Просто поразительно, сколько требуется писем для подготовки свадьбы! Часть приятельниц Шарлотты оказались ее коллегами по университетской художественной галерее в Оксфорде. Все‑таки удивительно, как у них еще остается время на работу… Предполагалось, что Хедли встретится с ними в отеле завтра, с утра пораньше, но теперь, понятно, придется им наряжаться, завиваться и краситься без нее.

Небо за окном чуть‑чуть порозовело. Мигали огоньки, очерчивающие контуры самолетов. Хедли рассматривала свое отражение в стекле: белокурые локоны, большие глаза, усталое лицо, словно после долгого путешествия.

Она втиснулась на сиденье между пожилым человеком, который с такой силой встряхнул газету, что ей показалось, та вот‑вот улетит, и женщиной средних лет, в джемпере с вышитым котиком — она так увлечена своим загадочным вязаньем.

«Еще три часа», — подумала Хедли, обхватив руками рюкзак, и только потом сообразила, что нет смысла считать минуты до события, к которому совсем не стремишься. Куда точнее было бы сказать: осталось еще два дня. Через два дня она вернется домой. Можно будет сделать вид, что ничего и не было. Выходные, целую вечность державшие ее в страхе, останутся позади.

Хедли поправила рюкзак на коленях и слишком поздно спохватилась, что не застегнула до конца молнию. Вещи повалились на пол. Первым делом Хедли схватила блеск для губ, журналы и только потом потянулась за толстой книгой в черном переплете. Парень, сидевший с другой стороны прохода, первым успел поднять увесистый томик.

Протягивая книгу Хедли, он бросил беглый взгляд на обложку, и в его глазах неожиданно прочитался интерес. Ну точно: принял ее за человека, который способен читать Диккенса в аэропорту! Хедли хотела объяснить, что это совсем не так. На самом деле она эту книгу даже не открывала, получив ее от отца сто лет назад, но она сдержалась и с благодарной улыбкой решительно отвернулась к окну, чтобы парень не вздумал завести с ней разговор.

Нет, душа ее не лежала с кем‑то общаться, даже с таким симпатичным мальчиком. Предстоящий день неумолимо надвигался, словно живое, дышащее существо, которое вот‑вот собьет ее с ног. Ужас охватывал ее при одной только мысли сесть в самолет, не говоря уже о прибытии в Лондон. Хедли физически не могла усидеть на месте, она ерзала, качала ногой, сжимала и разжимала кулаки.

Пожилой пассажир на соседнем сиденье громко высморкался и снова с шелестом развернул свою газету. Хедли от души надеялась, что не окажется рядом с ним в самолете. Семь часов — долгий срок. Разве это правильно, что такой большой отрезок дня предоставлен воле случая? Нельзя никому навязывать в попутчики совершенно незнакомого человека, а между тем сколько раз она уже летала, минуя полстраны, в Чикаго, Денвер или Флориду бок о бок с незнакомцами? В том‑то и беда: во время полета часами разговариваешь с человеком, делишься самым сокровенным, а потом никогда в жизни больше с ним не встретишься. Даже имени его не узнаешь!

Сосед вытянул шею и, увлеченный какой‑то статьей, нечаянно задел локтем руку Хедли. Девушка вскочила, забросила рюкзак на плечо. Вокруг по‑прежнему полно народу. Хедли покосилась в окно. Вырваться бы на волю! Она не была уверена, что выдержит еще три часа в зале ожидания, но тащиться с вещами через толпу — тоже хорошего мало. Хедли придвинула чемодан к своему опустевшему сиденью, чтобы было видно, что место занято, и обернулась к даме в свитере с котиком:

— Простите, вы не могли бы присмотреть за моим чемоданом? Я отойду на минуточку.

Спицы замерли в воздухе. Женщина в свитере строго сдвинула брови.

— Это запрещено! — заявила она с нажимом.

— Я сразу вернусь, — попыталась оправдаться Хедли, но женщина решительно качнула головой, всем своим видом давая понять, что отказывается принимать участие в столь темном деле.

— Давай я посторожу, — неожиданно предложил парень с другой стороны прохода.

Хедли впервые посмотрела на него внимательно. Темные волосы несколько длинноваты, и рубашка вся в крошках. А все‑таки чем‑то он привлекателен. Может быть, своим явным британским акцентом, а может, тем, как он дергает краешком губ, сдерживая улыбку? Парень вдруг пристально посмотрел на Хедли, и у нее на миг замерло сердце, но он тут же вновь перевел свой взгляд на пассажирку в свитере, неодобрительно поджавшую губы.

— Это противозаконно, — продолжила бурчать дама себе под нос и покосилась на парочку здоровенных охранников возле буфета.

Парень сочувственно улыбнулся Хедли.

— Ничего страшного, возьму с собой, — сказала она. — Все равно спасибо.

Хедли собрала свое имущество, продела руку в лямку рюкзака и сунула книгу под мышку. Суровая пассажирка едва снизошла, чтобы поджать ноги, пропуская Хедли с чемоданом.

У выхода из зала ожидания ковровое покрытие заканчивалось, и чемодан на колесиках угрожающе накренился, запнувшись о резиновую выпуклую полоску, отделяющую ковер от линолеума в коридоре. Пока Хедли боролась с чемоданом, книга, зажатая под мышкой, выскользнула. Хедли наклонилась и тут же уронила свитер.

«Да что ж такое!» — подумала девушка, отдуваясь от упавшей на лицо пряди волос. Подобрав наконец свое имущество, она протянула руку вперед, но чемодан куда‑то делся. Хедли оглянулась и с изумлением увидела у себя за спиной все того же мальчика, тоже с сумкой на плече. Он сжал ручку ее чемодана.

Хедли растерянно заморгала.

— Что ты делаешь?

— Мне показалось, помощь тебе не помешает.

Хедли молча посмотрела на него.

— И притом все будет вполне законно, — прибавил он, улыбаясь во весь рот.

Хедли подняла брови, и парень выпрямился, заметно подрастеряв самоуверенность. Ей вдруг пришло в голову, что он просто собирается украсть ее чемодан. Впрочем, невелика добыча — пара туфель и платье. Хедли была бы просто счастлива избавиться от них.

Она на целую минуту остолбенела, пытаясь понять, чем заслужила персонального носильщика. Но другие пассажиры то и дело толкали ее, рюкзак оттягивал плечи, а у парня в глазах застыло тоскливое выражение, словно ему сейчас очень не хотелось оставаться одному. Вот это Хедли могла понять и потому в конце концов кивнула. Дальше они пошли вместе.

2

19:12

по Североамериканскому восточному времени

0:12

по Гринвичу


ПО ГРОМКОГОВОРИТЕЛЮ ВЫЗЫВАЛИ недостающего пассажира, и у Хедли невольно мелькнула мысль: что, если ей взять да и удрать со своего рейса? Но парень, который шел впереди, оглянулся, словно проверяя, здесь ли она. Хедли неожиданно ощутила благодарность: слава богу, есть с кем разделить этот ужасный день.

За огромными окнами выстроились самолеты, как на параде, и у Хедли забилось сердце: скоро она сядет в один из них. Ни от чего так не бросает в дрожь, как от вида самолета.

В прошлом году с ней впервые случился приступ паники с головокружением, сердцебиением и подступающей тошнотой. Дело было в ванной гостиничного номера в Аспене[1]. За окном валил густой снег. А в соседней комнате отец разговаривал по телефону, и Хедли вдруг показалось, что стены начали сдвигаться, подступая к ней с неотвратимостью ледника. Она боялась пошевелиться, стараясь дышать размеренно, а стук в ушах почти заглушал папин голос за стенкой.

— Да‑да, — говорил папа. — Ночью обещают сильный снегопад, завтра снега должно быть дюймов шесть, не меньше — идеальная погода.

Они уже два дня пробыли в Аспене, изо всех сил притворяясь, что эти весенние каникулы ничем особенным не отличаются от других. Вставали очень рано, чтобы успеть подняться на гору, пока не нахлынула основная масса лыжников, а по вечерам сидели у себя в домике, пили горячий шоколад у камина, играли в настольные игры. И старались не говорить о том, почему мама на этот раз не поехала с ними, — так старались, что в итоге оба ни о чем другом не могли думать.

К тому же Хедли все‑таки была не совсем идиоткой. Не бывает такого: поехать на полгода в Оксфорд, читать лекции по истории поэзии, а потом вдруг ни с того ни с сего решить развестись. Хоть мама и молчала — она вообще практически перестала говорить о папе, — Хедли понимала, что причиной всему наверняка другая женщина.

Она хотела спросить об этом папу на каникулах — взять и прямо около самолета предъявить обвинение. Пусть объяснит, почему он не вернулся домой! Но в аэропорту ее встретил какой‑то незнакомец, с нелепой рыжеватой бородой, с темными волосами, с широкой улыбкой — даже коронки на зубах видно. Всего за шесть месяцев отец изменился до неузнаваемости. Только когда он наклонился, чтобы обнять ее, отец снова стал собой — от него по‑прежнему пахло сигаретами и лосьоном после бритья. Он хрипло шепнул ей на ухо, что ужасно соскучился. И от этого почему‑то стало еще хуже. В конце концов не перемены разбивают сердце, а вот эти такие мучительно родные, привычные мелочи.

Хедли струсила и вместо решительного разговора первые два дня просто наблюдала и ждала, вглядывалась в папино лицо, отыскивая на нем, словно на карте, разгадку: почему так внезапно рассыпалась их маленькая семья. Осенью они с восторгом провожали его в Англию. После колледжа средней руки в Коннектикуте — приглашение в Оксфорд, в одно из лучших отделений английского языка и литературы, от такого невозможно отказаться! Но у Хедли только‑только начался учебный год, а мама не могла на целых четыре месяца бросить свой обойный магазинчик. Потому они решили, что останутся дома до Рождества, а затем на пару недель приедут к папе в Англию, посмотрят разные достопримечательности и потом все вместе вернутся домой.

Конечно, вышло все не так.

Сначала мама сказала, что планы поменялись, и Рождество они с Хедли проведут у бабушки с дедушкой в штате Мэн. Хедли была почти уверена, что папа тоже туда приедет, и это будет сюрприз, но их встретили только дедушка и бабушка. И такая гора подарков, что сразу стало ясно: ее стараются утешить.

Хедли уже давно краем уха ловила обрывки напряженных разговоров по телефону, а по ночам слышала, как плачет мама; в старом доме звуки разносились далеко — спасибо отличной вентиляции. И только на обратном пути после Рождества мама наконец сообщила, что они с папой решили разойтись и что он останется в Оксфорде еще на один семестр.

— Вначале мы просто поживем раздельно, — сказала мама, оторвав взгляд от дороги, чтобы посмотреть на Хедли, застывшую на сиденье и с трудом переваривающую новости одну за другой: сначала — «мама с папой разводятся», а потом — «папа не вернется домой».

— Между вами целый океан, — тихо проговорила она. — Куда уж раздельнее?

— В юридическом плане… — вздохнула мама. — Нужно официально оформить раздельное проживание.

— А разве для этого не надо сначала увидеться? Ну, чтобы принять такое решение?

— Ах, солнышко! — Мама оторвала одну руку от руля и погладила Хедли по коленке. — Мы все уже решили.

И вот два месяца спустя Хедли стояла в ванной гостиничного номера с зубной щеткой в руке и слушала папин голос, доносящийся из соседней комнаты. Сперва она обрадовалась, подумав, что он разговаривает с мамой, но тут папа произнес имя — Шарлотта — и снова понизил голос.

— Нет, — говорил он, — все нормально, она сейчас в уборной.

Хедли вдруг стало холодно. С каких это пор ее папа туалет называет уборной и шепчется по телефону с чужими тетками? Пригласил дочь на лыжный курорт, как будто это что‑то значит, а потом как ни в чем не бывало вернется к новой жизни.

Хедли шагнула ближе к двери. Кафельные плитки пола холодили босые ступни.

— Знаю, — говорил отец с нежностью. — Солнышко, я тоже соскучился.

«Ну конечно, — подумала Хедли, закрывая глаза. — Ну конечно!»

Она была права, но от этого ничуть не становилось легче. А когда от этого легче? Хедли чувствовала, как внутри у нее прорастает крошечное зернышко обиды. Вроде косточки от персика — маленькое, твердое и гадкое. Теперь от горечи уже не избавишься.

Хедли отступила от двери. Горло перехватило, грудь сдавило. В зеркале Хедли увидела свои покрасневшие щеки. Перед глазами все расплывалось, — наверное, от пара. Хедли вцепилась в край раковины, так что костяшки пальцев побелели. Она заставила себя дождаться, пока отец повесит трубку.

— Что случилось? — поинтересовался отец, когда она наконец вышла из ванной и, не глядя на него, плюхнулась на постель. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Нормально, — коротко ответила Хедли.

Однако на следующий день приступ повторился.

Они спускались в лифте. Хедли уже вспотела в многослойном лыжном снаряжении, и вдруг их тряхнуло, а потом кабина остановилась. Кроме них, в лифте никого не было. Хедли растерянно переглянулась с отцом. Папа нажал на кнопку экстренного вызова.