Наталья Нестерова - Средство от облысения

– Не может быть, – сомневалась Лена. – Она так плакала!

– Что там плакала! – Егор махнул рукой. – Еще та актриса. Ее дело вначале вел практикант. Как допрос, так «скорая» у отделения. Парень бедный извелся. Представляете: молодой человек, а тут дама зрелая и упитанная корчится и причитает: «Плохо мне, плохо! Это у меня по-женски»? А я видел, как инвалидка Галя Фвр... тьфу, ящики по пятьдесят килограммов ворочает. Фамилия у нее! Ни одна машинистка правильно не напечатает! Из суда дело на доследование передали – пять разных написаний фамилии! Адвокаты, конечно, придрались. Галя специально непроизносимую фамилию оставила. Точно! Чтобы следствие путать!

– Ты-то, конечно, физиономист, – усмехнулся Володя, – преступников сразу по глазам определяешь.

– По запаху! Я их, сволочей, нюхом чую. Только вот запах к протоколу не пришьешь. Хотя, братцы, и у меня бывают проколы. Вот расскажу вам историю. Еще в самом начале перестройки нужно мне было взять показания у одного мужика, который лежал в психиатрической больнице, от алкоголизма лечился.

Причем поговорить с ним надо было без свидетелей и протокола, чтобы никто не ведал, что к нему милиция обращается. Поэтому я прикинулся его племянником и заявился в психушку.

Володя подумал о том, что еще несколько минут назад Егор ерзал оттого, что опаздывал.

Но как только появилась возможность поведать байку, тут же забыл обо всех делах. Хлебом не корми – дай анекдот рассказать. Как его преступники слово на допросе успевают вставить?

…Егор пришел в больницу во время врачебного обхода, в палату его не пустили, и он ждал, стоя у окна. Неожиданно кто-то тронул его за локоть. Миловидная женщина, по виду совершенно здоровая.

– Извините меня, ради бога, – она молитвенно сложила руки, – за то, что обращаюсь к вам, к незнакомому человеку. Но я в таком положении, что не знаю, у кого искать помощи и защиты. Вот уже неделю я в этой больнице. Вы же видите, что за заведение: все двери на замках, в окнах только форточки открываются. Меня сюда упрятали муж и свекровь. Мы с мужем разошлись и три года судимся, кому воспитывать сына. Последний суд присудил его мне, вот они и решили избавиться от меня таким образом. Подкупили врача, состряпали диагноз, якобы шизофрения у меня. Разве это справедливо? Я здорова, но, находясь здесь, действительно начинаю беспокоиться о своем душевном состоянии.

И говорила она – не придерешься: четко, аргументированно, связно. Картина получалась криминальная: запрятали здорового человека в психушку.

А в это самое время все газеты писали о том, как в советскую эпоху содержали в сумасшедших домах психически здоровых диссидентов или иных неугодных властям людей. Егор-то как раз считал, что диссидентам самое место в дурдоме, чтобы не отвлекали от ловли настоящих бандитов. Но если прецеденты были на почве политической, то почему бы им не случиться и на бытовой? В какой-то момент Егор даже слегка размечтался о том, что о нем напишут в журнале «Огонек», как спас невинного человека из рук психиатров-вредителей.

Он рванул к больничному начальству, сунул в нос секретарше удостоверение и потребовал немедленно вызвать с обхода главного врача.

Уж больно этот врач походил на своего коллегу из фильма «Кавказская пленница». Там, вы помните, благодушный старичок ставит Шурику совершенно ошибочный диагноз. Вот и этот ласково улыбается и кивает.

– Не хотите, – говорит, – показания записать? Располагайтесь в моем кабинете, сейчас пациентку приведут. Вот бумага. Чувствуйте себя как дома, то бишь на работе.

Приходит эта женщина и начинает рассказывать все заново, словно первый раз Егора видит:

– Вы извините, что я к вам обращаюсь, но я в таком положении, что готова искать помощи…

И так далее, слово в слово. А потом совсем околесицу понесла. Будто муж ее инопланетянин и сына на другую планету для опытов хочет забрать. Поторопился Егор в первый раз, не дослушал до конца, побежал справедливость наводить.

– Оказался я полным олухом, – Егор развел руками, – засветился, теперь другого следователя надо было к свидетелю направлять.

А главврач так серьезненько, не улыбаясь, еще приглашает: «Если еще у кого-нибудь надумаете взять показания, – милости просим. Не стесняйтесь, у нас тут много интересного народа пребывает».

С полгода, наверное, ребята в отделении потешались: «Где Егор Иванов?» – «В сумасшедшем доме очную ставку Наполеона с Александром Македонским проводит».

Лена и Володя смеялись, Егор был доволен: общее веселье сближает.

Придя на работу, Лена обнаружила вселенский разгром. В их кабинете в спешке и ярости проводили обыск. Шкафы распахнуты, папки свалены в кучи, ящики столов выдвинуты, на столешницах груды бумаг.

Пирамиду на Ленином столе украшает клубок с воткнутыми спицами и недовязанным носком, сломанный зонтик и запечатанные в яркий пакет мужские трусы. Лена купила их по случаю для Володи и все забывала отнести домой. Груду на столе Зои Михайловны интеллигентно венчали иллюстрированные заграничные каталоги.

Кто учинил обыск и что искал, было ясно.

Но Булкин бесновался напрасно: папку с делами Канарейкина Лена унесла и сейчас важная улика покоилась у нее в сумке. Отдавать ее Булкину Лена не собиралась, пусть следствие закончится.

Наводить порядок – до конца дня не управишься, а Лена договорилась с Володей встретиться через три часа и передать документы.

– Извините, некогда! – сказала она вслух.

Сняла плащ, присела на корточки и стала перебирать разбросанные папки. Ноги быстро затекли. На четвереньках удобнее, все равно никто не видит.

Она перемещалась по комнате на четырех точках опоры и, обнаруживая первоисточник, радостно вскрикивала, отпускала в адрес Канарейкина нелестные характеристики:

– А, подлец! Вот он, пульверизатор для масляных красок. Кто придумал? Пичугин. Откладываем. Приспособление для запаивания края сыпучих тканей. Ты и по портняжному делу специалист? Закройщик! У кого украл? Костин Игорь Сергеевич. Откладываем. Что у нас еще? Сбор лекарственный от геморроя. Где-то я видела геморрой, – быстро семенила в другой конец комнаты.

Исследовать все изобретательское творчество Канарейкина было невозможно, потому что найти аналоги на пятьсот двадцать три патента немыслимо. Лена решила ограничиться последним годом. Из двадцати трех патентов, значащихся за Канарейкиным, Лена обнаружила семь идей, украденных у ее рационализаторов-отказников. Тридцать заявок Канарейкина находились в работе, из них пять ворованных.

Если он промышлял в ее документах, то мог и у Зои Михайловны рыскать. Но в отказных делах коллеги Лена не обнаружила присвоенных Канарейкиным идей. Изобретатель-рекордсмен почему-то предпочитал пастись только на Ленином поле.

Булкин вошел в комнату, когда Лена, находясь в «рабочей» позе, была повернута задом к двери.

– Ага! Наконец-то я вас вижу! – сказал Булкин.

– Э-э-э, м-м-м-да, – промямлила Лена.

Развернулась на месте, перебирая руками и ногами, как шимпанзе, присела на корточки.

«Сейчас начнется», – затаилась Лена.

– Где документы? – сдвинул брови Булкин, но в голосе его не было строгости.

– Ищу! – соврала Лена.

– А вчера мне что говорили? – попенял он почти жалобно.

Во время утреннего приступа ярости небогатырские силы Булкина были исчерпаны до остатка. Он хотел предстать грозным судиею, а получалось – хныкающим старикашкой.

– Не хотела расстраивать! – Лена отвечала быстро, как вышколенный солдат. – Буду искать!

– Бесполезно. – Начальник устало махнул рукой. – Я тут все перерыл.

Лена осмелела и поднялась.

– Нигде нет, – продолжал Булкин. – Куда Зоя их задевала, знает только она. Может, в больницу с собой взяла?

«Сказать ему? – терзалась Лена. – А вдруг знает? Если все делалось с его ведома, для выполнения плана?»

Советское понятие «плана» из булкинской речи и головы никуда не ушло. Во время приступов начальственного гнева он требовал встречных планов и повышенных обязательств.

Кроме того, следователь Егор Иванов прямо сказал: «Поверьте, Лена, без пособника аферист Птичкин-Канарейкин не обошелся бы. В вашей конторе у него есть подельник!»

Булкин или Зоя Михайловна? Ни того ни другую Лена не осмелилась бы обвинить. Но и оправдать на сто процентов не могла.

– Возможно, Зоя Михайловна работала с бумагами дома, – выдвинула Лена версию.

– Этот вариант я отработал. Звонил ее мужу. Он искал. Говорит: ни одной служебной бумажки в доме нет.

– Как же теперь быть, Игорь Евгеньевич? – спросила она.

– Договорился об отсрочке на неделю. И выслушал, смею вас уверить, очень нелицеприятные вещи в свой адрес. Вы уж извините за разгром.

– Я уберу, – заверила Лена.

– Тоже хороши, милочка! Трусы мужские, носки какие-то в рабочем столе.

«За собой следи», – ответила Лена мысленно.

Когда Булкин выдвигал ящики своего стола или распахивал дверцу Сейфа, оттуда сыпались крючки, грузила, бобины с леской и прочие мормышки.

«Сейчас он скажет, что нужно отправиться в больницу к Зое Михайловне», – подумала Лена.

Словно подслушав ее мысли, Булкин горестно вздохнул:

– Из клиники она уже выписалась. Муж сказал, что она на даче и вернется только через неделю, в понедельник. Ладно, я пошел. Уберите тут. Прием можете пока не вести, объявление повесьте, мол, по техническим причинам. Я в командировке. Сейчас самый жор.

Жор, Лена знала, – это когда рыба хорошо клюет. У детей тоже бывает: суп не едят, а на колбасу сырокопченую, к празднику купленную, у них жор.

Лена встретилась с мужем на Тверской у здания Моссовета. Володя взял у нее полиэтиленовый пакет с ручками, на котором красовалась белокурая девица, рекламирующая джинсы. Ее засняли в тот момент, когда она надевала штаны, талия и бедра голые. и блестящие, словно маслом политые.

Володя посмотрел на пакет, недовольно поморщился и перевел взгляд на Лену.

– Ты покрасилась? – спросил он.

На неярком осеннем солнце цвет «спелой сливы» Лениных волос играл зелено-синим перламутром.

– Неужели только сейчас заметил? – упрекнула она. – Я вообще переменилась. Внешне, – уточнила она, – с помощью визажиста. Нравится?

– Нет! – решительно ответил Володя.

К ним однажды приезжала его двоюродная сестра. Восемнадцать лет, симпатичная мордаха. Но каждое утро девушка по три часа проводила у зеркала, красилась-мазалась. В итоге выглядела на пять лет старше. Юная барышня гримировала себя под записную кокетку.

Зачем? Глупо! Он так и сказал ей. В ответ услышал дурацкую присказку: «Уйди, противный! Не для тебя цвету!»

И Лена явно не для него «цвела». В отличие от двоюродной сестры жена помолодела. Но в ее облике появилось что-то нахальное и вызывающее. Только глаза, как прежде наивно кругленькие, под залихватски пляшущими бровями светились детской обидой.

– Мне тоже не нравится! – укоризненно поджала губы Лена. – А сколько денег на ветер! Зачем? Чтобы всякие идиоты на улице приставали?

– Тебе лучше знать.

– Ничего подобного! Все из-за тебя! Мне только ленивый в уши не дул, что тебя имидж мой не устраивал! Вот поменяла! Любуйся! – Она развела руки в стороны. – Стиль деревенский с переходом в городской.

– Чего? – растерялся Володя. – Какой переход?

– От маразма к склерозу! Сколько это будет продолжаться?

Володя не был готов выяснять отношения, а разговор выруливал на скользкие темы. Нужно срочно увести его в сторону.

– У тебя будут неприятности из-за того, что стащила документы? – спросил он.

– А! – Лена беспечно махнула рукой.

И в ту же секунду подумала, что ее ответ тактически неверен. Володя должен прочувствовать героичность ее поступка. Пусть жалеет, восхищается – любые высокие чувства хороши. Ее, Лену, уже тысячу лет никто не жалел! (О вчерашних рыданиях на глазах благодарной публики она уже не помнила.) Лена живописала разгром, который учинил Булкин, и свои душевные мучения из-за необходимости врать.

Они шли вниз по Тверской к метро.

– Ты обедала? – вдруг спросил Володя.

– Нет, – замерла в ожидании Лена.

Он пригласил ее в итальянский ресторанчик, открывшийся на месте очень хорошей булочной, где Лена раньше покупала бублики детям.

Сколько лет они не бывали в ресторане?

Самое малое – десять.

«Студентами могли себе позволить со стипендии завалиться в кафе. Да и потом отпраздновать день рождения или какой-нибудь праздник в ресторане было вовсе не разорительно, – думал Володя. – Куда все это подевалось? Туда же, куда поездки к морю, в дома отдыха, частые походы в театр и кино».

Лена изучала меню. Вела взглядом по колонке цифр со стоимостью блюд. Выбрала самое дешевое.