Лана Черная - Стася и Тим.

— Так как мне перестать на тебя смотреть, Стася… — шепчет в самые губы, а меня прошибает от того, как он произносит мое имя, как будто ласкает, едва касаясь. И это…кажется настолько интимным, что в животе все сжимается то ли от страха, то ли от предвкушения.

Сглатываю, с трудом подавляя нарастающее чувство паники.

— Будто хочешь меня сожрать, — почти шепотом, в миллиметре от его приоткрытых губ, таких выразительных, словно нарисованных, без единой ямочки или трещинки. Идеальные. Так и хочется к ним прикоснуться. Попробовать, действительно ли они такие тугие, как кажутся. И меня реально пугают эти желания, словно мое собственное тело предает меня. Со всей силы прикусываю щеку изнутри. Боль отрезвляет.

И Бэтмен словно читает все по моему лицу.

— Я не ем маленьких перепуганных девочек, Русалка, — и рывком поднимает меня на ноги. — Поехали, тебе нужно отдохнуть. 

— Сначала ты, — кивает Русалка на бутылку с водой в руке Тимура.

Сама сидит на заднем сидении и сжимает в руке блистер с таблетками, что прописал Эльф. На обратном пути из поселка Тимур заехал в аптеку и купил все, что прописал друг. И бутылку воды, в которой растворил снотворное, способное усыпить его строптивицу, потому что выглядит она откровенно хреново. И это совершенно не нравится Тимуру. Ему вообще не нравится все, что связано с этой девчонкой. Особенно ее слова о брате и какая-то запредельная преданность этому ублюдку. Тимуру позарез нужно выяснить, какие жизни задолжала братцу Русалка, а еще привести в порядок это несносную упрямицу. Иначе новой реанимации ей не избежать. Но она ему не доверяет, потому и инструкцию к таблеткам потребовала, а сейчас явно думает, что Тимур может ее отравить. Он качает головой под ее пристальным взглядом и делает два больших глотка из бутылки. На вкус обычная минералка. Прав Эльф – снотворное не дало никакого привкуса. Вот и прекрасно.

— Ладно, — выдыхает Русалка и тут же сверкает рыжими глазищами, — но если ты вздумал меня отравить, я достану тебя с того света, Бэтмен.

— Интересно, как же? — поддерживая ее игру и наблюдая, как она осторожно берет бутылку, кладет на язык круглую таблетку и, скривившись, запивает ее мелкими глотками.

— Буду являться к тебе по ночам и танцевать ламбаду, — невозмутимо.

Тимур улыбается.

— Я уже жалею, Русалка, что кристально чист в своих помыслах. Так и вижу: ты, музыка, ночь и моя спальня. Мммм…

Она кривится еще сильнее, запивая водой еще пару таблеток. И смотрит так, будто диковинную зверушку увидала.

— Ты же не видел, как я танцую, — но с эмоциями совладает очень быстро. Научена владеть собой, значит. — Вряд ли тебе понравится.

Возвращает Тимуру наполовину опустошенную бутылку.

— Это обещание?

И как же нереально приятно наблюдать, как румянец покрывает ее щеки и высокую шею.

— Только если мечтаешь проваляться в больничке с инфарктом, — парирует с легкостью. — Все-таки не каждый выдержит, — и устрашающим шепотом, — как скелет гремит костями.

— Ну… — Тимур забрасывает бутылку в бардачок и медленно трогает машину с места, пропустив мимо ушей ее последнюю фразу, — если медсестрой будешь ты, я определенно не против.

— Оставь свои грязные фантазии при себе, — фыркает Русалка. — Со мной тебе ничего не светит, Бэтмен.

Тимур лишь подмигивает в ответ и сосредотачивается на дороге. А когда выезжает за город, Русалка крепко спит, виском притулившись к стеклу. Тимур сворачивает на обочину, глушит мотор и выбирается из машины. Из багажника достает плед, бережно, чтобы не разбудить, укладывает Русалку на сидении и укрывает. Она ерзает на сидении, укладываясь поудобнее и затихает, натянув плед до самого подбородка.

Прикрывает дверцу и набирает номер.

— Привет, Белка, — улыбается Тимур, привалившись бедром к капоту, когда в трубке звучит мягкий женский голос. И тепло растекается под кожей, согревая и отравляя. Снова и снова.

— Здравствуй, Тимур, — выдыхает Инга настороженно. — Все в порядке?

— Да, а почему ты спрашиваешь? — теперь тревога проверяет на прочность Тимура.

— Последний раз ты называл меня Белкой, когда я…

Она не договаривает, но Тимур и без нее все помнит. Сырой подвал, перепуганная донельзя Белка и удушающий запах смерти. Он искал ее сам, потому что похитители пообещали ее отцу, что убьют ее, если тот скажет хоть слово ментам. И только когда она оказалась в безопасности, бандитов повязали. И теперь ее старое прозвище непроизвольно стало сигналом опасности для Инги. Тимур же назвал ее так по привычке. Хотя кое-что действительно случилось, вернее, кое-кто. Тимур бросает короткий взгляд на заднее сиденье, где спит Русалка, и нарушает затянувшуюся паузу.

— Мне нужна твоя помощь.

— Это отвратительно, Тим, — возмущенно шипит Белка, скрестив на груди руки. Он приехал к ней полчаса назад и изложил суть своей просьбы. И теперь она готова испепелить его не только словами, но и взглядом.

— Мне просто нужно знать…

— Да слышала я, что тебе надо знать, — вскидывает ладонь, прося его замолчать. — И я не буду тебе помогать, Тимур.

Он смотрит на нее, такую красивую, и стискивает зубы. На ней светлый брючный костюм и туфли на шпильке, темные волосы собраны в пучок на затылке. И воспоминания о том, как он распускал ее волосы, пропуская мягкие локоны сквозь пальцы, стучит по вискам ноющей болью, как обручальное кольцо на ее безымянном пальце.

— Не ты, найдется кто-то другой, — дергает плечом и делает шаг к ней, застывшей в пороге кухни.

— Зачем, Тимур? — останавливает уже у кровати, где спит Русалка. — Кто тебе эта девочка?

— Эта девочка, — Тимур оглаживает Русалку взглядом, подмечая, как сведены брови на переносице и как плотно сжаты ее чувственные губы, а пальцы стиснуты в кулачки. Кошмары?

Тимур приседает на корточки рядом, подушечкой большого пальца разглаживает складку на лбу, проводит по аккуратному носику с россыпью веснушек, задевает нижнюю губу и та послушно приоткрывается, словно от долгожданного прикосновения. Тимур улыбается краешком губ. Пальчики Русалки разжимаются и она вся, еще мгновение назад натянутая, как тетива, расслабляется. Вот и прекрасно. Тимур убирает за ушко прядку ее волос и поднимается на ноги, чтобы тут же столкнуться с изумлением на лице Инги.

— Кто она, Тимур? — спрашивает вдруг просевшим голосом.

— Она…она мой ключик к Гурину, Белка.

— И все?

Она пытается поймать его взгляд, допрашивая, точно заправский следователь.

— А я разве на допросе? — намного резче, чем стоило. Но ему не нравятся ее вопросы.

— Я лишь хочу понять, Тимур, — смягчает голос, отступая.

— Не надо, Белка. Просто помоги и я уеду.

— Ладно, — вдруг соглашается. — Но если ты пообещаешь мне все ей рассказать потом…после…

— Инга, — ему становится смешно, — если бы я планировал ей рассказывать, она бы сейчас не спала.

— Ты неисправим, Тим.

— А ты только сейчас это поняла? — он удивлен.

Слишком много личного в их незатейливом диалоге. Слишком много прошлого, в котором они давно поставили жирную точку.

Инга не отвечает, коротко усмехнувшись, стягивает с плеч пиджак и уходит в ванную.

— Кофе себе сам сделаешь, — вернувшись в латексных перчатках, джинсах и темной водолазке, бросает она. Тимур на мгновение зависает на ней, такой простой и совсем домашней в этой одежде. Он успел забыть, что она бывает такой. И это выбивает почву из-под ног. Он делает жадный вдох. — Я позову, если ты мне понадобишься, — словно не замечая его состояния. А может, и правда не замечает. Между ними давно и безнадежно распростерлась бездонная пропасть. И сегодняшнее его смятение – глупое стечение обстоятельств. Он просто слишком устал.

На кухне Тимур усаживается на стул, упирается затылком в стену и прикрывает глаза. Ждет. Кофе не пьет. И ни о чем не думает. Но стоит ему закрыть глаза, как она приходит сама, с рыжими взглядом, горящим злостью, с тугими локонами, в которые отчаянно хочется зарыться носом и дышать-дышать. не позволяет ему выпасть из реальности, хотя очень хочется. Неужели снотворное все-таки действует и на него? Нет, это не снотворное. Хуже. Он стряхивает наваждение, ерошит волосы и замечает Ингу, сидящую за столом напротив. У нее усталый вид, как будто она только что повстречалась, как минимум с чертом. И боль острыми когтями раздирает внутренности. Он резко встает, подходит к окну, пытается открыть окно, но пальцы дрожат и бешенство щекочет нервы. Ему не нужно слов, чтобы понять – он был прав. И он убьет суку Удава за то, что тронул Русалку.

Теплые ладони ложатся на его плечи. Он вздрагивает и цепенеет. Инга растирает его плечи, скользит ладошками ниже, растирая его закаменевшие мышцы, обнимает и прижимается к его спине всей собой. Он чувствует ее запах, полевых цветов и лета, и ее всю, такую нежную, мягкую и знающую его даже лучше чем он сам.

— Ты должен ее беречь, Тимур, — шепчет она, щекоча своим дыханием.

Он вдыхает обжигающий летний воздух – окно все-таки поддалось. Дрожащими пальцами впивается в подоконник.

— Она такая беззащитная и…

— Ты можешь сказать, откуда у нее все эти шрамы? — перебивает, не позволяя ей еще прочнее увязнуть в его бездне.

— Я могу лишь предполагать…

— Откуда? — и боль танцует на его внутренностях ту самую ламбаду.

— Скорее всего, от осколков. Как будто боком упала на груду стекла. Понимаешь?

Он кивает. Да, он понимает. Еще как. И желание убить Удава уже не такое острое, потому что смерть для этого ублюдка – слишком легкое наказание.

— А вот на руке… — Инга смыкает пальцы в замок, сдавливая его живот, как будто хочет удержать на месте. — На руке она сама. Еще у нее ссадины наружных половых органов и только недавно зажившие разрывы… — она сглатывает, слова подбирает. — У нее был секс, Тимур. Жесткий и даже жестокий. И не только традиционный…

— То есть ее трахали во все дыры, верно? — циник в нем торжествует, а все остальное нутро выворачивает от тихого «да» Белки.

Если слова могут убивать, то Инга делает точный выстрел прямо в сердце. Тимур даже дергается и упирается лбом в стекло, потому что его череп раскалывается надвое. Его мозг отказывается принимать то, что она говорит. Ему больно. Охренительно больно от ее слов. Как будто она переломала ему хребет, вывернула кишками наружу и вышвырнула подыхать. Он никогда не знал, что боль бывает настолько опустошающей. И что ее причиной станет маленькая рыжеволосая Русалка. Он вообще не понимал, почему ему так хреново. И ладони нестерпимо жжет. Он смотрит на них, в черной коже перчаток, и видит, как они горят. И это чертов огонь сжирает их до костей. В нос забивается вонь жареной плоти.

— Тимур… — голос Инги врывается в затянутое туманом сознание. — Тимур…

— Все в порядке, — он снимает с себя ее руки. — Спасибо.

Возвращается в спальню, берет закутанную в плед Русалку на руки и уходит, чувствуя на себя тревожный взгляд женщины, что когда-то давно была для него целым миром. А сейчас…сейчас он держит на руках Русалку и задыхается от собственного бессилия и осознания, что это он…он сотворил с ней весь этот кошмар.

…— О, товарищ начальник, — скалится Удав, — какими судьбами?

Игнат смотрит на него, как на букашку, а Тимуру от одного вида этого хлыща тошно и помыться хочется. Черт, одергивает он себя, поймав на желании почесаться. Никогда брезгливым не был, а тут…И вроде бы место приличное: чистенько так и обставлено по картинкам новомодных журналов, но касаться ничего не хочется.

Игнат пропускает мимо ушей сарказм Удава. Достает из кармана фотографию и кладет на столик перед ним.

— Знаешь его?

Удав делает вид, что напрягает память, хотя Тимур по глазам читает, что узнал мажора он слету, а теперь артачится, цену себе набивает. Шутка ли, самый матерый опер города к нему пожаловал лично и без ордера на арест. Да еще и с Тимуром в компании. Крутов не сомневается, что Удав и его знает.

— Тимур Русланович… — расплывается в улыбке, как будто только замечает Тимура. Тот смотрит пристально и Удав тут же съеживается под этим взглядом. Тимур ухмыляется, довольный реакцией этого хлыща. Он ему не Игнат, ему плевать на законы, раздавит и не заметит. И очень хорошо, что Удав это понимает. Значит, разговор сложится. У него нет времени и желания искать другой вариант.

— Товарищ начальник, я…

— Давай без прелюдий, Кеша, — обманчиво мягко перебивает его Тимур. Удав кривится, услышав собственное имя. Не нравится оно ему, не по статусу. Поэтому Тимур и вворачивает его в диалог. — Этот парень должен стать твоим постоянным клиентом.