— Вы сводите меня с ума, Шарлотта-Роза. Я хочу почувствовать, как вы прижимаетесь к моему телу.

— Я не могу доверять вам, — ответила я, и это была правда.

Маркиз вечно подталкивал меня зайти чуточку дальше оговоренного. Если он выигрывал право поцеловать меня в губы, руки его жадно шарили по моему телу, пока он наслаждался поцелуем. Если он получал шанс снять с меня чулки, рука его неизменно скользила выше, стремясь коснуться того моего сокровенного местечка, что так возбуждало его. Мне приходилось все время быть настороже, сводя бедра вместе, а он все время старался ослабить мою бдительность, подпаивая арманьяком, воспламеняя духами и деликатесами, разжигая во мне огонь желания поцелуями и бесстыдными прикосновениями.

Как-то ночью мы доигрались до того, что на мне осталась одна лишь сорочка.

— Еще партию, — предложил он. — Пожалуйста. Я хочу видеть вас обнаженной. Я не прикоснусь к вам. Обещаю. Только посмотрю.

Я покачала головой.

— Я ставлю на кон свою чалую кобылу. Я знаю, как она вам нравится.

К стыду своему, должна признаться, что я едва не поддалась искушению. Но потом все-таки покачала головой.

— Нет. Иначе в брачную ночь вам не на что будет смотреть.

— Пожалуйста, Шарлотта-Роза.

— Нет.

Он выскочил из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь, а меня охватила паника, не потеряла ли я его своей неуступчивостью. Но на следующее утро маркиз явился ко мне с букетом цветов и рондо, посвященным моим глазам, которое он наверняка сочинял всю ночь напролет. И если даже в стихотворении было слишком много вздохов, упреков в бездушии и намеков на мои бедра, то ведь никто, кроме меня, не смог бы прочесть его. В ту ночь он целовал меня до тех пор, пока у меня не ослабели колени, и не закружилась голова. Я не протестовала, когда он распустил шнуровку моего корсета. Я не остановила его, когда он принялся покрывать мое тело поцелуями, опустив сорочку и освободив мои груди, и прошелся губами вниз, до самого живота. Я не останавливала его. Откинувшись на подушки, я вздыхала и прижимала к себе его кудрявую голову, вслух жалея о том, что мы еще не женаты.

— Когда? — спросила я его. — Когда мы сможем пожениться?

— Скоро, — пообещал он. — Мне нужно получить разрешение моего кузена.

— Но у нас уже есть позволение короля.

Он вновь склонился надо мной и кончиком языка лизнул впадинку пупка. Я подняла его лицо, чтобы взглянуть ему в глаза.

— Когда же? — повторила я свой вопрос.

— Уже скоро, обещаю.

Я села и прикрылась платьем.

— Скоро — это не ответ.

— Назначьте дату, — вскричал он и притянул меня к себе, покрывая поцелуями мое обнаженное плечо. — Назначьте дату, и я все устрою. А сейчас позвольте мне прикоснуться к вам вон там… внизу.

— Где внизу?

Быстрым движением он опрокинул меня на спину, задрал мне юбку, раздвинул ноги и встал на колени между ними. Он провел руками по моим обнаженным бедрам, и большие пальцы его рук уже готовы были коснуться того места, где мои бедра соединялись с тазом. Его прикосновения обжигали меня, как огнем.

Он улыбнулся, глядя в мои горящие возбуждением глаза.

— В канун Иванова дня, — слабым голосом прошептала я.

Медленно, очень медленно он ввел в меня большие пальцы обеих рук. Медленно, очень медленно раздвинул влажные губы, а потом резким движением вонзил в меня пальцы так глубоко, как только мог. Я закричала в голос и выгнулась дугой. Он убрал руки, схватил меня за запястья и завел их мне за голову, прижав к постели. Он долго смотрел на меня сверху вниз, оскалившись, часто и тяжело дыша. Я начала извиваться, подтянув колени к груди. Я испытывала сильное возбуждение и столь же сильный страх. Лицо его окаменело, превратившись в маску, и по нему нельзя было угадать, о чем он думает. А потом маркиз кивнул головой.

— В канун Иванова дня, — сказал он, встал и вышел из комнаты.

* * *

Днем мы прогуливались по саду, катались на лошадях или устраивали пикники в лесу. Ему нравилось видеть мое тело при солнечном свете. Клянусь, он готов был взять меня у всех на виду, если бы только я ему позволила. По вечерам мы танцевали, пили шампанское и ходили в театр. Когда гас свет, он просовывал руку мне под платье, поглаживая пальцами бедра, обтянутые шелковыми чулками, и поднимаясь все выше и выше. А я, покраснев, ударяла его сложенным веером по руке и поспешно приводила в порядок свои юбки.

Однажды вечером, когда мы играли в пикет в моей комнатушке, маркиз вдруг пожелал расчесать мне волосы. Я уже успела проиграть подвязки и чулки, жемчуга и юбки, и даже платье; он лишился камзола, жилета, галстука, башмаков и носков. Я томно улыбалась ему, витая в алкогольных парах и одурманенная ароматами благовоний и предвкушением предстоящих перемен в жизни. Хотя в расстегнутом вороте его рубашки то и дело мелькал мешочек с заклинаниями, я уже привыкла не думать о нем.

— Пересядьте на скамеечку, пожалуйста, — попросил он.

Я повиновалась, и он вынул заколки из моей прически и принялся расчесывать тяжелые пряди руками, время от времени поднося их к лицу, чтобы понюхать. Теперь я пользовалась только теми духами, которые он подарил мне, и воздух был напоен их соблазнительным ароматом.

— Где ваша щетка?

Я передала ее ему, и он принялся медленно и чувственно расчесывать мне волосы. Я вздохнула и опустила голову. Я чувствовала себя так, словно парила над полом, и уже готова была упасть с табурета. Он жарко прошептал мне на ухо.

— Прилягте на постель, cheri. Я хочу видеть вас облаченной только в ваши локоны.

— По-моему, мы так не договаривались, — сонно пробормотала я.

— Волосы у вас густые и длинные, как накидка, — сказал он. — Клянусь, даже с поясом целомудрия вы не были бы в большей безопасности.

Я улыбнулась почти с сожалением, но позволила ему поднять и уложить себя на кровать. Когда он стал расстегивать мою сорочку, я приподнялась на локте.

— Помните…

— Я помню. Только расчесываю ваши волосы. Больше мне ничего не позволено. Никаких поцелуев. — Он наклонился и мимолетно коснулся моих губ. — Никаких прикосновений. — Он сунул руку мне под сорочку и погладил полушария груди. — Никаких проб на вкус. — Он обхватил мой сосок губами и легонько прикусил его сквозь ткань сорочки. Я возложила обе руки ему на голову и выдохнула: — Cheri…

Маркиз выпрямился.

— Помню, помню. Ну-ка, позвольте мне просто чуточку опустить вот эту штуку. Я не буду снимать ее, обещаю. — Он стянул с моих плеч сорочку, скатав ее валиком на талии, а потом распустил волосы, прикрыв ими мою грудь. Он осторожно выпростал наружу кончики грудей, так что розовые бутоны сосков выглянули из-под локонов. — Вот так, замечательно, — сказал он. — Именно я такой ожидаю увидеть вас на нашей свадьбе.

— Представьте, что сказала бы герцогиня де Гиз, если бы видела нас сейчас, — захихикала я.

Он подался вперед и бережно коснулся соска.

— Мне нравится, как он твердеет, когда я прикасаюсь к нему. Вы не хотите потрогать мои? Давайте проверим, затвердеет ли мужской сосок так же, как женский.

Я медленно вытянула руки и стеснительно распахнула ему рубашку. Стараясь не коснуться колдовского мешочка, висевшего на ленте на его мускулистой груди, я осторожно коснулась его соска. Он мгновенно набух и затвердел.

— Не хотите поцеловать его? — предложил маркиз.

Я отрицательно покачала головой и запахнула ему рубашку, чтобы не видеть мешочек с заклинаниями. Он вздохнул.

— Тогда позвольте мне поцеловать ваши. Это жестоко — подпустить меня так близко и не дать поцеловать вас.

Итак, я позволила ему раздвинуть пряди моих волос и обхватить сосок губами. Он облизнул его языком, а потом вдруг укусил так сильно, что я вскрикнула и оттолкнула его.

— Ой! Больно!

На лице маркиза отразилось раскаяние.

— Я не хотел причинить вам боль. До сих пор мне не приходилось целовать женщине соски. Я и не подозревал, что они такие нежные. Теперь я знаю об этом и больше не сделаю вам больно. Позвольте мне загладить свою вину. Ложитесь. Я буду очень нежен.

Я легла на живот, а он сдернул с меня сорочку и швырнул на пол. Впервые я предстала перед ним совершенно обнаженной. Я вжалась в постель всем телом, ощущая свою уязвимость и испытывая страх, но он поступил так, как обещал — рассыпал волосы у меня по спине и укрыл меня ими, как накидкой.

— Какая вы красивая, — пробормотал он. Я почувствовала, как губы мои дрогнули в улыбке. Еще никто и никогда не называл меня красивой. — Очаровательная. И восхитительная.

Маркиз принялся медленно расчесывать мне волосы от затылка до самых кончиков. Я медленно расслабилась, положив голову на руки. Мышцы мои обмякли, и я превратилась в тягучий и податливый воск.

— У вас такие длинные волосы, — прошептал он. — Смотрите, они прикрывают вам даже нижнюю часть спины.

Он взял прядку волос и стал кончиками ласкать мои ягодицы. Я вздохнула, и бедра мои непроизвольно раздвинулись. Он опустил шелковистые кончики в ложбинку между ягодиц, после чего дразняще провел ими по внутренней стороне бедер. Я смущенно поежилась.

— Это называется расчесыванием? — лениво осведомилась я.

Маркиз взял мои волосы полной горстью и намотал их на руку.

— Они похожи на веревку, — прошептал он. — Такие мягкие и в то же время прочные.

И вдруг он с силой потянул меня за волосы, запрокидывая мне голову, так что мне пришлось выгнуться дугой. Я закричала.

— С какой радостью я бы потрогал вас вот здесь, — пробормотал он, запуская пальцы в ложбинку между моими ягодицами. — С какой радостью я лег бы на вас сверху. Можно…

Не успела я открыть рот, чтобы ответить, как он уселся на меня верхом, придавив меня своим весом к постели. Соскользнув с моих ягодиц, он опять так сильно потянул меня за волосы, что мне пришлось изогнуться, а потом прильнул ко мне всем телом, свободной рукой шаря у меня по груди. Маркиз был уже по пояс голым. Должно быть, он ухитрился снять свою рубашку так, что я ничего не заметила. Почувствовав, как по спине у меня елозит мешочек с заклинаниями, я попыталась вырваться. От отвращения меня едва не вырвало.

— Нет, — закричала я. — Остановитесь! Довольно, довольно!

Но он не отпускал меня. Крепко держа меня за волосы, он оставил в покое мою грудь и сунул руку мне между ног, приподняв меня и буквально насадив на свое мужское достоинство, которое натянуло спереди его шелковые панталоны, грозя прорвать их. Будь он голым, то уже вошел бы в меня. Но и так я чувствовала, как мое тело насильно раскрывается ему навстречу.

— Остановитесь! Вы делаете мне больно! Вы же обещали.

Он швырнул меня на постель и грубо рявкнул:

— Да, только расчесывание.

Схватив щетку, он с такой силой провел ею по моим волосам, что на глазах у меня выступили слезы. Свободной рукой он надавил мне на затылок, так что я уткнулась лицом в подушку. Мне было нечем дышать, и я рванулась, стараясь освободиться. А маркиз вдруг перевернул щетку обратной стороной и всунул ее кончик меж губ моего влагалища. Я замерла, чувствуя, как давит мне на шею его рука, а холодный конец щетки грозит вторгнуться в меня. На мгновение мы застыли в неподвижности, я боялась пошевелиться, а он жарко дышал мне в затылок. Наконец он убрал щетку.

— Простите меня, — сказал он. — Вам не следовало искушать меня таким образом.

Я обеими руками прижала простыню к груди.

— Вы правы. Мы должны остановиться.

— Да, — повторил он. — Этому надо положить конец.

— Всего лишь до нашей свадьбы, — сказала я.

Он тряхнул головой.

— Да. До нашей свадьбы.

В течение трех следующих дней маркиз избегал меня. Я же была сама не своя от беспокойства. Что, если он передумал? Что, если мои матримониальные планы пошли прахом? Нанетта слышала, как слуги сплетничали о том, что кузен маркиза, Великий Конде, заявил ему, что он должен порвать со мной, иначе рискует стать отверженным в семье. Мне казалось, что я не вынесу крушения своих планов, и я уже начала обвинять себя в том, что ошиблась в своих расчетах. Быть может, уступи я ему… «Но тогда бы он не женился на мне, — сказала я себе, — получив задаром то, чего хотел».

На третью ночь я уже спала, когда вдруг услышала, как кто-то скребется в дверь. Я подбежала к ней и распахнула, забыв о том, что на мне лишь ночная сорочка. Маркиз стоял в коридоре, привалившись плечом к стене. На нем были лишь рубашка и панталоны, в руке он сжимал свечу.

— Простите меня, — сказал он. — Я не должен был так себя вести.