Сара Джио - Среди тысячи лиц

Я крепко зажмурилась, потом снова открыла глаза. Мы говорили о Франции, особенно о том маленьком прибрежном городке в Нормандии, в котором я побывала однажды в детстве с бабушкой и дедушкой. Странное совпадение, но Кэйд тоже побывал там тем же летом со своей тетей. Мы смеялись над тем, что, возможно, видели друг друга в поезде. Когда Кэйд исчез, мне пришло в голову, что он мог уехать во Францию. Одна только мысль об этом пронзала болью мое сердце.

Джеймс развернул кресло так, чтобы сидеть лицом к окну. Странно было видеть, как меняет человека жизнь. Когда-то основатель музыкальной фирмы в кедах и джинсах, Джеймс стал одним из толпы. Бизнесмен в офисном здании сидит в крутящемся кресле.

– Кэйд там. – Я посмотрела на Сиэтл за окном во всей его серой красе. – Прямо сейчас.

Спустя мгновение Джеймс снова повернулся к нам и кивнул, словно врач, который все обдумал и готов произнести диагноз:

– Алексис всегда была сентиментальной, а ты, Кайли, когда-то витала в облаках. Но теперь я вижу твои статьи на деловой странице. Ты присоединилась к реальному миру. А если мы говорим о Кэйде, то реальность такова: это его жизнь, а не наша. Если он хочет жить на улице, то это его право.

Я вскинула голову.

– Джеймс, никто не живет на улице по своей воле. С ним что-то произошло, я знаю это. Ему плохо. Он нуждается в помощи.

Джеймс покачал головой.

– Кайли, я много помогал Кэйду в свое время. Ты же помнишь, как тогда обстояли дела. Ты помнишь, как все было плохо.

Я не хотела вспоминать, но вспомнила. Джеймс высказывал Кэйду обвинения. Ситуация вышла из-под контроля. Я поддерживала Кэйда, пока… Пока могла. И даже тогда я сомневалась: а права ли я? Думала, может, неправильно оценила ситуацию. Возможно, если бы я осталась еще на один час, поговорила бы еще раз с Кэйдом, то жизнь была бы иной для меня, для Кэйда, для всех нас.

– Теперь я не обязан ему помогать, – закончил Джеймс.

Алексис подошла ближе к мужу:

– Но, Джеймс…

– Для меня все изменилось, – продолжал он, не глядя на жену. – У меня новый бизнес, которым надо заниматься, семья… – он указал на жену, – о которой надо думать. А что, если Кэйд принимает наркотики?

– Джеймс! – ахнула я.

Его глаза сузились.

– Он многое скрывал от нас, – сказал Джеймс, – и многое скрывал от тебя.

Я крепко зажмурилась, потом снова открыла глаза.

– Думаю, мы оба это знаем, – добавил он.

Я попыталась поймать взгляд Джеймса. В нем не было даже следа от той любви, той привязанности, той верности, которая когда-то связывала его с Кэйдом. Все это износилось и умерло с годами или вообще никогда не существовало?

– Но, Джеймс, – я почти умоляла его, – он же был твоим лучшим другом.

Он встал.

– В детстве – да. – Джеймс поправил воротничок своей оксфордской сорочки, чьи рукава украшали золотые запонки. – Но с тех пор я вырос. А Кэйд, очевидно, нет.

Алексис с сочувствием посмотрела на меня, когда Джеймс подошел к ней и взял ребенка на руки.

– Мне жаль, Кайли, – сказал он, целуя сына в лоб. – Мы тебе сочувствуем, и я надеюсь, что ты сумеешь оказать ему необходимую помощь. Каждый из нас делает свой выбор. Кэйд свой сделал.

– Ну что ж… – Я направилась к двери.

Чем ниже спускался лифт, тем тяжелее становилось у меня на сердце.

Если Кэйда надо спасать, то делать это придется только мне.

Я пешком вернулась к торговому центру Уэстлейк и села на скамейку, тупо глядя на прохожих. Мимо прошмыгнул мальчишка с желтым шариком, за ним прошла его мать. Пожилая седовласая пара, держась за руки, медленно прогуливалась по брусчатке.

Я вынула телефон из сумочки и набрала номер бабушки. Она однажды встречалась с Кэйдом, когда они с дедом прилетали в Сиэтл ко мне в гости. Тогда они друг другу понравились.

– Выходи за него, – шепнула мне бабушка после нашего совместного ужина в «Космической игле», где дедушка в последний раз побывал в 1960-х годах во время Всемирной ярмарки. Я была благодарна судьбе за то, что дед успел увидеть здание еще раз до сердечного приступа и познакомиться с Кэйдом.

– Ох, дорогая, я по тебе скучала, – сказала бабушка. Она всегда казалась мне молодой. Когда я училась в школе, ее часто считали матерью, поздно родившей ребенка. Люди редко принимали ее за мою бабушку. Но теперь ее голос звучал слабо и неуверенно, и это меня беспокоило.

– Бабушка, – прошептала я, не в силах сдержать подступившие слезы.

– Что случилась, милая? – нежно спросила она. И я сразу почувствовала себя одиннадцатилетней девочкой, которая снова оказалась в старом деревянном доме в Айове. Вот я лежу на животе в той самой комнате, где росла моя мама, на старом красно-голубом стеганом одеяле с петельками из мягкой белой шерсти по углам. Бабушка похлопывает меня по спине, а я чувствую соленые слезы, текущие по моим веснушчатым щекам к уголкам рта. В кухне печется шоколадное печенье, в воздухе витает успокаивающий аромат масла и сахара.

– Я встретила Кэйда, – сказала я.

– Твой бывший бойфренд? Я думала, он…

– Исчез? Уехал из страны? Я тоже так думала. Но он здесь, бабушка. Он в Сиэтле. И он… бездомный. Я видела его вчера и сегодня, бородатого, исхудавшего.

– Батюшки мои! – ахнула она.

– И его лучший друг ему не хочет помогать, – продолжала я. – Я пошла просто посмотреть на него. – Я смахнула слезу. – Бабушка, как мне быть? Я скоро выхожу замуж. Как мне справиться со всем этим?

Бабушка какое-то время молчала, как делала всегда, собираясь с мыслями, чтобы сказать что-нибудь мудрое.

– Кэйд едва узнал меня, – призналась я. – Он сам на себя не похож. Должно быть, с ним что-то случилось. Что-то ужасное. Я точно знаю.

– Но он в городе, – сказала бабушка. – Твой парень в городе.

Я покачала головой. Я знала, что ее память за последние годы существенно ухудшилась. Возможно, она просто забыла, что я помолвлена с Райаном.

– Бабушка, Кэйд больше не мой парень. Мой парень Райан. Я выхожу замуж за Райана. Кэйд ушел так давно. И я так и не узнала почему. Я оплакала его и стала жить дальше. Я справилась со своей болью.

Бабушку отделяли от меня тысячи миль, но перед моим мысленным взором стояло ее лицо: мягкое, только что напудренное, с добрыми пастельно-голубыми глазами, от кожи пахнет розовым мылом.

Она молчала, словно обдумывая мои слова и вспоминая человека, женой которого я обещала стать в тот момент, когда дверь в прошлое была закрыта и жизнь стала проще.

– Я не представляю, как мне следует поступить.

– Возможно, сейчас ты этого не знаешь, но со временем поймешь, – сказала бабушка.

– Что ты имеешь в виду?

– Сердце подскажет тебе, дорогая.

– Думаешь? – спросила я, обескураженная.

– В незнании нет ничего плохого, – продолжала она. – Просто у тебя нелегкий путь.

– Я люблю Райана. Я правда люблю его, бабушка. Я хочу выйти за него замуж. Я хочу, чтобы мы жили вместе.

– Да, и, вполне вероятно, ты это получишь. Но сначала ты должна разобраться со своим прошлым, а для этого тебе придется встретиться с ним лицом к лицу.

– Ты права, – согласилась я.

– Дорогая моя, – добавила бабушка, – не имеет значения, что случилось или случится, ясно одно.

– Что?

– Ты говорила мне, что Кэйд однажды спас тебе жизнь.

– Да, – пробормотала я. Ее слова пронзили мое сердце, как игла, которая не только приносит боль, но и исцеляет.

– Теперь твоя очередь спасти его.

21 июня 1996 года

– Это тебе, – объявил Кэйд, стоя на пороге моей квартиры.

– Они прекрасны, – выдохнула я, принимая огромный букет с рынка на Пайк-плейс. Тюльпаны, гортензии и левкои были завернуты в белую бумагу. Я уткнулась носом в цветок оттенка лаванды, напомнивший мне о доме. Левкои всегда были любимыми бабушкиными цветами, в ее саду всегда росли белые и розовые сорта. Теплым летним утром их нежный аромат вплывал в окно моей спальни.

– Красивая квартира, – оценил Кэйд, оглядываясь по сторонам.

– Она слишком маленькая, – ответила я. – Но отсюда великолепный вид, и Трэйси отличная соседка. У нас обеих сверхъестественное чутье, и мы сразу понимаем, когда другому необходимо личное пространство. Сегодня она у своего бойфренда.

Я улыбнулась.

– Есть хочешь?

– Просто умираю с голоду, – признался Кэйд.

– Это хорошо. – Я бросила взгляд на настенные часы. – Ужин будет готов примерно в пять минут восьмого. Надеюсь, ты продержишься до этого времени.

Кэйд весело улыбнулся.

– В чем дело?

– Мне нравится то, как ты говоришь.

– То, как я говорю?

Его улыбка стала еще шире.

– Пять минут восьмого. Никто никогда так не говорит.

– О! – Я тоже улыбнулась. – Когда тебя воспитывают бабушка и дедушка, то именно так ты и говоришь. Мы обязательно ужинали по расписанию, и у нас в комнате стоял диван-кровать. – Я рассмеялась. – Я могу продолжать бесконечно.

– Забавно, – заметил Кэйд.

– Ну, – я заглянула в духовку, – это не так забавно, когда в шестом классе на игровой площадке ты произносишь: «Какой вздор!» – и потом вся школа до конца учебного года над тобой потешается.

У Кэйда на лице появилось удивленное выражение:

– «Какой вздор!», значит?

– Ага.

Он снял куртку, повесил ее на крючок возле двери и уселся на стул. Я взяла несколько листочков базилика из холодильника и вдруг почувствовала, что совершенно не готова к приходу гостя. Что, если я пересолила мясо? И не слишком ли вялым был салат?

Я сообразила, что забыла налить нам вина, и взяла бутылку бордо.

– Не знаю наверняка, насколько оно качественное. Мне его подарили.

Кэйд внимательно изучил этикетку:

– Думаю, мы сейчас это выясним.

Я нашла штопор и постаралась как можно аккуратнее ввернуть его в пробку. Но стоило мне потянуть штопор вверх, как пробка треснула и сломалась.

– Проклятье! – зашипела я, делая шаг назад. – По-моему, я все испортила.

– Сейчас мы это исправим, – успокоил меня Кэйд. – Зубочистка у тебя найдется?

– Зубочистка?

– Да. Моя тетя научила меня одному фокусу, который помогает при любых неудачах с винными пробками.

Я улыбнулась, порылась в ящике со столовыми приборами и нашла баночку с зубочистками, оставшимися после провалившейся попытки Трэйси приготовить мясные мини-шарики на шпажках для вечеринки в прошлом месяце. Я протянула зубочистки Кэйду.

– Отлично, – одобрил он, принимаясь за работу. – Вот смотри, как это делается: пока пробка еще в бутылке, втыкаешь в нее зубочистку под углом сорок пять градусов. – Руки Кэйда двигались ловко и уверенно. – Очень осторожно вытаскиваешь пробку и… – он вытащил абсолютно не раскрошившуюся пробку из бутылки, – вуаля!

– Потрясающе. – Я улыбнулась, налила два бокала и передала один ему.

Кэйд поднес бокал к уху.

– Это хорошее вино.

– Ты его слушаешь? – уточнила я, несколько сконфуженная.

– Точно, – ответил он. – Я ничего не знаю о вине. Но один из моих друзей, который работает в этой отрасли, объяснил мне, что хорошее вино, особенно французское красное, будет немного потрескивать после того, как его налили в бокал.

Я поднесла бокал к уху и улыбнулась.

– А знаешь, я действительно слышу треск, – сказала я. – Никогда в жизни ни о чем подобном не слышала.

– Хруст, треск, щелканье… «Гренаш-блан».

– Ты забавный.

Кэйд подмигнул:

– Держись меня, детка, и будешь хохотать так, что живот надорвешь.

Я усмехнулась, достала из шкафчика две обеденные тарелки. Одна моя часть думала: «Кто этот парень или, если говорить точнее, за кого он себя принимает?» А другая часть гадала: где он был всю мою жизнь?

Кэйд сделал глоток вина и подошел к окну.

– Мне никогда не надоедает смотреть на паромы, – призналась я. – Знаешь, у каждого из них свой характер.

Он повернулся ко мне:

– В самом деле?

– Да. – Я указала на посудину, плывшую со скоростью улитки. – Это «Берта». Она любит командовать.

Кэйд фыркнул.

– Неужели?

– «Мэйв» – лапочка, – продолжала я, прищуриваясь, чтобы рассмотреть еще один паром вдалеке. – А вот «Элинор» просто нахалка.

Кэйд посмотрел на меня так, как будто я сказала что-то странное или очень смешное или то и другое одновременно.

Мне захотелось признаться ему в своих пристрастиях.

– Я люблю Пьюджет-Саунд, соленую воду, чаек, острова.

– Я тоже, – ответил Кэйд. – Не знаю, смог ли я быть счастлив без моря.

– И я тоже.

– Давай как-нибудь съездим на остров.

– А ты хочешь?

– Конечно, – сказал Кэйд. – Давай устроим путешествие. Паром, пляж, ужин, все такое.

– Ладно. – Я улыбнулась и снова наполнила наши бокалы. Потом включила радио. Играла какая-то неизвестная мне группа.

Кэйд округлил глаза.