Удав постукивает пальцами по колену.

— Это будет не так просто. У этого парнишки «крыша» солидная, но…

— Не надо никаких «но», Кеша. Сроку тебе неделя.

— Только из уважения к вам, Тимур Русланович, — елейным голосом растекается Удав. — И заметьте, товарищ начальник, — уже Игнату, — ничего не прошу взамен. Все сделаю в лучшем виде. Только координаты оставьте, о результате сообщить.

— Не переживай, Кеша, — ухмыляется Тимур, — через неделю мы тебя сами навестим.

— Даже не сомневайся, — добавляет Игнат, забрав фотографию Гуринского сыночка.

Уже в машине, когда они отъехали от квартиры, где выловили Удава после трехнедельных поисков оптимального решения, Игнат напрягается.

— Не нравится мне это, Тимур. Слишком легко Удав согласился.

— Плевать, — смотрит в окно, но ничерта не видит. Ему самому этот Кеша не понравился. Тимур прекрасно знал, что такие, как он, без личной выгоды ничего не делают. Но…сейчас главное, чтобы этот Удав все сделал, как надо.

Он сделал. Через неделю Влад Гурин плотно сидел на «герыче», а его папашка слег в больничку с инфарктом. И даже тогда Удав ничего не попросил в уплату за свою услугу, сказав, что мажорчик с ним сполна расплатился…

Тогда Тимуру было плевать, что получил Удав с Гурина-младшего. А сейчас, смотря на спящую в его постели Русалку, он знает, кем расплачивался мажорчик за каждый «чек».[1]

И желание хорошенько выпороть эту блаженную идиотку выкрашивает его бешенство в алые тона. Как можно было пойти на такое? Лечь под дилера и ради чего? Ради дозы брату? Бред…Чушь полная!

Он встает с кровати, подходит к окну, засунув руки в карманы. Он никогда не поймет причины, даже если все узнает. Никогда не примет ее решение, потому что это идиотизм чистой воды. На что она надеялась, продлевая агонию братца? Неужели не понимала, что это не помогает, а убивает его? И ее тоже убивает.

Черт! Не замечает, как взгляд снова возвращается к ней, свернувшейся клубком на самом краешке его огромной кровати. Оглаживает мягкие черты лица, разрумянившиеся щечки-яблочки, которые тянет потрогать, и влажные губы, слегка приоткрытые, такие манящие и чувственные. И за грудиной неприятно саднит, а пальцы чешутся от желания прикоснуться к ее мягкой коже. Тимур стягивает перчатки и проводит ладонью по оконному откосу, унимая зуд. Ощущая залатанной кожей каждое движение, колючками протыкающее до самого запястья. И потом долго смотрит на них, в заплатках ожогов, и не понимает…

Бросив на подоконнике перчатки, уходит из спальни, оставляя Русалку наедине с ее снами, уже не такими страшными, как в квартире Белки. На кухне берет нож и проводит острием по ладони. Еще и еще, пока на коже не проступают полоски крови. Только тогда становится легче, только тогда странный зуд откатывается под натиском жгучей боли. Тимур выдыхает, смотрит в белый потолок, по которому расползаются причудливые тени, вытягивая из темных углов и его прошлое.

[1] Чек - доза наpкотика (10г)

глава 6 Стася.

Меня будит удар. Сильный, точно в солнечное сплетение. Я задыхаюсь, скатываюсь с кровати, падаю на пол, больно ударившись спиной. Боль прошивает все тело, перед глазами разливаются радужные круги. Едва искры не сыплются. Закусываю губу, скрутившись клубком, часто дышу, чтобы хоть немного усмирить боль. Считаю до пяти.

Один, два, три…

На четыре комнату взрывает отчаянный мужской крик. Настолько дикий, что моя боль кажется ничтожной. Надрывный, острый, он пронзает меня, словно разряд высоковольтки. Закладывает уши и хочется бежать без оглядки, но я медленно поднимаюсь на этот крик, рвущий барабанные перепонки. Поднимаюсь и замираю, парализованная увиденным.

Тимур…

Он лежит на кровати неподвижно с открытыми глазами и кричит. Его лицо – перекошенная маска боли, страха и отчаяния. Пальцы вцепились в бедра с такой силой, что костяшки побелели, а на коже наверняка останутся синяки. Вот только это все ерунда.

— Тимур… — шепчу, потому что кричать не выходит, голоса нет. — Тимур! — зову, но он не реагирует.

Только дергается, как в конвульсии, одним мощным движением рвет простыню, при этом тупо смотря в потолок невидящим взглядом. Черт! Срываясь на хрип, истекая потом и слезами, он кричит и, что самое жуткое, спит.

— Тимур! — не долго думая, бросаюсь к нему, падаю на колени рядом с кроватью. — Проснись! Тимур, ты меня слышишь?! — толкаю его в плечо, перехватываю руку.

— Нет…нет…Пустите меня… — Тимур трясет головой, отмахивается. Удар сильный. Падаю на пол. Снова. Да что же такое, только и успеваю подумать, как лицо обжигает болью, в ушах звенит, темнеет перед глазами, а во рту появляется привкус крови. Зажмурившись, отползаю к стене, отираю с разбитой губы кровь. Глубоко дышу. Что ж за невезуха такая? Стону, прикрыв глаза и заткнув уши, потому что крик сводит с ума. Открываю глаза спустя долгие мгновения. Когда Тимур, наконец, стихает. Голос, что ли сорвал? Или кошмар отступил? Звон в затылке прекращается, комната больше не плывет, и Тимур спит спокойно.

— Что ж за жизнь такая дерьмовая, – шепчу я, по стеночке поднимаясь на ноги. Голова не кружится, только щеку печет и саднит губы. — Как же меня так угораздило вляпаться? На кой черт ты появился в моей жизни, Тимур Крутов?

Злясь и ругаясь, я нахожу кухню, петляя по дому несколько минут. И все-таки какой огромный у него дом, просто с ума сойти! И такой…пустой. Такое ощущение, словно он и не живет здесь. Провожу пальцами по полочкам в арке, что ведет в просторную белоснежную гостиную. На подушечках – серая пыль. Точно не живет, потому что на неряху он точно не похож – чистюля и одет с иголочки. Кухня у него не просто большая, она огромная и напичкана современной техникой под завязку. Усмехаюсь, ощупывая взглядом шкафчики. В одном из них обнаруживаю высокие стаканы. В один из них набираю воды и возвращаюсь в спальню. Долго примеряюсь, как бы половчее вылить воду на напряженное лицо Тимура. Хорошо хоть глаза закрыл. Это облегчает задачу, потому что смотреть в пустые, но живые глаза – жутко.  Выдыхаю. Набираю полный рот воды, взбираюсь Тимуру на колени, развожу в стороны его неожиданно расслабленные руки в стороны, выплевываю воду в лицо и отпрядываю…

Тим.

…Тимур распахивает глаза, но некоторое время не может понять, где находится. Еще мгновение назад он пытался выбраться из горящего дома. Искал сестру, а после – выход. Задыхался. Вырывался от пожарных, пытавшихся остановить его. Он не мог бросить сестру. Не мог. А теперь…

Он обводит взглядом комнату. Все правильно. Его спальня. Его дом. Вчера днем он привез сюда Русалку, а вечером улегся спать рядом с ней, потому что его тянуло к ней невыносимо. До зуда в обожженных ладонях. До ломоты в костях и необъяснимого желания в паху. А все, что было после – лишь кошмар. Он вытирает ладонью почему-то мокрое лицо и смотрит на Русалку.

Она сидит на его ногах. В рыжих глазах - страх. Он напугал ее своим кошмаром. На нижней губе кровь. Тимур осторожно касается раны.

— Это я? - спрашивает хрипло.

Русалка кивает и пытается улыбнуться, но тут же кривится, отдернув голову и облизав закровившую губу. И вся съеживается, готовая к новому удару. Что за хрень?

— Ты кричал, – объясняет она. — Я хотела разбудить тебя, но ничего не вышло. И вот… – она разводит руками. И снова морщится, замирает, выпрямив спину. И ее красивое личико искажает гримаса боли.

— Что? — он резко садится, обхватывает ее руками, точными движениями ощупывает спину. Русалка охает, когда он давит на поясницу.

— Упала с кровати, — нехотя признается она. — Ты…очень громко кричал.

— Испугалась?

Кивает.

— Прости, я не хотел, – шепчет он, лаская дыханием, втягивая ее запах. Большим пальцем гладит ее щеку. Она на секунду прикрывает глаза, затаив дыхание, а потом неожиданно улыбается.

— Конечно, не хотел. Это все кошмар. Не бери в голову. До свадьбы заживет. Кофе будешь?

И ловко спрыгивает с кровати, не дав и шанса остановить ее. На секунду застывает, прогибает спину, выдыхает. Тимур недобро качает головой.

— Хочешь, я сделаю тебе массаж? — выдает он без задней мысли. Хотя этих мыслей вагон и сотня маленьких тележек. И они отчетливо проявляются в его эрекции, натянувшей ткань домашних брюк.

— А ты умеешь? — ловит ее удивление и не сдерживает улыбки.

— Умею, — соглашается Тимур и встает на ноги, оказываясь рядом с застывшей Русалкой. Она дышит часто-часто и облизывает губу, на которой то и дело проступает кровь.

— Но сперва я накормлю тебя завтраком.

Она мотает головой, отступая от него.

— Я не голодна, — но тут же краснеет, когда ее желудок издает красноречивые звуки голода.

— Твой желудок с тобой не согласен, — еще шире улыбается Тимур. — Ты вообще когда последний раз нормально ела, Русалка?

Она неопределенно дергает плечом, а желудок уже выводит целые рулады моим словам о еде.

— Похоже, очень давно. Больница не в счет, — осаждает ее попытку возразить.

Русалка вздыхает, словно Тимур ее неизбежное зло.

— Мне бы в душ и одежду сменить, но у меня…

— Здесь ванная, — Тимур распахивает матовую дверь за спиной. — Там ты найдешь все необходимое. А я пока приготовлю завтрак. И да, — останавливает ее в пороге, когда она мышкой прошмыгнула мимо него, — дверь лучше не запирай, мало ли что.

И тут же ловит на себе испуганный взгляд загнанного зверька, которого вот-вот сожрет хищник. Надо же, а еще минуту назад выглядела воинственной валькирией, которой нипочем даже укрощение беснующегося мужика раз в пять больше нее.

— Русалка, — говорит мягко, не делая никаких попыток приблизиться, — я тебя не обижу, обещаю. Но ты еще слишком слаба и я не хочу тратить время на вышибание двери. Иногда оно бывает слишком бесценно.

Она смотрит на него во все глаза, в которых плещется страх и еще что-то, не поддающееся расшифровке, но дверь на защелку не запирает. Вот и славно.

Пока Русалка плещется в душе, Тимур на скорую руку соображает завтрак: омлет с ветчиной, овощной салат, бутерброды и кофе. И думает. О кошмарах, что так некстати нагрянули именно этой ночью. О Стасе, которая лихо вытянула из них, но попала под раздачу. Внутри все корчится от боли при мысли, что он ее ударил. Да, не хотел и не понимал, но все же ударил. Тимур замирает с чашкой у окна, качает головой. Не нравится ему это чувство, потому что оно мешает здраво мыслить. Мешает ему закончить то, о чем он мечтал столько лет. Мешает. Русалка мешает, черт бы ее побрал. Растирает лицо и с удивлением смотрит на ладонь. Перчатки не надел, а они снова зудят и дергает, как нарывом. Раздражает. И Русалка…бросает взгляд в проем двери. Что она там так долго? Ставит чашку на подоконник и идет в спальню. У двери в ванную останавливается и прислушивается. Вода не шумит, и вообще за дверью странно тихо. Подавив острое желание вломиться внутрь, Тимур коротко стучит.

— Русалка, ты там в порядке?

— Все нормально, — отвечает спустя долгие три удара сердца. А еще через два открывает дверь и едва не утыкается носом в Тимура. Запрокидывает голову, встречаясь с его взглядом своим, рыжим, что солнце, и сейчас таким же теплым. Влажные волосы темными кудрями перекинуты через плечо, затянутое тканью белой футболки. Длинные ноги, покорившие его в первую встречу, надежно упакованы в спортивные брюки и цветные носки.

— Отлично выглядишь, — ни капли не соврав и стараясь не смотреть на припухшие от его удара губы. Хотя взгляд то и дело соскальзывает на них и мысли совсем не пуританские в голове. И его уж точно не смущает, что еще недавно на них была кровь. Он бы с удовольствием сейчас попробовал бы их на вкус, такие влажные и манящие. Сглатывает, мысленно призывая к спокойствию свои разбушевавшиеся гормоны.

Русалка смотрит на него широко распахнутыми глазами, а по щекам ползет румянец. И, похоже, он ее смущает и даже злит. Не то, как смотрит на нее Тимур, а то, как она реагирует на него. А то, что реагирует – Тимур видит. И он, в отличие от Русалки, просто кайфует от ее отзывчивости. Не знай он, что она пережила – уже сегодня сделал бы все, чтобы она оказалась в его постели. Потому что хочет он ее так, что яйца болят. Но еще больше Тимур хочет, чтобы она перестала бояться и просто улыбнулась ему, открыто, счастливо. Он хочет ее улыбку. А для этого она должна научиться ему доверять.

— Крутов, даже не пытайся, — вдруг фыркает она, растирает щеки.

Он изгибает бровь, снова приглашая ее продолжать.

— Ты не в моем вкусе, — договаривает она.

Тимур широко улыбается, подхватив двумя пальцами кудрявую прядку, упавшую ей на лоб, прячет за ухо, с наслаждением ловя ее сорвавшееся дыхание.