Петлицей и ангелом-хранителем Эллы был ее сын Петя. Трудно сказать, как это получилось. Возможно, Эллу не устроил прежний вариант, и она, не найдя никого другого, решила сама родить нового ангела. Ясно одно: парень вынужден был с грудного возраста заботиться не только о себе, но и о маме. Скорее всего, ему пришлось учить ее всему, включая кормление и смену пеленок. Так или иначе, к восьми Петиным годам, когда случай в лице Сергея Иваныча свел эту пару с Анькой и Павликом, божий одуванчик Элла уже крепко сидела в сыновней петлице.

На Петю Анька подивилась еще в Ленинграде на платформе, когда садилась в поезд. Муж Слава к тому времени уже уехал в Коми на халтуру, провожать было некому, и по этой причине Аньке пришлось нести свой крест в одиночку: на спине рюкзак, на шее сумка, в одной руке чемодан, в другой — испуганный Павлик. Подтащив все это к вагону, она поставила чемодан и полезла в сумочку за билетами. Рядом здоровенный носильщик в фартуке объяснял что-то худенькому серьезному мальчику. Разговор шел на повышенных тонах.

— Тебе же говорят, пацанчик, все дают! — горячился фартук. — Такса таксой, а рубль на чай — это само собой.

— Много, — невозмутимо отвечал мальчик.

Глаза его приходились примерно на уровень фартучного пупа — туда парень и глядел, отчего создавалось странное впечатление, будто сверху вниз смотрит он, а не двухметровый здоровяк.

— Чего много?

— Рубля много, — тем же тоном пояснил паренек. — Тут всего два чемодана. Если бы вы занесли их в вагон, тогда еще можно было бы о чем-то говорить. Но никак не о рубле.

— Не о рубле… — потрясенно повторил носильщик. — Слушай, пацаненок, где твоя мама?

Похоже, он и сам не верил, что эта невозможная история происходит с ним, а не с кем-то другим.

— Да, не о рубле, — подтвердил мальчик. — И моя мама скажет вам то же самое.

Взгляд его двинулся вверх и, безразлично скользнув по лицу носильщика, остановился на навесе перрона — не иначе, прейскурант привокзальных услуг помещался именно там.

— Ну, скажем, двадцать копеек, — с некоторым сомнением произнес он, и взгляд его столь же неторопливо проделал обратный путь от навеса к фартучному пупу, без малейшего намека на промежуточную остановку.

Носильщик не ответил по очевидной причине: он попросту лишился дара речи. Стоявшая рядом проводница усмехнулась:

— Молодец, пацан. Молодой, да ранний.

— Все так говорят, — равнодушно отозвался мальчуган. — Так что вы решили?

Из горла двухметрового великана просочился тоненький писк; затем носильщик шумно выдохнул, развернул тележку и быстрым шагом двинулся прочь.

— Ну и ладно, — процедил мальчик, презрительно глядя в удаляющуюся огромную спину. — Не больно-то и хотелось. Мир не без добрых людей. Помогут и за так.

Он повернулся и оценивающе посмотрел на Аньку и ее багаж. Увиденное лишь укрепило его уверенность в правильности сделанного выбора.

— А вы, оказывается, соседи, — сказала проводница, разобравшись с билетами.

Мальчик удовлетворенно кивнул:

— Ну вот, тем более, — он протянул Аньке руку. — Будем знакомы. Петя.

Рукопожатие детской кисти оказалось на удивление энергичным.

— Аня, — ответила Анька и тут же поправилась: — Тетя Аня. А это Павлик.

— Очень приятно, — сказал мальчуган. — Тогда сделаем так, тетя Аня. Я провожу вас на место. Там уже сидит моя мама. Она останется с Павликом, а мы с вами вернемся и занесем вещи. Светлана Матвеевна, не могли бы вы пока приглядеть за нашими…

— Пригляжу, пригляжу… — милостиво согласилась хозяйка вагона. — Как тебе такому откажешь?

Мама Элла понравилась Аньке сразу — тоненькая, голубоглазая, с одуванчиковой копной мелко вьющихся волос и взглядом заблудившейся ромашки. По человеческим меркам ей было порядка тридцати, но люди-цветы живут в ином, цветочном, временном измерении. Во всяком случае, старшинство своего восьмилетнего сына Элла признавала безоговорочно. В этой паре всеми практическими вопросами заправлял Петя. Разместив совместно с Анькой багаж — особо ценные вещи под лавку, менее значимые наверх — он смахнул со лба трудовой пот, уселся рядом с матерью, болтанул не достающими до пола ногами в летних сандаликах и произнес совершенно по-взрослому:

— Ну вот, теперь можно ехать.

Элла радостно кивнула: судя по всему, она нисколько не сомневалась, что без этого разрешения поезд просто не осмелится тронуться в путь. Впрочем, Анька к тому моменту уже почти разделяла эту уверенность.

Петя обустраивал их дорожную жизнь обстоятельно и надежно. Прежде всего, он свел близкое знакомство с проводницей, установив с ней доброжелательные, но принципиально деловые отношения, без тени заискивания и панибратства. Их фундамент был заложен с самого начала, едва лишь остались позади ленинградские пригороды, и проводница стала обходить пассажиров, собирая и рассовывая по кармашкам планшета картонные билетики.

— Светлана Матвеевна, — сказал Петя, — если можно, я хотел бы сразу попросить вас о двух вещах.

— Интересно, о каких же? — поинтересовалась та, поглядывая на парня с улыбкой, в которой сквозила некоторая опаска.

Было заметно, что бегство здоровенного носильщика еще не совсем изгладилось из памяти Светланы Матвеевны. Перед тем как ответить, Петя скользнул взглядом по двум командировочным, которые занимали соседние боковые полки. Мужики уже успели хватить по стакану и оживленно беседовали, не обращая ни малейшего внимания на окружающих. Тем не менее Петя понизил голос.

— Во-первых, белье. Мама не может спать на сыром. Аллергия. Поэтому, если можно, дайте нам не то, что получено сегодня из прачечной.

Светлана Матвеевна подняла брови. До нее постепенно начало доходить ощущение невероятности происходящего — то же самое, которое едва не стоило жизни вокзальному носильщику.

— Так, — проговорила она, закрывая планшет и аккуратно разглаживая на коленях серую форменную юбку. — Дальше.

— Во-вторых, чай. Чая не нужно. Мама не любит с содой. Мы будем заваривать сами в термосе. Нельзя ли просто получать кипяток? Только не из общего титана — там вода всегда едва тепленькая и быстро кончается.

В воцарившейся тишине было слышно, как командировочные наперебой оценивают шансы хоккейной команды СКА удержать в своем составе перспективного нападающего Николая Дроздецкого. Анька сидела, сжавшись. На ее памяти никто не осмеливался разговаривать в таком тоне с всесильными вершителями судеб, особенно с проводниками, официантами и продавцами. Почувствовав мамино напряжение, забеспокоился и Павлик. Зато Элла и глазом не моргнула. На ее лице играла прежняя отстраненная улыбка, а в глазах расцветали безмятежные васильки. В то же время она отнюдь не уклонялась от участия в беседе: всякий раз, когда Петя упоминал в разговоре маму, Элла принималась интенсивно кивать в знак безоговорочного согласия.

— Заберут! — пристукнув кулаком по столику, воскликнул один из командировочных. — Чтобы Тихонов да не забрал?! Его самого забрали!

— Ну да, забрали… — скептически возразил второй. — Сам побежал! На полусогнутых!

Светлана Матвеевна глубоко вздохнула, качнула головой и набрала в грудь воздуха. «Все! — обреченно подумала Анька. — Сейчас ка-а-ак пошлет… — и хорошо бы не по матушке. Не видать нам теперь ни чая, ни белья, ни сухого, ни мокрого. Да и туалет уже под сомнением…»

— А ну, тихо! — вдруг зычно крикнула проводница, всем корпусом разворачиваясь в сторону командировочных. — Тут дети едут! Уже залили зенки, господи прости… Будете дальше бузить, вызову бригаду. Понятно?! Па-а-апрошу билетики!

С этого момента Петя и его подопечные находились под защитой хозяйки вагона. Полученное ближе к вечеру белье оказалось совершенно сухим, а за кипятком Петя ходил по мере надобности в купе проводников, всякий раз задерживаясь там на удивление долго. Как-то, устав ждать чая, Анька отправилась разузнать, в чем причина задержки. Дверь купе была приоткрыта; оттуда доносился уверенный мальчишеский голос:

— Нет, Светлана Матвеевна, этот обмен неравноценен. Если первая коммуналка в Октябрьском районе, то дом не сегодня завтра пойдет на капремонт. Значит, есть перспектива на отдельную.

— Погоди, Петенька, — робко возражала проводница. — Пойти-то пойдет, но пока ведь не пошел. Жить-то где-то надо…

— Жить надо, — соглашался Петя, — но перспектива должна быть учтена в стоимости обмена.

Анька перевела дыхание и потихонечку попятилась восвояси.

Днем, во время длительных остановок к поезду выходили местные женщины с пирогами, вареным картофелем, соленьями. Ближе к югу стали выносить и молоко, сметану, масло, караваи домашнего хлеба. При этом все закупки вел Петя, сразу решительно пресекший Анькину манеру покупать не торгуясь. В самом деле, если сравнивать с ценами, которые выбивал для себя восьмилетний гений, Анькины покупки выглядели преступным расточительством. Впрочем, ходить в одиночку мальчик полагал небезопасным, поэтому тетя Аня обычно сопровождала его в качестве носильщика и телохранителя — если, конечно, удавалось уговорить Павлика.

То ли ребенок почувствовал Анькино настроение и опасные восторги свободы на безымянных ночных полустанках, то ли просто был напуган незнакомой обстановкой, столь непохожей на привычное домашнее бытие, — так или иначе, но он ни в какую не желал отпускать мать от себя. Поэтому, если Павлик не спал, приходилось брать его с собой; в ином случае Анька и Петя ходили на промысел вдвоем, оставляя Павлика на попечение Эллы. Понятно, что при этом Анька нервничала примерно так же, как если бы бросила ребенка одного.

— Не беспокойтесь, тетя Аня, — сказал Петя, увидев, как она оглядывается на окна вагона. — Если ненадолго, то опасности никакой. Вот если больше получаса, то тут уже не оставишь…

— Как же не беспокоиться, — хмыкнула Аня. — Ему всего-то четыре годика.

— Ах, вы о Павлике, — заулыбался Петя. — А я-то о маме. Что вы, тетя Аня, Павлик в сравнении с мамой такой взрослый…

К концу поездки он доверял Аньке настолько, что отпускал Эллу погулять с нею по платформе, взяв с обеих клятвенное обещание не отходить друг от дружки ни на шаг. На шее у Эллы постоянно висела маленькая кожаная сумочка. Женщина не расставалась с нею ни днем, ни ночью — обычно в дороге так тщательно хранят только деньги и документы. Однажды, прогуливаясь с Эллой вдоль поезда, Анька не удержалась от вопроса, который давно уже не давал ей покоя:

— Эллочка, я одного не понимаю: как Петя доверил тебе эту сумку?

— Какую сумку?

— Да вот эту, которую ты постоянно таскаешь на шее.

— Эту? — Элла удивленно пожала плечами. — А что в ней такого особенного? Даже если и потеряю, ничего страшного.

— Ну да… — усомнилась Анька. — Потерять паспорт и деньги — ничего страшного? Да Петька тебя за это живьем съест.

— Во-первых, не съест, — уверенно возразила Элла, явно основываясь на предыдущем богатом опыте. — А, во-вторых, эта сумочка пуста. Думаешь, он позволил бы мне носить что-либо важное? Да ни за какие коврижки… Нет-нет, все важные вещи он хранит сам.

— Тогда зачем же… — начала Анька и осеклась, пораженная Петькиной предусмотрительностью.

Сумочка на материнской шее представляла собой блестящий отвлекающий маневр: по идее, именно на нее и должен был прежде всего нацелиться потенциальный вор и злоумышленник. Где на самом деле хранились паспорт и деньги, можно было не спрашивать: Элла этого точно не знала, а Петя не рассказал бы даже лучшему другу.

Когда трехдневная жизнь на колесах подошла к концу, Анька пожалела об этом. Впереди ждала неизвестность. Петя не пожелал искать жилье вместе, так что расставание вышло натянутым.

— Не обижайтесь, тетя Аня, — сказал мальчик тем же невозмутимым тоном, каким разговаривал с торговками на платформах. — В этом деле мы конкуренты. Увидимся на пляже.

6

Станция «Петропавловская крепость»

Ну да, «увидимся на пляже»… Право ходить на пляж еще нужно было отвоевать. Биржа «дикого» дачного жилья имела пугающее сходство с невольничьим рынком. На солнцепеке меж бледных северных рабынь и цепляющихся за них чахлых детей вразвалку расхаживали загорелые домовладелицы в ситцевых халатиках, пестрых головных платках и разношенных тапках на босу ногу. Приглядывались вприщур, придирчиво оценивали по известным лишь им, хозяйкам, признакам, хмыкали, сплевывали подсолнечную шелуху, шли дальше, затем возвращались и снова щурились: брать?.. не брать? Иногда, сделав несколько кругов вокруг трепещущей жертвы, хозяйки вступали в разговор, короткий и отрывистый, а потом опять принимались нарезать хищные круги.

Вдоволь налетавшись, они затевали более подробную беседу, которая имела определенные шансы завершиться удачно; в этом случае хозяйка все так же неторопливо направлялась домой, а за нею, как служанка за римской матроной, семенила счастливая дачница, толкая перед собой хозяйскую тележку с багажом. Гений практической сметки Петя и его мать Элла были избраны едва ли не первыми. Сделок заключалось все больше, толпа на площади редела, а Аньку словно не замечали. Мимо нее и Павлика почему-то проходили, почти не задерживаясь. Лишь одна пожилая тетка с коричневым морщинистым лицом удостоила их беглым осмотром, постояла, подумала, цыкая зубом на вампирский манер, да и пошла себе дальше.