Не позволяю себе додумать эту глупость.

— Кроссовки, — уточняю, когда она долго не отвечает, явно не понимая, о чем я спрашиваю.

Вертит ногой, демонстрируя свое художество во всей красе, и довольно улыбается.

— Ага. Нравится?

— Еще как, — теперь улыбаюсь я. — Я тоже раньше обувь расписывала, — выбираюсь из объятий Тимура, подхожу к девочке и присаживаюсь напротив нее на корточки. Пальцем повторяю алый завиток, перетекающий в английскую букву «J». Интересно, что она значит?

— Я Юля, — проследив мое движение, говорит девочка. — А ты Стася, я знаю.

— Да? И откуда же?

— У папы есть твоя фотка, — не уходит от ответа маленькая девочка Юля, — и он часто зовет тебя во сне.

Бросаю взгляд на Тимура, но тот никак не отвечает на заявление дочери. Он, кажется, даже не слышит, о чем мы говорим. Только смотрит на нас, как зачарованный. А я не заостряю внимание на ее словах. Никогда не понимала людей, которые стараются выпытать у ребенка как можно больше подробностей о жизни его родителей, пользуясь детской открытостью и наивностью.

— Мне девять лет. Моя мама умерла, когда я родилась,  и я не страдаю по этому поводу, потому что мой папа суперкрутой и я его очень люблю, — выдает она на одном дыхании. Я таращусь на нее во все глаза, а за спиной слышу тихий смех. — Перебор, да?

И смотрит на отца. Его «ответ» я не вижу, но замечаю, как смешно морщит носик Юля.

— Короче, это чтобы без лишних вопросов. А то достали уже, — и вздыхает так тяжко, что я невольно прыскаю со смеху. Напряжение как рукой снимает. И я ловлю себя на мысли, что правильно поступила, приехав этим утром сюда.

— Часто спрашивают?

— Да постоянно, — отмахивается она. — А еще сколько моему папе лет и нет ли у него подружки. И вздыхают потом так, — и она демонстрирует, как вздыхают те, кто спрашивает. Тимур за спиной смеется уже открыто, а я держусь из последних сил. — А что ты делаешь? — ловко переводит тему. — Ну…работаешь?

— Работаю, — соглашаюсь я. — Я тебе говорила, что раньше разрисовывала обувь, — она кивает. — А теперь разрисовываю людей.

И вижу, как в ее медовых глазах вспыхивают искорки интереса.

— Покажешь? — просит с придыханием. — Пожалуйста-пожалуйста.

— Юлия Тимуровна, — строго одергивает Тим, — вам не пора ли уже ехать, а?

— Ну пааа, — протягивает Юлька, становясь в одно мгновение самым обычным капризным ребенком. — Ну это же так круто! Можно, Стась? — и снова на меня.

— Легко, — улыбаюсь, зная, что это действительно не займет много времени. Мне есть чем удивить эту малютку. — Тим? — теперь у Тимура прошу разрешения я. — Это займет всего две минуты, — поспешно добавляю я, — и ехать никуда не нужно.

Тим хмурится, но все-таки кивает. А я поворачиваюсь к Юле вполоборота и медленно задираю шифоновую рубашку, под которой живет черно-алый Феникс, обнимающий меня своими крыльями.

— Офигеть, — протягивает ошалевшая Юлька.

Но я не слышу ее, только рваное дыхание Тима и его обжигающий взгляд, потому что он один знает, что скрывает своим чернильным телом нарисованная птица.

— А можно потрогать? — просит Юлька, едва не пританцовывая на месте.

Я смотрю только на Тима, под чьим взглядом плавится кожа. Я физически ощущаю, как под рубашкой расползаются ожоги. Пальцы подрагивают, выпуская ткань рубашки, но тут же собираю ее гармошкой, выпуская на волю феникса.

— Конечно, можно, — криво улыбаюсь, позволяя маленьким пальчикам коснуться тела птицы на талии. — Не бойся, принцесса, — на этот раз улыбка совершенно искренняя и легкая, как перья этой самой сказочной птицы, — мне уже не больно.

— Юля, — перебивает Тим хрипло. Девочка смотрит на отца, а ее пальчики гладят феникса. — Юля, найди, пожалуйста, Руслана и езжайте, ладно?

— А как же завтрак? — хмурится девочка, пряча ладошки в карманы комбинезона.

— Позавтракаете в дороге.

— Тим, что происходит?

Настораживаюсь я, чувствуя, как меняется тон Тимура и как послушно его дочь убегает в дом искать какого-то Руслана.

— Куда ты отправляешь дочь? Зачем? И кто такой Руслан?

— Допрос? — привычным жестом выгибает расчерченную двумя тонкими шрамами бровь. — Хотя, думаю, у меня найдутся ответы на все твои вопросы. И один из них сейчас явится сам.

Я раскрываю рот, чтобы узнать, что он имеет в виду, но тут же захлопываю его, потому что на крыльце появляется высокий мужчина с Юлькой на руках. Маленькая озорница оплела мужчину руками и ногами, как мартышка и что-то весело щебечет ему на ухо. А он…улыбается по-мальчишечьи весело. И эта улыбка безбожно швыряет меня в прошлое, когда я подкрадывалась к нему со спины и часами подглядывала, как он рисует.

Руслан Огнев. Он был огнем, ярким, живым, расцветающим как солнце и никогда не затухающим. У него горели глаза. А когда в его руках оказывались кисти – он выпадал из реальности, творя новую вселенную, яркими красками расписывая собственную реальность.


Он был огнем, а стал пеплом. Выжженный взгляд, острые черты лица и застывшие на коже демоны. И даже искренняя улыбка ровным счетом ничего не меняет. Похоже, его безумие так никто и не сумел укротить. И теперь оно рвалось из него чем-то тяжелым и черным.

Но…это Руслан. Брат Славки, мой друг и мой учитель.

Он спускает с рук Юльку и делает шаг ко мне.

— Настена, — раскидывает руки, чтобы обнять, но я отступаю.

Каждым позвонком ощущая тихую ярость Тима, ледяной сосулькой встрявшей где-то в спинном мозгу.

Но Руслан не был бы собой, если бы дал мне ускользнуть. Еще один широкий шаг и он все-таки заключает меня в объятия. Приподнимает над землей, радуясь, что я жива и стала такой красоткой. Я обнимаю его, под ладонями ощущая стальные мускулы и каждый натянутый до предела нерв.

— Я рада, что ты здесь, — улыбаюсь, когда он ставит меня на землю.

Он лишь кивает в ответ, но вовсе не разделяет мое мнение.

— Ладно, ребята, не буду вам мешать. Сварог, мы уехали. Телефон для связи у тебя есть. Держи меня в курсе.

Юлька обнимает отца, целует его в щеку. Он крепко обнимает ее, просит слушаться Руслана. Именно просит, не приказывает, не поучает, а просит, как взрослую. И она соглашается.

— Рад был повидаться, Настена, – щелкает меня по носу. — Идем, мартышка, карета уже ждет.

И, подхватив дорожную сумку и черноволосую принцессу, уходит в противоположную от входа сторону. Это озадачивает.

— С восточной стороны есть спуск на набережную, — поясняет Тим, видя мою растерянность. — Там их не увидят твои «топтуны».

И всем своим видом показывает, что в курсе моей проблемы. Ну что ж, так даже проще.

А он больше ничего не говорит, только в дом зовет, а когда мы оказываемся внутри, Тимур сразу уходит на второй этаж. И горькое сожаление колет затылок. Я ожидала другого, помня, ощущая кожей ожоги, оставленные его взглядом. Но никак не равнодушия и вот такого…побега.

Да, он злится, наверное даже в бешенстве. Я чувствую напряжение, искрящее между нами. Это сродни воздуху перед грозой. Вот-вот грянет. И наверное, я должна сказать Тиму спасибо за эту передышку, но хочется догнать его, прижать к стенке и забыть обо всем.

Выдыхаю и не спеша иду по коридору вглубь дома. Здесь пахнет пылью и одиночеством. Такое ощущение, будто и не жил никто вот уже много лет. Странно, учитывая, что у Тима – маленькая дочь. Но…никаких следов ребенка. Совершенно. Будто Юлька мне примерещилась. И спазм перехватывает горло. Почему все кажется обманом, игрой на публику? И с каждым шагом эта мысль только крепнет.

Я иду по коридору мимо громадной кухни, уставленной навороченной бытовой техникой; просторной столовой. Останавливаюсь на пороге. Пусто. И гулкое эхо от моих  шагов. А когда-то посреди столовой стоял длинный дубовый стол, накрытый ажурной скатертью. Белоснежная, она всегда как будто хрустела от крахмала. А в центре стола стояла ваза с маленькими фиалками, пахнущими весной. В любое время года. Где только их Тимур доставал? Улыбаюсь. 

Подхожу к окну, пальцами провожу по широкому подоконнику. Пыльно. И зачем он здесь, если не живет? Очередная шахматная партия? И если так, то он точно знает, зачем я здесь. А значит, я снова получу дозу разочарования.  Отодвигаю занавески, распахиваю створки. Морской воздух врывается внутрь, закруживает тюль, вплетается в мои волосы, щекочет лицо.

— Тимур! – зову.

— Пять минут! – отзывается он откуда-то издалека.

Киваю и пересекаю столовую. Меня интересует всего одна комната. За пять минут я успею глянуть. Осталась ли она прежней? Или все изменилось, как везде? Сердце припадочно забилось.

Единственная комната в доме с аркой вместо дверей. По бокам уставленные разными фигурками полочки. И везде пыль, серая, щекочущая нос, заставляющая чихать. Огромная гостиная почти без мебели. Белоснежные стены, лиловые шторы. Все так, как было. И не так.

На одной из стен задерживаю взгляд, замерев посреди комнаты. Плазма сдвинута в угол, рядом кучей свалены диски, колонки под потолком. И девственно белая стена. Почему-то становится обидно. Подхожу к еще одному окну, распахиваю шторы. Вдруг стало не хватать солнечного света. Нестерпимо. Вдали перекатываются темные волны. Все правильно. Он вычеркнул меня из своей жизни. И все, что напоминало ему обо мне.

— Кофе хочешь? – хриплый голос за спиной.

Вздрагиваю и резко оборачиваюсь.

— Я смотрю, - выдыхаю, - ты все поменял. А почему не живешь?

Тим смотрит пристально и в его глазах что-то неподдающееся объяснению. Тяжелое, муторное. Невольно передергиваю плечами, сожалея, что спросила. Ну к чему ворошить прошлое?

— Я ничего не менял. Зачем?

— А стол? Выбросил?

— Сломал, — он морщится и неосознанным жестом потирает плечо. — Случайно.  Так что нет, ничего я не менял, Стася…

И дрожь растекается по ставшей вдруг чувствительной коже.

— Я думала, ты продал дом. А ты…розы сохранил. Ухаживаешь.

— И фиалки, — добавляет с мягкой улыбкой.

— Почему? И зачем я здесь? Зачем ты здесь?

— Чтобы ты могла меня найти, — вот так просто. — А цветы…они мне дороги,  как память. Как и твой дракон.

В руке у Тимура пульт. Одно нажатие, и с тихим жужжанием стена приходит в движение. Нет, не стена. Экран для проектора. Огромный, от угла до угла, от пола до потолка.  С каждым открывающимся сантиметром стена как будто оживает. Яркие краски режут глаз. Они сплетаются, перемешиваются и рождают невиданное. Перепончатые крылья, узкая морда с фиолетовыми глазами, смотрящими в самую душу. Длинное туловище, закованное золотой чешуей. Дракон. Мой дракон и бескрайне синее небо.


— Не может быть, — шепчу.

Не стер, а спрятал. От чужих глаз или от самого себя?

Подхожу к стене, едва дыша, касаюсь когтистой лапы, провожу кончиком пальца по контуру тела дракона. Краски кажутся свежими, словно я только закончила рисовать.

— Ну привет, — подмигиваю дракону, как старому другу.

Глава 22 Стася.

Я не успеваю сделать вдох, потому что в легких ничего не остается. Они как пустой сосуд, которым срочно нужен кислород. А я…я чувствую лишь ловкие пальцы Тима в своих волосах. Он зарывает их в кудри, пропускает их между ними, как золотой песок, а потом собирает горстью, чтобы утонуть в них лицом. Я не вижу…чувствую. И это сводит с ума. Хочется развернуться и прижаться к нему всем телом, впиться в его губы и терзать их, покусывая и сцеловывая следы собственной несдержанности. Но я пошевелиться не могу, потому что не могу…мне нужно сказать, а я…я задыхаюсь, когда он накрывает ртом шею и медленно, словно смакуя втягивает кожу, чтобы спустя удар сердца отпустить, рассыпая по коже раскаленные иглы удовольствия.

И я прогибаюсь, как кошка, подставляя шею под его алчный рот, как жертва под клыки вампира и выдыхаю с громким стоном.

Ох…и первая доска нового моста через десятилетнюю пропасть соединяет наши тела одним рывком. И я впечатываюсь в широкое тело Тимура, рыча. И тут же слышу тихий смех, опаливший плечо горячим дыханием.

— Одичала совсем, моя девочка… — усмехается, языком поглаживая бьющуюся жилку на шее.

А я теряюсь в его словах, в его прикосновениях и в это мгновение мне плевать, что было и что будет завтра. Я хочу только этого мужчину, сильного, горячего, подрагивающего от возбуждения, которое я ощущаю попой. И не могу удержаться…трусь о его член, отзывающийся на мою ласку через ткань брюк, рвется навстречу в едином желании ворваться в мое тело. и я до одури хочу ощутить его в себе. Задохнуться от чувства наполненности, когда его член входит в меня до упора. Хочу захлебнуться собственными стонами и вспомнить, как он великолепен, когда кончает.