Кейт Форсит - Старая сказка

— Настоящая загадка, клянусь Богом. А я еще проклинал дядюшку за то, что он отправил меня в такую глушь за несчастным бушелем[166] лимонов! Какая тоска, думал я. Но вместо этого я обнаруживаю девушку, которую заперла в башне ведьма. Настоящая арабская сказка! И давно ты здесь?

— Больше четырех лет. — Маргерита вспомнила о насечках на стене. Пятьдесят две луны, пятьдесят два пореза на руках. — Мне было двенадцать, когда она привезла меня сюда.

— Двенадцать! Да ты и сейчас не выглядишь старше. Ты уверена, что тебе уже шестнадцать?

Она кивнула.

— Ты такая худенькая и бледная, — сказал он. — Только посмотри на свою кожу — нигде не веснушки. — Он застал ее врасплох, подавшись вперед и взяв за руку. — Вот, смотри, их всего несколько, у самого запястья. Наверное, это оттого, что ты высовываешь руку на солнце?

А Маргерита не могла ни пошевелиться, ни заговорить. Она даже едва дышала.

Он повернул ее руку тыльной стороной вверх.

— А ты — настоящая bella е blanca, — негромко проговорил он.

И вдруг он выпустил ее руку и попятился. Маргерита опустила глаза и увидела, что он смотрит на ее исчерканные шрамами запястья. Устыдившись, она потянула вниз рукава платья, чтобы скрыть их. Лучо отвернулся, продолжая грызть яблоко и сделав вид, что ничего не заметил. Он выглядел таким огромным, что заполнил собой все пространство крошечной комнатки. Лучо. Вот, значит, как его зовут. Это имя означает «свет», подумала она. Если так, оно ему шло. Над его головой словно бы светила лампа, окутывая его своим сиянием, тогда как остальная комната съежилась в полумраке.

— У тебя есть еще что-нибудь поесть? — Он метнул огрызок в уборную и вскинул руки торжествующим жестом, когда тот угодил точно в отверстие в полу.

— Есть немножко, — ответила она.

— Хорошо. Я не спал всю ночь, наблюдая за башней и ломая голову вопросом, что ты здесь делаешь. Я умираю с голоду. Давай поедим.

Она с ужасом смотрела, как он, ничтоже сумняшеся, за один присест уничтожил едва не половину ее месячных припасов. Впрочем, Маргерита испытывала тайное удовольствие, когда он кинжалом срезал огромные ломти ветчины с окорока и протягивал ей со словами:

— Ешь! Ты такая худая. Если бы моя nonna увидела тебя, то всплеснула бы руками и привязала тебя к стулу, а потом начала кормить с ложечки, как маленькую. Маленький кусочек, оставшийся на тарелке, она воспринимает как личное оскорбление. У тебя не найдется еще немного хлеба? А-а, ты печешь его на решетке? Это почти как готовить на костре в походе, верно? До того, как отправится в эту поездку, я не сталкивался ни с чем подобным, но теперь меня уже можно смело назвать опытным кашеваром. Можно, я попробую приготовить что-нибудь? А ты сиди и ешь. Давай я устрою тебе пир. У тебя есть грибы? Нет? А яйца?

Маргерита вдруг обнаружила, что сидит на табурете и с удовольствием поглощает столько пищи, сколько не ела еще ни разу в жизни, со смехом наблюдая за его неуклюжими попытками испечь хлеб. В конце концов она не выдержала, спрыгнула со стула, усадила его на свое место и испекла хлеб сама. Пока она готовила, он забрасывал ее вопросами, и она отвечала на них, как могла, не в силах устоять перед его очарованием и любопытством.

По мере того как она, медленно подбирая слова и то и дело умолкая, рассказала ему свою историю, веселость Лучо угасла, и лицо его стало строгим и мрачным.

— Мы должны вытащить тебя отсюда, — решительно заявил он и вскочил на ноги, словно собираясь перебросить ее через плечо и унести с собой прямо сейчас.

— Но как? — с внезапной решимостью Маргерита ухватилась за его предложение. — Быть может, ты принесешь мне моток шелка, чтобы я сплела себе лестницу? Спуститься отсюда можно только по моим косам, а они, к несчастью, прикреплены к моей голове.

Он поднял кинжал.

— Это легко исправить.

Маргерита испуганно отпрянула, схватившись обеими руками за голову, словно желая прикрыть ее.

— Ты никогда не пробовал завязать волосы узлом?

— В общем, нет, — признался он. — Но ведь наверняка это можно сделать.

— Я уже пыталась. — Она обреченно опустилась на стул. — Как бы сильно я его не затягивала, он все равно развязывается. Ты готов рискнуть и доверить свою жизнь пряди волос, не зная, надежно ли она привязана?

Он покачал головой, хотя в глазах у него вновь вспыхнуло веселое изумление.

— Ты никогда не слышала о такой штуке, как веревка?

— Разумеется, слышала. Я же не идиотка. Но ты, случайно, не обратил внимания на то, сколько отсюда до земли?

— Не забывай, я поднялся сюда, — с усмешкой ответил он. — И лететь отсюда вниз далеко и долго.

— И где же мы возьмем такую длинную веревку? — Уже сами слова «мы» и «веревка» вселили в нее такую поистине детскую радость и восторг, что Маргерита нахмурилась и отвернулась, не желая, чтобы он заметил, как ей хочется, чтобы эти планы осуществились, а не остались мечтами или сном.

— Мы приплыли на озеро Гарда на лодке. На ней столько веревок, сколько ты не видела никогда в жизни. Я вернусь на лодку, возьму подходящую веревку, снова приду сюда и заберу тебя. Все просто!

Но восторг Маргериты быстро остыл.

— Она привязала меня здесь. Магией, я имею в виду. Даже если у тебя будет такая длинная веревка, что по ней можно залезть на луну, ты не сможешь забрать меня отсюда, пока не разрушишь заклинание.

Он беспомощно уставился на ее.

— И как это можно сделать?

— Понятия не имею, — ответила она.

Скала Манерба, озеро Гарда, Италия — июнь 1599 года

Комнатка в башне казалась такой маленькой, пока здесь был Лучо. После его ухода она вдруг опустела.

И некое подобие мира и покоя в душе Маргериты оказалось разрушено напрочь. Она не могла заставить себя ни читать, ни шить, ни даже играть на лютне. Девушка безрадостно прибралась в комнате, уничтожая следы оставленного им беспорядка и испытывая неподдельный ужас при взгляде на опустевшую кладовую.

— Чем ты занимаешься целыми днями? — спрашивал у нее Лучо. — Неужели тебе не бывает скучно? Меня уже заела тоска, хотя я провел тут всего полчаса!

Это замечание больно задело ее, хотя она и не понимала почему. Маргерита отвернулась, чтобы он не увидел ее лица, но юноша почувствовал ее настроение и схватил девушку за руки.

— Прости меня, я вовсе не хотел сказать, что мне скучно с тобой! Я просто имел в виду, что не могу сидеть взаперти. На твоем месте, зная, что никуда не могу пойти или что-нибудь сделать, я бы точно спятил!

— Разумеется, мне тяжело, но другого выбора у меня нет.

Он побыл с нею еще немного, что было очень мило с его стороны — уж это-то она понимала. Но, по мере того как небо за окном потемнело и первые облака потеплели от света заходящего солнца, он становился все более и более рассеянным. В конце концов он сказал:

— Прости меня, но мне надо идти. Мои люди уже наверняка тревожатся обо мне. Но я вернусь, обещаю.

Но ведь La Strega учила ее, что обещаниям мужчин верить нельзя.

В ту ночь Маргерита спала плохо. Она лежала с открытыми глазами, перебирая в памяти каждое мгновение визита Лучо. То, как волосы падали ему на лоб. Его сильные руки. Его веселый смех. Решимость, с которой он заявил:

— Мы должны вытащить тебя отсюда!

Ей очень понравилось то, что он сказал «мы». До сих пор в ее жизни были только «я» и «меня». Она несколько раз повторила про себя:

— Мы должны вытащить тебя отсюда!

«Пожалуйста, пусть это случится на самом деле. Пусть сбудется моя мечта, — думала она, но уже в следующую минуту говорила себе: — Не будь дурочкой. Он ушел и больше никогда не вернется. Кому охота связываться с ведьмой?»

Наконец она заснула вся в слезах. Но утром ее разбудил звонкий голос, весело долетавший снизу:

— Маргерита, Маргерита, опусти мне свои косы, чтобы я мог подняться по этой великолепной лестнице!

Она едва не свалилась с кровати на пол. Протирая заспанные глаза, она неуверенной походкой подошла к окну. Снаружи уже занялся яркий солнечный день. У подножия башни она увидела Лучо, рядом с которым стоял нагруженный мешками мул. Через плечо у юноши был переброшен моток веревки, а в руке он держал корзинку. Он помахал ей рукой.

— Доброе утро, mia bella e blanca, — прокричал он. — Подними меня! Я привез с собой еду!

Маргерита опустила вниз свои косы, чувствуя, как радостно затрепетало в груди ее сердечко. Лучо привязал к косе веревку, чтобы она втянула ее наверх и закрепила на крюке. Затем она принялась поднимать наверх мешок за мешком с припасами до тех пор, пока у нее не заныли руки, а щеки не заболели от постоянной широкой улыбки. Закончив, она поняла, что не может сделать и шагу из-за мешков с провизией, которые заняли всю комнату. Тогда Лучо стреножил мула и оставил его щипать траву и листья на кустах, растущих в расщелинах скал, а сам поднялся к ней в башню по веревке. К тому времени, как он спрыгнул с подоконника, она успела умыться, причесала растрепанные после сна волосы, надела свое лучшее платье и даже пощипала себя за щеки, чтобы они заалели.

— Вернувшись в гостиницу, я сообразил, что уничтожил почти все твои припасы. Моя nonna всегда говорит, что своим аппетитом я пущу ее по миру, — сообщил ей Лучо. — Еда, кстати, была не очень. Неудивительно, что ты такая худенькая. Я не мог допустить, чтобы ты страдала от голода из-за меня, поэтому встал с утра пораньше и отправился на рынок. Я привез тебе те продукты, которые у тебя были, плюс еще кое-что вкусненькое. Свежие фрукты и овощи, рис, целую курицу — ты сможешь ее ощипать? Должен признаться, что сам я не представляю, как это делается.

Маргерита кивнула, плача и улыбаясь сквозь слезы.

— И куда я все это спрячу? Как только… как только она вернется, то сразу же поймет, что здесь кто-то был.

— Не бойся, мы вытащим тебя отсюда еще до того, как ведьма вернется, — уверенно заявил Лучо. — Ты сама говорила, что она приходит только в полнолуние, верно? Значит, у нас есть почти целый месяц.

Маргерита опустилась на постель и закрыла лицо руками.

— Разве ты не хочешь вновь стать свободной? — с любопытством спросил он.

— О да, хочу, конечно. Очень хочу. Просто… ты ее не знаешь… она… она очень могущественная.

— Что ж, я тоже, — заявил Лучо. — Или, по крайней мере, мой дядя, а я купаюсь в лучах его славы. Не волнуйся ты так. Нет такой проблемы, которую нельзя было бы решить. Во всяком случае, так говорит мой дядя. Хочешь есть? Потому что я, например, умираю с голоду. Давай поедим и подумаем, что можно сделать.

В его корзинке обнаружились настоящие деликатесы. Свежий белый хлеб из настоящей пшеничной муки тонкого помола. Жареная баранина, приготовленная с лимонным соком и розмарином, розовая и нежная в середине, пропитанная собственными соками. Салат из белых бобов в маленьком керамическом горшочке с крышкой. Пирог с орехами и медом.

В Маргерите вдруг проснулся голод, какого она никогда не испытывала раньше. Она съела все, что положил ей на тарелку Лучо, будучи твердо уверенной в том, что никогда еще не пробовала ничего более вкусного.

— Я не могу остаться надолго, иначе у меня будут неприятности, — сказал Лучо. — Предполагается, что сейчас я нахожусь в Лимоне и Гарде, покупая лимоны, лайм, апельсины корольки и гранаты, чтобы отвезти их во Флоренцию своему дяде. И бочонки со снегом из Монте-Бальдо, чтобы кондитеры могли готовить его любимый торт-мороженое все лето. Они смешивают снег с розовой водой, сахаром и фруктовым соком, так что получается такая вкуснятина, что пальчики оближешь.

Маргерита попыталась представить себе, каково это — есть снег. Идея эта привела девушку в восторг.

— Расскажи мне о своем доме, — попросила она, ложась на постель и жалея о том, что не может расстегнуть пояс. Она еще никогда не наедалась досыта так, что больше ей ничего не хотелось.

Лучо стал рассказывать ей о большом городе цвета охры, парящем над рекой в окружении покатых невысоких холмов.

— В нем есть самый большой в мире собор, увенчанный огромным куполом. Этот величественный храм — одно из архитектурных чудес света. А какие у нас художники! Ты никогда не видела ничего подобного. Мой самый любимый художник — Рафаэль, он жил во Флоренции лет сто назад. А ты похожа на Мадонну с его картин. Бледное серьезное лицо и прелестные золотисто-рыжие волосы. Если посадить тебя на лугу, среди цветов, да еще с кудрявыми херувимами у ног, то ты могла бы позировать ему.

«Рафаэль,[167] — подумала она. — У него такое же имя, как у ангела исцеления». Маргерита улыбнулась.