А когда она глубоко вздохнула, отчего рубашка натянулась, обтянув небольшие грудки, его накрыло так, что самому страшно стало.

В те короткие мгновения, пока Русалка приближалась, ему одновременно хотелось хорошенько выпороть ее за дурость и нежно отлюбить за все десять лет без нее.

А когда она слету нашла общий язык с Юлькой, Тимур понял – они и есть его семья, которую он никому и никогда не отдаст. А потом появился Руслан и Тимуру враз захотелось свернуть другу шею как минимум за то, что он мог прикасаться к Русалке, а Тим – нет. Боялся, что ему сорвет крышу, потому что выдержки ничерта не осталось особенно после того, как увидел огромного на ее боку кроваво-пепельного феникса, прячущего под своим рисованным телом белесые шрамы. Тимур помнил каждый и за каждый давно отомстил по полной, даже себе.

А теперь он варит кофе и думает о том, под каким соусом Русалка преподнесет ему свою безумную идею. И надо бы Игнату позвонить. Да и по делу Алекса навести справки. Тимур подхватывает джезву, наливает смоляной напиток в пузатую чашку, и не добавляет сахар. Он знает, что в последнее время Русалка пьет только безумно сладкий кофе. Так и не  научилась ценить терпкий, чуть горьковатый вкус этого восхитительного напитка. Но сегодня Тим покажет ей, каким вкусным может быть кофе.

Ставит на стол чашку и морщится от нестерпимого зуда ладоней. Они нещадно чесались и взмокли под перчатками, чего раньше вообще не случалось. Тимур со злостью стягивает их, швыряет на пол. Кто следит за Русалкой? Погодин или все-таки Гурин? Или же это вообще никак не связано с Тимом? Совпадение? Вряд ли. Тим давно разучился верить в любые совпадения.

Зуд в ладонях становится невыносимым. Твою мать! Тимур из верхнего ящика стола достает нож и кончиком проводит по заплатанной шрамами коже – раньше помогало.

— Ты что творишь? – тонкие пальцы выхватывают нож, отшвыривают в раковину. Русалка сжимает его ладонь, прижимает к себе. — Зачем? Что ты себя мучишь?

Тимур смотрит на Русалку. Растрепанная, раскрасневшаяся. В рысьих глазах тревога, а вокруг рыжие веснушки. Наконец-то он разглядел их. Мелкие, в уголках глаз и у самого носа. И зуд в ладонях проходит. Чудеса да и только. Впрочем, с Русалкой всегда так. Она как живая вода, глотка которой достаточно, чтобы воскреснуть из мертвых. Каждый раз Русалка проделывала с его жизнью нечто подобное. Каждый раз она переворачивала его мир вверх тормашками. Хотя…может, наоборот, ставила в правильное положение – черт разберет.

А Тимур подмечает, что Русалка успела одеться и даже в душе побывала. От нее пахнет мятой и немного им. Хотя нет, пожалуй, только им и пахнет: его шампунем, его Фаренгейтом и их близостью. Ей не удалось смыть с себя его. Тимур довольно улыбается.

— Что смешного? — хмурится Русалка, поглаживая его запястье. А у самой рубашка наглухо застегнута, сумка через плечо. А в глазах помимо тревоги что-то еще, такое муторное, что Тиму становится не по себе.

Но он не оставляет ее суке-совести с извращенным восприятием чувств, неважно каких, ни единого шанса. Наклоняется к удивленному личику с россыпью веснушек и трется кончиком носом о ее, по скуле, за ушком, намеренно шумно вдыхая ее аромат. Она даже не подозревает, как сумасшедше пахнет: сексом, ним и собой. И эта просто чумовая смесь, от которой внутри все скручивается от дикого желания перекинуть ее через плечо и запереть в четырех стенах, чтобы наслаждаться ею до пресыщения. Обнюхав ее миниатюрное ушко, усеянное серебряными «гвоздиками» от мочки до самого завитка, тихо хмыкает собственным мыслям. Черта с два он ею пресытится, потому что давно и безнадежно влип в эту несуразную девчонку.

— Тим… — зовет Русалка, вцепившись в его плечи, делая провальную попытку оттянуть его от себя.

«О нет, девочка, так просто ты от меня не отделаешься».

И радуется, как хрипло звучит ее голос, и как тяжело вздымается грудь, а дыхание срывается в бездну. Ему нравится, как она чутко реагирует на него. как часто дышит, как прикрывает глаза и закусывает губу и как слетает с тормозов ее пульс, рвя под кожей тоненькую жилку. Он с ума сходит от нее. И сам не замечает, как прикусывает кожу на ее шее; как с громким стоном Русалка наклоняет голову в сторону, подставляя тонкую шею под его жадный рот, а сама накрывает ладонями его затылок, прижимая Тима к себе.

И искушение так велико, что оторваться от него равносильно самоубийству, но Тимур отрывается, ощущая почти физическую боль от прерванного контакта.

— Хорошо пахнешь, — выдыхает в самые губы, обводит их контур самым кончиком языка, ловя потемневший взгляд, затянутый дымкой желания. И сердце в груди рвется в хлам от этих глаз, снившихся ему все эти чертовы десять лет. — Теперь можем и поговорить, — и даже выходит ровно и без комка в горле.

Желание из рысьих глаз улетучивается не сразу, оно растворяется медленно, словно нехотя и затаивается в самых уголках янтаря.

— Это ужасно, — выдыхает Русалка едва не плача. Тимур вопросительно изгибает бровь. — Я вылила на себя флакон мятного шампуня, — жалуется, с каждым словом намеренно себя зля. А Тимур только любуется, какой красивой она становится. Глаза горят, щеки разрумянились, а на губах до сих пор след  его мимолетного поцелуя. — Все тело до сих пор жжет, — демонстративно ежится, а Тимур давно раскусил ее игру. Но наблюдать – сплошное удовольствие. — И ничего не помогает! Твой чертов Фаренгейт словно под кожу въелся. Как и ты, — добавляет со вздохом. А потом совершенно серьезно, словно от его ответа зависит вся их жизнь: — По-прежнему живешь сегодняшним днем и любишь риск?

— Я люблю жизнь, — в тон ей отвечает Тим, не считая нужным врать или лукавить. Впрочем, он всегда был с ней честен, даже если это принесло им море боли.  — Дочку и тебя. И редко изменяю своим привычкам.

— Любишь? — едва дыша переспрашивает она. — Меня? Ты точно уверен, что…

Обрывает ее поцелуем. Не давая ей возможности придумать очередную чушь.

— Я дышать без тебя не могу.

И она замирает, смотрит пристально, закусив губу, наверняка сдерживаясь, чтобы не ответить ему чем-то колким. Но она удивляет Тима, обнимает его за талию и, не разрывая взгляда:

— А я без тебя не живу.

*Фаренгейт - марка мужского парфюма

Глава 24 Игнат.

— Крушинин слушает.

— Привет, Игнат.

— Ринат? – Игнат глянул на дисплей – номер незнакомый. — Ты откуда звонишь?

— Неважно. Я  сделал все, как ты просил. И кое-что нарыл. Это просто бомба. Подъедешь?

— Говори адрес, — Ринат продиктовал адрес кафе неподалеку. — Буду через полчаса. Заскочу только в одно место.

— Я жду.

Игнат собирался к Дашке в больницу. Он обещал ей свидание, но, похоже, планы поменялись. Игнат нервничал: Ринат должен был съездить в колонию, где сидел Гурин. И что-то в голосе старого друга подсказывало, что хороших новостей ожидать не стоит. После того, как два дня назад позвонил Тимур и рассказал, что за Асей следят и уже давно, Игнат не ждет ничего хорошего. Но сперва нужно обезопасить Дашку, потому что если слежка – дело рук Погодина, то Дашка в опасности. Этот ублюдок наверняка и о ней знает.

— Черт! — выругался, саданув кулаком по подоконнику. Как же он так лоханулся, что не заметил многодневной слежки. Проклятье! Взъерошил волосы. Судя по словам Аси следят за ней месяц, как минимум. И она весь этот месяц не сказала ему ни слова. Упрямая девчонка. Сама решила действовать. Стать приманкой. Тимур злился, когда рассказывал все Игнату. На него злился, потому что облажался Крушинин и снова подставил под удар близкого человека. Как Ингу…

Мысль о погибшей жене скрутила в тугой жгут сердце, рванула болью по венам. десять лет прошло, а он до сих пор не смирился. До сих пор ненавидел себя, что опоздал. Что не пришел вовремя с работы. Ненавидел и выл по ночам от бессилия. Только поэтому так до сих пор и не съехался с Дашкой. Он не хотел, чтобы она видела его отчаяние, до сих пор грызущее останки его души. Но сейчас, похоже, у него не осталось выбора. Дашка должна быть в безопасности.

Игнат залпом допил остывший кофе, в коридоре обулся, на ходу натянул куртку, открывая дверь. И нос к носу столкнулся с Дашкой. От неожиданности он отступил на шаг и заметно напрягся, заметив ее затравленный взгляд.

— Даша? — только и вымолвил, разглядывая девушку. Мешковатый спортивный костюм, бейсболка, в руках темные очки. А на бледном и как будто постаревшем лице страх и сомнение.

— Привет, — голос тихий, надломленный. И в глаза не смотрит. Нервничает, теребя очки.

Он за руку втянул ее в квартиру, захлопнув за собой дверь, прижал к стене, содрав с ее головы бейсболку. Она дышала часто-часто. Глаза блестят от непролитых слез, а по коже дрожь страха.

— Что случилось? – Игнат пытался поймать ее взгляд, но она упрямо не смотрела ему в глаза. Такая маленькая сейчас, совсем хрупкая и насмерть перепуганная. Чем? Что произошло за те двенадцать часов, что они не виделись? И острая, как игла, мысль, что Погодин добрался и до нее, врезалась в затылок, прожигая мозг.

— Даш? — хрипло, потому что в горле неожиданно пересохло от черного иррационального страха.

— Нам нужно поговорить, — и подняла взгляд.

— Поговорить? Ты почему не на работе? Почему трясешься, как трусливый заяц? Ты боишься?

Она закусил губу, вжимаясь в стену. И от понимания, что она действительно боится, только его, у Игната зазвенело в висках.

— Поговорить, значит?

Кивнула.

— Ну проходи, — он отошел в сторону, выпуская ее и улавливая, как облегченно она выдохнула. Боль резвилась, скручивая вены в причудливые узлы. Игнат сделал глубокий вдох, выдохнул и пропустил Дашку на кухню. Та мышкой шмыгнула внутрь, сжалась, притаилась.

Игнат вошел следом, отмечая, что она краем глаза наблюдает за ним, за каждым его движением, словно ждет чего-то? Чего?

Черт! Снова растрепал волосы. Прошлой ночью все было иначе: она стонала под ним, прося не останавливаться. А потом сама доводила его до исступления, иссушивала своими ласками и тихо смеялась, когда он называл ее чокнутой. Прошлой ночью она не боялась его. Что же произошло?

В молчании Игнат сварил кофе, налил в чашку, отпил большой глоток. Пристально посмотрел на Дашку, с силой удерживая себя на месте. А так хотелось встряхнуть ее, а потом прижать к себе и заеловать до темных следов на ее нежной коже, чтобы напрочь выбить из нее все дурные мысли. Но…Игнат Крушинин был следаком, пусть и в отставке, но против природы не попрешь. И он умел владеть своими эмоциями и желаниями, даже если это умение выворачивало его наизнанку. Он умел носить маски, как бы херово не было внутри. Он был профессионалом. И сейчас наблюдал, как Дашка дернула плечом, натянула рукава ветровки на самые пальцы, отвернулась, снова избегая его взгляда.

— Я слушаю, — Игнат поставил рядом с Дашкой большую чашку с кофе, незаметно плеснув туда пару капель коньяка. Ей сейчас не помешает: перестанет трястись, как заяц. Присел на подоконник, поставив свою чашку рядом, и скрестил на груди руки.

— Я… — начала она и осеклась. Вдохнула-выдохнула. Игнат не знал, как ей помочь. У него была тьма вопросов. Но он знал, что она должна сама, хоть он не хотел ничего слушать абсолютно. Чутье просто вопило, что ему нихрена не понравится то, что она расскажет.

— Я знаю, кто следит за Асей, — на выдохе произнесла она.

Сказать, что ее слова удивили Игната – это просто сотрясти воздух. Он рвано выдохнул, чувствуя, как лопается что-то внутри. Как сердце, перекрученное болью, просто вопит от отчаяния: «Нет, молчи, только молчи». А разум…мозг та еще сука, работает как часы, анализируя и нуждаясь только в одном – в голых фактах.

— И кто же? – прищурился Игнат, а у самого все горело внутри, потому что он не был дураком и понимал, что Дашка не врет. И что она каким-то образом связана со всем этим дерьмом.

— Кирилл Погодин, — едва слышно ответила, словами всадив ему нож под дых, в самую печень и прокрутила пару раз, вышибая дыхание из легких.

— Погодин, значит, — Игнат глянул в окно. Накрапывал дождь. Первый за долгое время иссушливой жары. Он молчал, не зная, как спросить. Как задать вопрос, который, он точно знал, разделит его жизнь на «до» и «после». И что, возможно, в прошлом останется только лучшее, а впереди – новая порция боли и отчаяния. Одиночество и холод постели по ночам. И что он все-таки оказался полным придурком, поверив, что заслужил счастье. Ничерта он не заслужил, потому что не уберег ту, что была смыслом его жизни. Ни ее, ни их не рожденного ребенка. Ему сказали после вскрытия, а он попросил не говорить Тимуру, потому что знал – тот точно не переживет. Он и так не пережил. Столько дел наворотил. Гурина покалечил, а потом и его сыночка расстрелял. Игнату это стоило карьеры, потому что пришлось спасать друга. А потом оказалось, что братец Аси был не виноват. Ни в чем не виноват. Что он просто стал разменной монетой в хитрой игре Погодина. И что Игнат с Тимом так легко попались. Потом был Садовник и выстрел в сердце. Игната спасла его анатомия. Транспозиция внутренних органов[1], что уже не первый раз спасает ему жизнь. Особенность, о которой киллер не знал.