— Виолетта трубку не берет, Сафронов гостит у будущей тещи, последний раз видел Глазунову перед отпуском, Кислицына сидит дома и, судя по голосу, сильно пьяна, — отчет Петра Ивановича по мобильнику был емким, но, увы, не обнадеживающим.

— Да куда же она могла подеваться? — Базиль непонимающе развел руками. — Мышка, что скажешь?

— Погоди! — та ковырялась в потрепанном справочнике, скользя пальцем по строчкам. — Вот, нашла! — Елена лихорадочно набрала номер телефона. — Алло, здравствуйте! Могу я поговорить с Виолеттой Романовой?

Прикрыв трубку рукой, сделала большие глаза.

— Она в клубе пилонного танца, сейчас позовут!

* * *

Виолетта вернулась из холла какая-то загадочная.

— Что? Кто звонил? — обернулась на нее Лорка, сидящая на корточках перед Глашей.

— Да, расписание спрашивали, — ответила как можно более равнодушным голосом, но мимо Лоры не прошло, что Вета усердно принялась переставлять флаконы с духами и баночки с кремом, словно для уборки сейчас было самое подходящее время. — На моем мобильнике, оказывается, батарейка разрядилась.

— А я свой вообще дома забыла, — откликнулась Глазунова. — Собиралась впопыхах.

— Так нормально будет? — Лорка посмотрела снизу вверх. Глаша повертела ногой в босоножке, проверяя, не туго ли ремешок стягивает щиколотку.

— Нормально. Я сейчас только об одном беспокоюсь — я вся такая красивая, а на улице слякоть. Увязну в какой-нибудь луже по колено.

— Ничего, добежишь как-нибудь, — Виолетта выглянула в окно, где утренний дождь оставил рваные пятна, вода в которых рябила под напором ветра. — Не в резиновых же сапогах идти? Всего-то пробежать с десяток метров.

— Да уж. В сапогах Золушка получится так себе, — Глаша, задрав юбку, повертела и второй ногой, сделала плавный шаг вперед, назад. — Ну, все. Я готова.

— Подожди! А духами побрызгаться? — Лора держала по флакону в каждой руке. — Какие выбираешь: цитрусовые или с запахом дождя?

— Что ты — что ты! — Глафира протестующе замотала головой. — Кодигос не позволяет. Для милонги ароматный шлейф — моветон.

— Вет, глянь, как она иностранными словами сыплет.

— Мне кажется или здесь кто-то завидует? — Виолетта обняла Лору за плечи.

— Конечно, — дернула та подбородком. — Кому-то и минет, и менуэт, а кто-то уже вторую ночь в холодную постель ложится.

— Не сердись. Я, — Вета сделала паузу, готовясь сказать нечто важное, — к родителям ходила. С Александрой Михайловной.

— И? — Лора тревожно блеснула глазами.

— Осталась там с ночевкой. Мы с мамой всю ночь проговорили. Плакали…

— Вета! Так ты помирилась с ними?! — Глаша, увидев смущенный кивок, кинулась обниматься. — Только не плакать, только не плакать! — шептала она, смахивая с кончика носа слезу счастья.

— Блин! Уже шесть пятнадцать! — Виолетта первая вернулась к действительности. — Опаздываем!

— Где же моя куртка? — закрутилась вокруг своей оси Глаша.

— Возьми шубу, она больше подойдет! — в руки Глафире прилетела Ларискина белая шубка.

— Песец что ли?

— Угу. Тушкан мексиканский. Беги уже.

У двери Глафира, как когда-то в конце лета, стушевалась. С беспокойством оглянулась на подруг. Подруги не подвели — придали ускорения.

— Ноги не замочи! — понеслись вслед последние наставления, но через мгновение «провожальщицы» замерли с открытыми ртами: от их двери до лестницы клуба приверженцев танго тротуар выстилала широкая ковровая дорожка.

— Ну просто Канны… — выдохнула Лариса.

Глаша дошла до середины «красной» дорожки и остановилась. Ей нужно было перевести дух. Сердце оглушающе билось о ребра, во рту пересохло, и сделать следующий шаг казалось невероятно трудно.

Золушка уже догадывалась, кто ее ждет за закрытыми дверями, через которые в августе она так смело прошла, ведя за руку ничего не подозревающего босса.

«Ему тогда было легче, он шел не один», — позавидовала своему Принцу Глаша.

Она впала в состояние близкое к состоянию нерешительного ныряльщика — вроде и умеет плавать, но большая высота, с которой придется прыгать, страшит.

— Боже, ну где же вы ходите? — Глафиру тронули за рукав шубы. — Сколько можно вас ждать? Уже началось!

Крепкая мужская рука схватила ее за ладонь и потянула за собой. Глаша поспешила за мужчиной в черном костюме, от волнения не чувствуя под собой ног. Отчего-то она была убеждена, доведись ей споткнуться, незнакомец не даст упасть. Его захват был так же надежен, как если бы Глашу вел за собой отец.

«Откуда здесь взяться папе? Да и голос совсем чужой».

В зеркалах холла, куда они стремительно влетели, отразился профиль серьезного мужчины, чем-то неуловимо похожего на гангстера. Глаша запаниковала и уверенность в том, что ее ведут к Скворцову, пошатнулась.

Она только открыла рот, чтобы спросить: «А где здесь туалет?» — единственное место, где бы она могла все обдумать и в случае чего исчезнуть проторенной дорожкой, как ее втянули за тяжелый занавес, отгораживающий ярко освещенный холл от тонущего в полумраке танцпола.

Итог: незнакомец исчез, а она осталась в условном одиночестве и в полной тишине. В «условном» только потому, что слева от себя Глаша разглядела нарядных женщин, сидящих за столиками, где горели свечи, а в высоких фужерах пузырилось шампанское. Незнакомки не обратили на нее никакого внимания, поскольку их взгляды были устремлены на противоположную часть зала, где за барной стойкой так же молчаливо стояли или сидели мужчины.

Вдруг ярко вспыхнувший прожектор осветил еще одну группу.

«Дум-дум, дум-дум», — подал голос контрабас и музыкант, чьи пальцы ритмично трогали струну, широко улыбнулся. Осторожно вступил бандонеон — инструмент, являющийся сердцем танго, и на танцпол по одному, будто бы нехотя, вышли все те мужчины, что находились у барной стойки.

Пока Глаша пыталась определить, кто из выступивших вперед Скворцов, тангерос встали в ряд, точно хотели покрасоваться перед дамами. Черные костюмы, черные же шляпы и темные очки делали их, несмотря на разный рост и комплекцию, удивительно похожими.

Глафира растерянно оглянулась в поисках хоть одного знакомого лица и заметила, что женщины уже не сидят в расслабленных позах, как-то заметно подтянулись и отставили бокалы с шампанским.

Между тем мужчины, похожие друг на друга, как пять пальцев одной руки, неспешно двинулись в их сторону. Глафира с волнением наблюдала, как женщины покидают свои столики, соглашаясь на танец после банального предложения руки.

«Но так не честно! — хотелось крикнуть Глаше. — А где же кабасео — та самая интересная часть милонги, когда кавалеры приглашают своих дам взглядом?»

Глафира еще вчера в мелочах продумала, как будет улыбаться Скворцову, как ответит на его призывный взгляд, и как до последнего будет оставаться на месте, ожидая, когда он подойдет и протянет ей руку. Ведь именно так положено поступать, если не хочешь попасть в неловкую ситуацию, когда окажется, что партнер подмигивал вовсе не тебе, а сидящей за тобой девушке.

Когда от компании тангерос отделился один и направился к Глаше, ее сердце пропустило удар, но как она ни вглядывалась в его лицо, очки и тень от шляпы не позволили разобрать, приближается к ней Скворцов или кто-то другой.

«А вдруг я ошибусь и повисну на шее у чужака? — метались ее мысли, пока она незаметно вытирала вспотевшие от волнения ладони о платье. — Вот тебе и Золушка!»

Привычный сюжет старой сказки явно помахал Глафире платочком. В ее истории вовсе не Принцу отводилась честь искать любимую. Это важная миссия с легкой руки романтических фантазеров легла на плечи Глазуновой.

«Боже мой! Я даже не знаю, какой размер ноги у Скворцова!» — Глаша опустила глаза вниз, пытаясь рассмотреть, какие штиблеты у протянувшего ей руку мужчины.

Глафиру ловко развернули и взяли в объятия. Ей ничего не оставалось делать, как по велению партнера выполнить салидо — вступление в круг танцующих, движущихся против часовой стрелки.

Глазунову хорошо подготовили. Отработанные не раз движения позволили ей немного расслабиться и попробовать разобраться, в чьих же руках она оказалась. Прошли те времена, когда Глаша, чтобы не сбиться в танце, занималась мысленным счетом от одного до восьми.

«Не верти головой по сторонам, смотри на правое плечо своего партнера», — вспомнились наставления Мышки. Но правое плечо не несло никакой информации, кроме того, что оно явно не принадлежало задохлику.

«Лучше смотри на ту область шеи, где у мужчины кадык», — на занятиях Базиль иногда не соглашался с женой.

Глаша скосила глаза. Воротничок белой рубашки туго обхватывал шею незнакомца, гладковыбритый подбородок отдавал синевой. А у Скворцова кожа всегда оставалась светлой — будь он хоть заросшим, хоть бритым. Да. И губы совсем не его. И как она могла сомневаться?

Теперь Глаша чувствовала, что и руки партнера были неестественно напряжены: держали ее так, словно она фарфоровая. Нет, босс обнял бы ее совсем по-другому! Она же помнит, как он умеет!

Инструменты смолкли, и только тут Глаша поняла, что за своими размышлениями совсем не слышала мелодию. Какая скрипка? Какая женская партия? Она даже не смогла бы с уверенностью сказать, что та вообще вступала.

«Дум-дум-дум» — вновь подал голос контрабас.

Глашин партнер сделал шаг в сторону, и перед ней вырос новый тангеро. Впрочем, такая смена произошла и у других пар.

«Эй! И здесь не по правилам! Где танда из трех музыкальных произведений, которые я должна станцевать с одним и тем же партнером?»

Но кто бы ее слушал? На танцполе шла какая-то своя игра.

И опять салидо и мягкое движение спиной вперед. На этот раз Глаше достался верзила. Глазунова перевела взгляд на его подбородок и увидела знакомую улыбку.

— Базиль! — Глафира едва сдержала себя, чтобы не прыгнуть учителю на шею.

— Тс-с-с, Глашка! Не порть спектаклю, — прошептал он, склонившись к уху и щекоча черными усами, которыми, скорее всего, обзавелся для конспирации. Но разве старательная ученица не признает своего наставника, надень тот хоть ведро на голову?

— А у вас ус отклеился, — так же доверительно сообщила ему Глафира, и Базиль схватился за лицо, как тот самый герой Папанова из «Бриллиантовой руки».

— Шутница.

— Так, быстро! Пароли и явки! Который из них Скворцов?

Базиль, прежде чем ответить, обернулся, и Глаша успела заметить, как дернулся его накладной ус. Стоило подняться на цыпочки и выглянуть из-за плеча учителя, чтобы поймать, как один из тангеро приставил палец к своему виску и нажал на мнимый курок.

Глафира счастливо рассмеялась. Она даже отсюда видела, что это был Скворцов, и никакие очки его не спасли бы. А она-то, дурочка, переживала!

Являясь преданной воздыхательницей в течение долгого времени, Глафира до мелочей знала каждый жест босса: как он приглаживал на ветру волосы, как в задумчивости потирал указательным пальцем переносицу, как устало закидывал руки за шею.

Все остальное прошло легко и весело. Никакого мандража и беспокойства. Глаша даже не пыталась понять, кто после Базиля вел ее в танце. Впереди ее ждал раут со Скворцовым.

— Я предпочитает более тесные объятия, — сообщила она пятому по счету партнеру.

Каменное лицо Скворцова не дрогнуло, отреагировала только рука.

— Маэстро, не так сильно! — взмолилась задыхающаяся Глаша.

Блеснули стекла темных очков. И все.

Салидо и пара Скворцов — Глазунова вошла в круг танцующих. Леонид вел уверено, в его руках Глафира чувствовала себя невесомой. И вообще — она ЧУВСТВОВАЛА. Затаенное желание любимого мужчины, едва заметную дрожь на кончиках его пальцев, сдерживаемое дыхание. Она знала, вдохни он глубже, и не удержится, танец будет закончен совсем не тем движением, каким полагалось. Что и говорить, Глаша чувствовала каждой частицей души, потому что для нее не было важно какая из химий творила сейчас свои процессы — химия танго, химия тел или даже алхимия — это Глашина родная стихия. Здесь она спец. Она — богиня химии.

Подчиняться было приятно, находиться в кольце рук и двигаться под музыку — божественно приятно, но… хотелось большего. Намного большего.

Скрипка смеялась и подталкивала к безрассудству, хотя серьезный контрабас одергивал, продолжая бесконечный бубнеж на раз-два: «Дум-дум, дум-дум».

«Не слушай!» — позвало пианино. — «Он только с виду такой серьезный!»