На следующий день Бертран сообщил мне, что стражники потешаются над допросом, устроенным герцогине де Фуа. Ее письмо было найдено в доме Ля Вуазен, и в нем герцогиня подвергала сомнению действенность купленного ею снадобья для увеличения размера груди. Она писала ведьме: «Чем сильнее я втираю его, тем хуже они растут!»

– Не могли же ее обвинить в этом? – заметила я.

Бертран пожал плечами.

– Ее отпустили после того, как задали всякие вопросы о том, что еще она покупала у ведьмы, но она твердила, что больше ничего.

Через несколько дней состоялся допрос принцессы де Тингри, которая вышла из следственной комнаты вся в слезах после того, как, по словам Бертрана, ее обвинили в том, что она трижды сделала аборт – все дети были от герцога де Люксембурга, – высушила младенческие трупики, растерла их в порошок и использовала в заклинаниях.

– Но это невозможно. Она – принцесса!

– Очень многие придворные дамы уже предстали перед судом, – сумрачно ответил Бертран. – А сегодня, насколько я знаю, настанет и ваша очередь.

Я в страхе схватила его за руку.

– Бертран, меня… меня не будут пытать, как ты думаешь?

Он неловко передернул плечами.

– Не могу знать. Такую милую дамочку, как вы? Нет, не думаю. Разве что они сочтут вас виновной.

Я принялась дрожащими руками приводить себя в порядок, жалея о том, что не могу вымыться и надеть чистое платье. Меня преследовал запах настойки руты, который казался мне запахом страха и отчаяния. Я расправила и отряхнула измятую юбку, накрасилась и попыталась расчесать всклокоченные волосы пальцами, а потом и заколоть их, не имея возможности посмотреться в зеркало.

Из камеры меня вывел Бертран, и он же повел меня в центр Бастилии. Ковыляя по сумрачным коридорам, я то и дело слышала доносящиеся из камер плач и стоны, а однажды, откуда-то с нижних этажей, долетел душераздирающий крик, от которого у меня кровь застыла в жилах.

– Испанский сапог, – заметил Бертран. – Ломают кости.

Я поднесла ладонь ко рту и пошатнулась, едва не упав. Бертран поддержал меня под локоть и заставил присесть на маленькую скамеечку в углу.

– Сделайте глубокий вдох, – посоветовал он мне. – Помните, гасконцы смеются даже в аду.

Я опустила голову, глубоко дыша полной грудью. В это мгновение дверь распахнулась, и на пороге остановилась невысокая черноволосая женщина в сверкающем бальном платье, драматическим жестом раскинув руки в стороны.

К ней бросилась толпа разряженных в пух и прах придворных.

– Мадам! Какие новости?

Это оказалась герцогиня де Бульон. Пухленькую и круглолицую, с живыми и кокетливыми черными глазами, ее часто называли самой красивой из мазаринеток. Ее любовные интрижки стали притчей во языцех, и именно по этой причине король выбрал ее в качестве первой любовницы для своего сына, дофина. Ее любовник, герцог де Вандом, приходился кузеном королю и племянником ее супругу, а также, по слухам, являлся отцом ее младшего сына. К своему невероятному изумлению, в обступившей ее толпе я разглядела и супруга, и любовника.

– Что они у вас спрашивали? – нервно поинтересовался у нее любовник.

– Мне задали очень много вопросов. Право слово, никогда бы не подумала, что мужчины, априори считающиеся умными, способны спрашивать такие глупые вещи.

– И что же это были за вопросы? – осведомился супруг.

– Меня спрашивали, правда ли, что я купила яд у Ля Вуазен, чтобы убить вас, дорогой, – отозвалась она. – Я заявила им, что это полная ерунда! Если бы вы боялись, что я собираюсь отравить вас, неужели вы сопровождали бы меня сюда?

– Действительно, – сухо откликнулся супруг.

– О чем еще они вас спрашивали? – полюбопытствовал любовник.

– Дознаватель спросил у меня, не видела ли я дьявола. Я ответила, что видела, и что он был такой же смуглый и уродливый, как он, – небрежно отозвалась герцогиня.

Слова ее были встречены взрывом смеха, и сторонники подхватили ее на руки и понесли, оживленно переговариваясь. Уже с самого верха лестницы до меня донесся ее громкий голос:

– Увы, сегодняшний день оказался безнадежно испорчен. Быть может, мы отправимся в театр, раз уж мы застряли в Париже? Я слыхала, что последняя пьеса месье Корнеля, «Гадалка», пользуется бешеной популярностью!

– Ваша очередь, мадемуазель, – обратился ко мне Бертран. – Мужайтесь!

Я поднялась и медленно направилась к открытой двери, пытаясь не показать, что у меня подгибаются колени. За нею оказалась маленькая комнатка, занавешенная черной материей. Единственным источником света служили несколько свечей, расставленных вокруг стула на возвышении, Значит, я буду сидеть на виду, тогда как все остальные в комнате будут скрываться в тени.

Шагая к стулу, я оглядывалась по сторонам, но различала лишь тени мужчин в огромных париках и длинных накидках, лишь изредка подмечая блеск глаз, нос с горбинкой и согбенную спину одного из писцов, сидевших за письменными столами. А потом я опустилась на стул и перестала различать вообще что-либо, за исключением яркого пламени свечей. Мне стало холодно, и я поспешно стиснула руки, чтобы их дрожь была не так заметна. Меня попросили назвать свое имя. Отвечая, я расслышала быстрый скрип перьев по бумаге и цоканье стальных наконечников, макаемых в чернильницы.

Вопросы сыпались градом, и я старалась отвечать на них как можно подробнее.

– Вы когда-либо навещали ведьму Ля Вуазен?

– Да. Один раз.

– Для чего?

– Чтобы купить приворотное зелье. Я слыхала, что она изготавливает такие вещи.

– Кто рассказал вам об этом?

– Об этом знал весь двор. К ней вечно ходили просители проконсультироваться насчет гороскопа и тому подобного.

– Она дала вам приворотное зелье?

– Да, но оно не сработало. Мужчина, которого я хотела, не влюбился в меня.

Мне вдруг стало жарко. Я опустила глаза и постаралась дышать глубоко и ровно, надеясь, что щеки мои не заливает румянец.

– Кто был этот человек?

Я небрежно взмахнула рукой.

– Никто. Его имя не имеет значения.

– С Ля Вуазен вас познакомила маркиза де Монтеспан?

Я не знала, что ответить. Мне не хотелось лгать и, тем самым, брать грех на душу, но еще меньше мне хотелось подвергать опасности Атенаис. Я неохотно призналась, что да, это была она, но тут же добавила, что на ее месте мог оказаться кто угодно, поскольку среди придворных дам давно вошло в привычку посещать гадалок.

– Даже если и так, то разве не маркиза де Монтеспан первой познакомила вас с этой ведьмой?

– Да, – негромко призналась я, мысленно прося прощения у Атенаис.

– Вы принимали участие в черных мессах, проводимых дома у Ля Вуазен?

Я удивленно вскинула голову.

– Что? Нет! Разумеется, нет.

Вопросы сыпались на меня, как из рога изобилия.

– Вы хотите сказать, что никогда не предлагали собственное тело в качестве алтаря для черной мессы? Видели ли вы, как младенцев приносили в жертву дьяволу? Я еще раз спрашиваю вас, не были ли вы свидетелем того, как новорожденным младенцам перерезали горло? Вы пили кровь? Было ли вам известно, что Ля Вуазен принимала участие в младенческих жертвоприношениях? Вы знали, что она использовала их внутренности для черной магии? Известно ли вам что-либо о том, принимала ли маркиза де Монтеспан участие в подобных церемониях? Приходилось ли вам бывать на празднествах или оргиях? Обращались ли вы к Ля Вуазен для того, чтобы сделать аборт незаконнорожденного ребенка? Покупали ли вы у нее яд? Видели ли вы, как яд покупала маркиза де Монтеспан? Видели ли вы, как она покупала афродизиаки? Не приходилось ли вам слышать, как она просит составить заклинание, дабы избавиться от своих соперниц? Не упоминала ли когда-либо маркиза де Монтеспан о том, что пьет кровь? Не видели ли вы, чтобы она носила при себе флакон с кровью? Не говорила ли она вам о том, что прибегает к черной магии для удовлетворения своих желаний? Не просила ли она вас купить снадобье, дабы мадемуазель де Фонтанж потеряла своего нерожденного ребенка?

Вопросы эти вызвали у меня смущение и негодование, и я ответила «нет» на все из них. Должно быть, мои мысли и чувства явственно были написаны у меня на лице, потому что бесконечная канонада вопросов наконец прекратилась, и мне позволили сойти с возвышения.

– На сей раз против вас не будет выдвинуто никаких обвинений, – сурово заявил мне судья. – Вы можете быть свободны, но при этом должны пообещать незамедлительно явиться, если возникнет необходимость проведения дальнейших следственных действий.

Я кивнула и нетвердой походкой вышла из комнаты для допросов.

Бертран, мой верный тюремщик, ждал меня снаружи. Он увлек меня в укромный уголок и усадил на скамеечку. Я вытерла глаза носовым платком и отпила глоток арманьяка из фляжки, которую он протянул мне. Напиток огненным фейерверком взорвался у меня в животе, и я смогла выпрямиться и поблагодарить Бертрана. И в это самое мгновение я увидела, как на допрос ведут следующего посетителя. Им оказался маркиз де Несль. У меня мгновенно закружилась голова, а под ложечкой засосало.

– Бертран, не мог бы ты подслушать, о чем его будут спрашивать? А потом расскажешь мне, что отвечал этот человек.

Бертран с готовностью отправился в комнату для допросов. Немного погодя он вышел оттуда и сообщил мне, что маркиз рассказал совсем немного.

– Он не упоминал мешочек с заклинаниями? – нетерпеливо поинтересовалась я. – Он ничего не говорил… обо мне?

– Нет, – с удивлением ответил Бертран.

– Тогда почему он оказался здесь?

– Он купил приворотное зелье у ведьмы, вот почему. – И Бертран вновь пожал плечами.

– Приворотное зелье? – тупо переспросила я.

– Да. Флакон духов, понюхав которые любая женщина, по словам ведьмы, с готовностью упадет в его объятия. Они были настояны на плоти змеи и прочих подобных штуках.

Я долго смотрела на него, а потом уронила голову на руки и разразилась истерическим смехом, который, впрочем, быстро сменился слезами. То плача, то смеясь, я сумела подняться на ноги и двинулась к выходу из Бастилии, то и дело прислоняясь к стене, когда на меня накатывал очередной приступ истерического хохота. Бертран сопровождал меня, и на лице его была написана озабоченность, когда он усаживал меня в наемный фиакр.

– В Версаль, – сказала я. – Пожалуйста, отвезите меня домой в Версаль.

Сожжение ведьмы

Шалон-сюр-Марн, Франция – февраль 1680 года


Ля Вуазен сожгли на костре 22 февраля 1680 года.

В тот же день король покинул замок в Сен-Жермен-ан-Ле и отправился в Шалон-сюр-Марн, где должна была состояться его встреча с принцессой де Бавьер, выбранной в невесты дофину. Анжелика, не долечившись, заставила себя подняться с постели, чтобы сопровождать его. Она прекрасно знала, что король не выносит, когда чье-либо недомогание мешает ему получить удовольствие.

Я отправилась вместе с Атенаис. К раздражению маркизы, ее экипаж находился на значительном удалении от кареты, в которой ехали король и королева. Она привыкла всегда быть впереди и на первых ролях.

Пять дней спустя длинная процессия экипажей, всадников, повозок с багажом, солдат, слуг и маркитанток прибыла в Виллье-Котре, где герцог Орлеанский дал в честь короля грандиозный бал.

Старинный замок оказался слишком тесен, чтобы вместить всех гостей, так что всем придворным дамам пришлось расположиться в общей спальне, холодной и продуваемой сквозняками, довольствуясь соломенными тюфяками, брошенными прямо на каменный пол. Именно здесь впервые после случившегося с нею выкидыша я увидела Анжелику.

Я была потрясена. Лицо у нее опухло, веки набрякли, под глазами залегли черные круги, а на скулах рдели пятна жаркого румянца. Надрез на руке, сделанный врачом, покраснел и воспалился, и она едва могла сидеть прямо.

– Мадемуазель, вы нездоровы, – с тревогой обратилась к ней я.

– Со мной все в порядке! Я не могу позволить себе хворать. Король…

– Вам не следовало вставать с постели.

– Вы не понимаете. Я должна… Я должна быть здорова, чтобы присутствовать на балу. Король… неужели вы не понимаете, он не навестил меня ни разу.

– Он не любит видеть болезни. Пойдемте. Вам лучше прилечь. Я попрошу кого-нибудь, чтобы вам подали настойку пиретрума. У вас жар.

– Нет! Я должна быть на балу.

– Но вы же больны. Это опасно.

– Она боится потерять свою власть над королем, если не пойдет на бал, – прозвучал у меня за спиной голос Атенаис. – И она права, разумеется. Он рассердится, если она и дальше будет оставаться в постели.

– Да вы только взгляните на нее! Она же очень больна.

Атенаис склонила голову к плечу.

– Я могу помочь. Присядьте вот сюда, дорогая. Если мы уберем тени у вас под глазами… и вернем румянец на ваши щечки… подкрасим губы… нет, не кармином. От этого вы станете выглядеть еще бледнее… Пожалуй, немножко розового… voila! – Атенаис прошлась заячьей лапкой по молодому и красивому лицу соперницы, а потом собрала ее длинные золотистые кудри так, что они свободно падали ей на спину. – Вам лучше перехватить их кружевной лентой, как в тот день, на охоте. Так, теперь платье… что-нибудь белое, полагаю, и воздушное. Да, вот это, по-моему, будет в самый раз.