— Я и эту-то толком не знаю.

— В любом случае, прекрати.

Голова у него раскалывалась, лед таял на полу, растекаясь лужами, а он не мог найти, чем вытереть воду. Кое-как он поднял стаканы и понес их туда, где разлеглась Фрэнсис. Он протянул ей стакан, и она взяла его, не сводя глаз с его лица, а он уселся на край очага, сжимая свой между ладонями.

Безмятежным тоном Фрэнсис произнесла:

— Похоже, что ты, дорогуша, на меня злишься.

— Злюсь?

— Это же очевидно.

— И почему?

— Потому что я избавилась от твоей маленькой подружки. И еще потому, что в глубине души ты знаешь, что должен был сделать это сам. И немедленно.

— Без денег я не мог купить ей билет.

— Это, уж прости мою прямоту, самое слабое оправдание, какое ты только мог придумать.

Джордж, опустив глаза, смотрел на свое бренди.

— Да, — выговорил он, наконец. — Наверное, так и есть.

Мелодия продолжала навязчиво крутиться у него в голове. Помолчав мгновение, Фрэнсис сказала:

— Когда ты отправился переговорить с Пепе, а твоя девчонка готовилась к отъезду, я немного покопалась у тебя на столе. Похоже, твое писание что-то застопорилось.

— Так и есть. Я не написал ни строчки.

— Ты ответил дражайшему мистеру Рутленду?

— Нет. Не ответил. Зато, — ехидно заметил он, — я проконсультировался со специалистом и тот сказал, что у меня творческий кризис.

— Ну, — удовлетворенно ответила Фрэнсис, — по крайней мере, к тебе вернулась прежняя язвительность. И раз уж ты об этом заговорил, позволь мне высказаться тоже. Видишь ли, дорогуша, мне кажется, что ты никогда не напишешь вторую книгу.

— И почему ты так в этом уверена?

— Потому что знаю тебя. Знаю, какой ты есть. Писательство — тяжкий труд, а ты один из тех классических никчемных англичан-эмигрантов, которые с превеликим мастерством занимаются тем, что единственно и умеют — бездельничают.

Ее едкое замечание внезапно развеселило Джорджа, и Фрэнсис, вдохновленная тем, что по-прежнему может заставить его смеяться, села и продолжила:

— Джордж, если ты не хочешь ехать в Малагу, если тебе не нравятся бои быков, то и я не поеду тоже. Я просто хочу, чтобы мы были вместе. Можем пойти на Эклипсе в Сардинию, полететь в Австралию или… да хоть двинуться на верблюдах через пустыню Гоби…

— С сумками на переднем горбе…

— Ты снова все переводишь в шутку. Но я серьезна как никогда. Мы оба свободны, у нас сколько угодно времени. Какой смысл горбатиться за пишущей машинкой? Что такого есть в мире, о чем ты смог бы написать по-настоящему здорово?

— Фрэнсис, я не знаю…

Она снова откинулась на подушку, а опустевший стакан поставила на пол. Она лежала — податливая, соблазнительная, распутная, ставшая пугающе близкой. Фрэнсис сказала:

— Я люблю тебя. Ты должен это знать.

У него не было никаких причин не заняться с ней любовью. Он опустил свой стакан, пересел на диван и привлек ее к себе, целуя так, словно хотел утонуть в ней. Она тихонько застонала от удовольствия, запустила руки ему в волосы, а он оторвался от ее губ и потерся щекой об острую скулу, ощущая, как щетина царапает ей кожу. Фрэнсис уткнулась ему в плечо, а ее руки сдавили ему шею словно тиски.

Она повторила: «Ты меня любишь?», — но он не мог ответить, поэтому она спросила еще: «Я нравлюсь тебе? Ты меня хочешь?».

Он отнял руки Фрэнсис от своей шеи и отстранился, держа ее за запястья, словно во время драки.

Она засмеялась. Джордж подумал, что всегда ценил в ней две вещи — юмор и присутствие духа. Сквозь смех Фрэнсис заметила:

— Похоже, ты вдребезги пьян.

Он встал и пошел за сигаретами, а Фрэнсис за его спиной поднялась с дивана и стала руками приглаживать волосы. Она сказала:

— Мне надо привести себя в порядок, прежде чем возвращаться к Рудольфо. Как ты знаешь, у него в этом смысле весьма старомодные взгляды. Ты не против, если я поднимусь к тебе в спальню?

— Ради бога, — ответил Джордж, включая для нее свет наверху.

Фрэнсис взбежала по лестнице — каблучки сандалий громко цокали по деревянным планкам ступеней. Она напевала песенку, которая донимала его весь вечер, однако он так и не смог вспомнить слова, а потом, словно кто-то выключил радио, надоевшая мелодия оборвалась — Фрэнсис замолчала. Ее молчание ударило Джорджа сильнее, чем крик. Он прекратил свои поиски и навострил уши словно охотничий пес.

Фрэнсис уже спускалась вниз — по ее лицу он так и не смог понять, что с ней случилось. С глуповатым видом он спросил:

— В чем дело? Не нашла расчески?

— Нет. Как-то не успела, — сказала Фрэнсис. — Мне хватило того, что я увидела на кровати.

— На кровати? — он был заинтригован.

— Это что, шутка? Новый перл несравненного британского остроумия?

Джордж с ужасом осознал, что она действительно в ярости. По ее голосу было ясно, что Фрэнсис на грани и взрыв не заставит себя долго ждать.

— Фрэнсис, я не понимаю, о чем ты.

— Девчонка. Твоя дочь. Селина. Называй как хочешь. Знаешь, где она? Не в Лондоне, нет. Даже не в аэропорту Сан-Антонио. Она тут, наверху…

Трясущимся пальцем она ткнула на галерею, и тут ее самообладание, словно туго натянутая резинка, внезапно лопнуло:

— В твоей постели!

— Я тебе не верю.

— Тогда иди и посмотри сам. Давай, иди и посмотри!

Он не сдвинулся с места.

— Я не знаю, что тут у вас происходит, дорогой мой Джордж, но я потратила внушительную сумму вовсе не затем, чтобы опять обнаружить у тебя в постели эту маленькую потаскушку…

— Она не потаскушка.

— …и если ты сочтешь нужным дать мне какие-то объяснения, они должны быть очень убедительными, потому что я не собираюсь во второй раз выслушивать ваши бредни про потерянный багаж и папочку, пропавшего без вести сто лет назад…

— Это была правда.

— Серьезно? Слушай ты, ублюдок, с кем это ты вздумал шутить? — Она кричала на него, кричала в полный голос, и это было единственное, что могло привести Джорджа в бешенство.

— Я понятия не имел, что она вернется…

— Тогда сейчас же выкини ее отсюда!

— Я не стану этого делать…

— Ну ладно. — Фрэнсис подхватила со стула свою сумку. — Если ты надумал зажить в греховном союзе с этой изворотливой сопливой шлюшкой, я не собираюсь тебе мешать…

— Заткнись!

— Только не надо втягивать меня в ваши интриги с целью защитить твое доброе имя, потому что, как я теперь понимаю, тут и защищать нечего!

Она подлетела к двери и широко распахнула ее, обернувшись в его сторону для последнего залпа брани, но ее эффектное отступление было слегка подпорчено появлением Жемчужины, как всегда величественной и исполненной достоинства. Кошка сидела на улице, дожидаясь, пока ее кто-нибудь впустит, и когда Фрэнсис растворила дверь, Жемчужина двинулась внутрь, негромко мяукнув в знак признательности.

— Тебе лучше уйти, — сказал Джордж как можно спокойнее, а Фрэнсис выпалила:

— Не беспокойся, уже ухожу, — и, на ходу изо всех сил пнув Жемчужину ногой, вылетела на улицу и с таким грохотом захлопнула за собой дверь, что весь дом содрогнулся.

Через мгновение тишину ночи разорвал рев мотора «ситроена», карабкавшегося вверх на первой передаче с превышением скорости — от этого звука Джордж невольно заскрипел зубами.

Он наклонился и взял Жемчужину на руки. Чувства ее были оскорблены, но прочих повреждений он не обнаружил, так что ласковым движением опустил кошку на ее любимую подушку на диване. Селина стояла, опираясь руками о поручни, на галерее и смотрела на него. На ней была белая ночная рубашка с голубой ленточкой вокруг шеи. Встревоженная, она спросила:

— С Жемчужиной все в порядке?

— Да. Что ты тут делаешь?

— Лежу в кровати. Сплю.

— Уже не спишь. Надень что-нибудь и спускайся сюда.

Через пару секунд она спустилась с галереи, босая, завязывая бантиком ленту на горловине белого шелкового халатика, такого же дурацкого, как ее ночная рубашка.

Он нахмурился и спросил:

— Откуда это у тебя?

Селина подошла поближе.

— Прибыл мой багаж. Из Мадрида. — Она улыбнулась, словно ожидая, что и он будет рад услышать эту новость, так что Джорджу пришлось прибегнуть к привычному сарказму:

— Значит, ты все-таки добралась до аэропорта?

— О да!

— И что случилось на этот раз? Рейс отменили? Тебе не досталось места в самолете? Пепе проколол шину?

— Нет, ничего подобного. — Она уставилась на него, так сильно распахнув глаза, что стали видны белки, опоясывающие синюю радужку. — Я потеряла паспорт.

— Ты что? — срывающимся от ярости голосом переспросил Джордж.

— Да, можешь себе представить? Ты же спрашивал меня прямо перед отъездом, при себе ли у меня паспорт. Ну вот, и тогда он был у меня в сумке, и я не помню, чтобы я ее открывала, но когда мы приехали в аэропорт и нужно было покупать билет, я открыла сумку, а его там не оказалось.

Она заглянула Джорджу в лицо, чтобы понять его реакцию на ее слова. Он ограничился тем, что прислонился спиной к дивану и погрузился в гробовое молчание.

— Ясно. И что ты сделала дальше?

— Ну я, конечно, обратилась в полицию.

— Что же тебе там сказали?

— О, полицейский был очень добр и любезен. Он сказал, что мне лучше будет вернуться сюда и подождать, пока они найдут мой паспорт.

— Кто они?

— Полицейские. Гражданская гвардия.

Возникла пауза, во время которой они смотрели друг другу прямо в глаза. Потом Джордж сказал:

— Селина.

— Да?

— Ты хоть знаешь, как поступает Гражданская гвардия с людьми, потерявшими паспорт? Их сажают в тюрьму. А потом интернируют как политических заключенных. Или оставляют гнить в застенке, пока паспорт не найдется.

— А со мной они поступили по-другому.

— Ты же врешь, правда? Куда ты спрятала паспорт?

— Говорю тебе, я его потеряла!

— Ты оставила его в машине у Пепе?

— Ты что, не слышишь, он потерялся!

— Слушай, Джордж-младший, паспорт в Испании — не та вещь, с которой можно шутить.

— Я вовсе не шучу.

— Ты сказала Пепе про паспорт?

— Я же не говорю по-испански!

— То есть ты просто попросила привезти тебя назад?

Она выглядела слегка обескураженной, но храбро ответила:

— Да.

— И когда вы приехали?

— Около одиннадцати часов.

— Мы разбудили тебя, когда вошли в дом?

Она кивнула.

— Значит, ты слышала наш разговор?

— Ну, я попыталась спрятать голову под подушкой, но у миссис Донген довольно громкий голос. Очень жаль, что я ей так сильно не понравилась. — Комментариев с его стороны не последовало, поэтому она продолжила, тоном, делавшим честь воспитавшей ее бабке:

— Ты собираешься на ней жениться?

— Знаешь что? Ты меня с ума сведешь!

— Она замужем?

— Уже нет.

— А что случилось с ее мужем?

— Понятия не имею. Откуда мне знать. Наверное, умер.

— Это она его убила?

Ему показалось, что его руки внезапно зажили собственной, отдельной жизнью. Ладони заныли от желания схватить Селину и потрясти так, чтобы у нее зубы застучали, оттаскать ее за уши, надавать пощечин, чтобы стереть это самодовольное выражение с ее лица. Джордж засунул руки поглубже в карманы, сжав кулаки, чтобы побороть свой первобытный гнев. Селина, казалось, не замечала бури, разыгравшейся у него внутри.

— Я понимаю, что ей было неприятно обнаружить меня здесь, но все равно она могла бы остаться и выслушать мои объяснения. А она вместо этого ударила бедняжку Жемчужину… Пускай бы лучше стукнула меня — это было бы справедливо. — Она смотрела Джорджу прямо в глаза, и он поразился ее самообладанию. — Похоже, она хорошо тебя изучила. Я поняла это по тому, как она разговаривала с тобой. Как вела себя. Она хотела, чтобы ты занялся с ней любовью.

— Селина, ты напрашиваешься на неприятности.

— Она, кажется, считает, что ты не напишешь вторую книгу.

— Возможно, она права.

— Ты что, даже не попытаешься?

Джордж медленно произнес:

— А вот это точно не твое дело, — но и это ее не остановило.

— Похоже, даже не начав, ты уже опасаешься провала. Миссис Донген права: ты такой и есть, классический никчемный англичанин-эмигрант (Селина произнесла эти слова, искусно сымитировав протяжное произношение Фрэнсис), который только и умеет, что бездельничать. Так что не стоит разрушать стереотип. Зачем вообще тебе писать? Ты достаточно обеспечен. Тебе не надо зарабатывать на жизнь. А что касается мистера Рутленда — ну что такое нарушенное обещание? Ерунда! Ты легко можешь нарушить данное ему слово — точно так же, как нарушил слово, данное той девушке, на которой собирался жениться.