь я составлю карту залежей металлов. Мы будем точно знать, где что залегает. Мы заручимся поддержкой короны и международными соглашениями. После этого каждый сможет участвовать в экспедиции.

Участвовать — конечно. Они договорились. Филипп сказал:

— Хорошо. — Он увлекся, готов был строить планы. — Ты возглавишь экспедицию. Мы...

— Нет, — ответил Джеймс, покачав головой. — Нет, — повторил он снова.

— Нет? — Прошло несколько секунд, прежде чем Филипп понял его. — Ты не хочешь поехать сам?

— Нет. — В голосе Джеймса чувствовалась непреклонность.

Филипп сказал:

— Хорошо, мы пошлем кого-нибудь еще, Джеймс. — И тут вдруг его осенило: — Боже, если Азерс доберется до записей, он не захочет терять ни минуты и снарядит собственную экспедицию, чтобы заполучить эту богатейшую жилу.

— Это не жила.

Филипп повернулся и застыл, не веря в то, что сказал Джеймс.

— Это детрит, — пояснил тот, — в золотоносном пласте: толстый конгломерат сплошного золота, Филипп. До сих пор среди золотоносных формаций ничего подобного не встречалось. Ни в каком другом месте на поверхности Земли. Его там в изобилии. Он залегает близко на небольшом участке земли вакуа.

Наступил момент многозначительного молчания, прежде чем Филипп громким голосом произнес:

— Мой Боже! — Затем более эмоционально: — Джеймс, мой мальчик, ведь это так важно, и ты совершенно прав в своих опасениях.

Джеймс насторожился. Голос Филиппа зазвучал официально:

— Я польщен твоим доверием, оказанным мне. Ты убедишься, что поступил правильно.

Он дружески ткнул Джеймса кулаком в плечо, затем похлопал его по спине.

Филипп обернулся и случайно наткнулся на взгляд той, которой еще верил. Николь встретила его испытующий взгляд, увидела в нем беспокойство. Затем он то ли отогнал, то ли спрятал свои опасения. Его лицо стало непроницаемым. Он сказал Джеймсу:

— Ты можешь рассчитывать на мою помощь. Делай то, что считаешь нужным, и скажи мне, чем я могу тебе помочь.

— Во-первых, Азерс, — поторопился сказать Джеймс. — Позволь ему вызвать нас в суд, если он так хочет. Найми адвокатов против него. У него нет права на мои дневники и еще меньше оснований для обвинений.

Филипп наклонил голову и нахмурился.

— Не нравится мне это, — пробормотал он. Но после минуты раздумий он кивнул, сопроводив кивок тяжелым вздохом.

— Ты сделаешь это? — спросил Джеймс, и в его голосе зазвучало удивление, сожаление и обличение — все разом.

— Да, — снова кивнул в ответ Филипп. — Как в старые добрые времена, Джеймс. Ты и я против них.

— О, великолепно! — отозвался Джеймс с энтузиазмом. — Чертовски великолепно, благодарение Богу. Если бы ты только знал, как я беспокоился.

Затем, глядя мимо Филиппа, Джеймс наконец-таки взглянул в глаза Николь с особым вниманием. Она почувствовала, как мурашки побежали у нее по спине, и замерла в ожидании.

Он откашлялся:

— Есть еще кое-что, что я хочу сказать тебе. — После его заявления все примолкли, а он объявил: — Это Николь.

Ее сердце сжалось. Она поставила свою чашку на блюдце и затем все это — себе на колени.

Филипп повернулся в другую сторону, посмотрел на нее совершенно новым загадочным взглядом:

— Миссис Уайлд?

— Конечно, миссис Уайлд... — Он. хотел продолжить, но резко оборвал себя.

— Сэр, простите, что я вмешиваюсь, — раздался голос. Все трое переключили свое внимание на дверь, где стоял слуга.

— Вам телеграмма, — сказал он и протянул Филиппу серебряный поднос с желтым конвертом, в котором лежала телеграмма.

Нахмурившись, Филипп взял конверт, повертел его в руках, затем открыл, предполагая, что это чье-нибудь дружеское послание. Кто, черт побери, мог знать, где он находится? Черт бы побрал его помощника и личного секретаря. Болтуны! Какая глупая ситуация! Никакого покоя!

Но вдруг его лицо побелело. Николь заговорила первой.

— Что случилось? — спросила она.

Филипп поднял глаза. У него было такое выражение лица, словно за секунду до этого на него налетел омнибус: в мгновенном осознании, что он будет расплющен и размазан по дороге.

— Это Вилли, — сказал он. — Она упала с лестницы. Она... — он в замешательстве подбирал слова, — она... сломала шею.

— Она сломала шею?! — повторила Николь.

— Да. Она... очень плоха. Слишком плоха. — Филипп нахмурился, покачал головой. — Она умирает.

Он уставился на печальное послание в своих руках, словно мог сказать еще что-то по этому поводу, затем поднял глаза.

— Девочки... — его голос дрогнул, — они хотят, чтобы я приехал.

— Я поеду с вами, — раздался голос Дэвида. Он только что вошел и стоял в дверях, как раз за слугой. Дэвид подошел к Филиппу и положил руку ему на плечо. — Я отвезу вас в Кембридж, отец. Я помогу вам.

Николь, Джеймс и Филипп молча уставились на Дэвида.

Филипп первым нашел подходящие слова:

— Ты поедешь? — Его голос охрип от волнения. Джеймсу он сказал: — О, Джеймс, мальчик мой, проследи, чтобы Николь заказали билеты, и посади ее на поезд, и... — Он махнул рукой. Он даже не задумывался о том, что говорил. — Знаешь ли, возвращайся.

Джеймс покачал головой:

— Нет, Филипп, я поеду с тобой. Дэвид может присмотреть за матерью.

Поднявшись со своего места, Николь перебила его:

— Нет никакой необходимости, чтобы кто-то заботился обо мне. Я сама могу добраться туда, куда мне нужно. Филипп, могу я чем-нибудь вам помочь?

Тот неистово замотал головой:

— Нет-нет. У вас обоих каникулы. Дом снят. Мне поможет Дэвид в моих... Он утешит меня своим присутствием. Я действительно хотел бы, чтобы он со мной поехал. — Он взглянул на сына и добавил: — Вилли сейчас успокоилась, она без памяти. — Он заморгал, стараясь скрыть смятение, в которое его привели эти печальные события, и признался чистосердечно: — И я хотел бы, чтобы девочки познакомились с ним.

Губы у Филиппа задрожали. Он приложил ладонь к подбородку, чтобы унять дрожь. Когда это не помогло, он просто сжал губы. Отвернувшись, он сказал:

— Простите, я сейчас поеду.

Дэвид предложил:

— Я сложу ваши вещи со своими в саквояж. Мы можем успеть на поезд в час ноль пять.

Как сигнал, издалека, с холмов, раздался звон колоколов — деревенская церковь возвещала о полудне.

В двенадцать тридцать Филипп и Дэвид вышли из дома. Ошеломленная Николь вышла проводить их. Она повернулась и оказалась лицом к широкому белоснежному открытому коридору. Череда французских окон открывала через балкон вид на море. Ей показалось совсем нереальным, когда в конце коридора появился Джеймс. Он шел прямо за ней: высокий, стройный, широкоплечий, через коридор он вышел на балкон, там он оперся руками о мраморные перила и посмотрел вниз. Он остановился у стола, накрытого для ленча, за которым присматривали двое слуг, отгоняя опахалами мух.

Будучи не в состоянии думать о чем-либо, Николь вышла и села за стол. Через секунду, не сказав ни слова, Джеймс присоединился к ней. Дворецкий принес блюда, которых было слишком много, потому что двое из тех, для кого они были приготовлены, находились уже на полпути к поезду. Николь и Джеймс уставились на стол, заставленный яствами: приправленные душистыми травами маленькие курочки, свежий хлеб, маслины... Она наконец набралась храбрости и взглянула на Джеймса, сидевшего напротив нее. Они замерли, созерцая друг друга.

Николь сказала:

— Я не знаю, что сделать... — Затем добавила: — Для Филиппа, конечно.

Джеймс предложил:

— Мы можем поехать за ним в Кембридж и предложить помощь, если понадобится.

— Не думаю, что мы поможем.

— Возможно.

«Какая я ужасная женщина», — корила себя Николь. У человека, снявшего этот дом, сейчас самое тяжелое время в жизни, а она даже радуется тому, что он уехал. И посмотрите-ка, кто остался!

Совесть мучила ее. Она убеждала себя: «Ты лучше относилась к себе, когда оставила Джеймса, когда не рисковала его репутацией. Если он любит тебя открыто, то теряет свой ореол героя в глазах окружающих, если он притворяется — чего он не умеет делать, — то теряет ореол героя в своих собственных глазах. Так или иначе, ты запятнаешь его доспехи. За это ты будешь ненавидеть себя, и, несомненно, это будет ранить тебя, отравит все счастье и в конце концов испортит отношения».

Вот как ответила Николь на свой вопрос, пока тянулась через тарелку за ножкой жареной курицы.

Так, словно у них не было ни малейшего представления о том, что им делать дальше, Николь и Джеймс принялись за провансальское блюдо, сидя на огромной террасе на редкость уединенного дома, находившегося на краю такого маленького городка, что он даже не был отмечен на карте. Порыв морского ветра взбодрил их.

Занавески, раздуваемые средиземноморским ветром, взметнулись и заплясали вдоль всей террасы между широко открытыми французскими окнами, задевая края стола. Но это был просто вопрос времени. Через полчаса они с Джеймсом заговорили: обсудили загадочное исчезновение Джеймса прошлой ночью — пока она бродила по пляжу, он направился к ближайшей деревушке, что оказалось непростым делом. Они поговорили о ее собственности (она встретила своих французского и итальянского агентов по недвижимости на прошлой неделе). Они нашли, что пиццу здесь сдабривали большим количеством приправ, — много орегано, но очень даже неплохо. Обсудили качество вина — среднее. Ничего существенного. Они ерзали на своих стульях, испытывая неловкость. Они попробовали все блюда, но ели очень мало. Они поднялись со своих мест, прошлись по террасе и очутились в комнатах дома.