Как известно, у человека два способа познания действительности. Что-то постигается разумом, а что-то возможно познать только сердцем. После отношений с Константином Маша перестала верить своему сердцу. Оно у нее глупое, наивное. Доверчивое. Чтобы уберечь себя от дальнейших ошибок, пыталась поступать по уму, совсем не слушая то, что говорит сердце, но только ничего хорошего из этого все равно не выходило.

Душила себя, запрещала, а все равно влюбилась в Бажина, привязавшись к нему крепкой ненормальной связью. Она какая-то другая, эта привязанность. Необъяснимая для нее, незнакомая. Ее и любовью-то не назвать. Может оно и правильно. Как-то опошлилось это слово после Костика, потеряло душевный смысл, обесценилось. Замарал его Костя, изгадил. Отмыть бы теперь, очистить от всей этой грязи…

Бажин как-то сказал, что у него рука горит, когда он к ней прикасается. Так и у Машки руки горели, когда его обнимала. Одним взглядом и сковать, и расслабить мог. Но попросила обойтись без громких признаний, боясь, что скажет он «люблю», а ответить она ему не сможет. Не оттого, что такого не чувствует, а потому, что язык не повернется.

Запоздалый солнечный луч блеснул где-то меж карминно-красных бересклетов. Маша обернулась на шорох и радостно вздрогнула. По дорожке с широкими ступенями к ней шел Бажин. Она двинулась ему навстречу, ощущая внутри торжественную тревогу, схожую с той, какую испытывают на первом свидании. Или не на первом, но на очень важном свидании, с очень важным и дорогим человеком.

Приблизившись, Мария несмело, но тепло улыбнулась; стиснула холодными руками полы его распахнутого пальто и потянулась к губам. Виталя прижал ее к себе за плечи и поцеловал. Через мгновение оттолкнулся, будто собираясь отпустить, но снова крепко и горячо приник.

Потом они некоторое время стояли обнявшись и храня интимное молчание. Просто глядя друг другу в глаза и думая каждый о своем.

— Я даже не ждала, что ты сегодня так рано приедешь.

— Ты меня всегда должна ждать.

— Хорошо, — улыбнулась Маша, — я буду ждать тебя всегда. Как дела?

— Снова через одно место.

— Почему это? — изумилась она. — Я же тебе позвонила, все сказала, чтобы ты спокойно работал. Почему все снова через одно место?

— От радости, — серьезно сказал Виталий, а Машу, наоборот, захватило веселье.

Но она быстро успокоилась, словно охладившись внезапным порывом ветра, и спросила, стараясь сделать это небрежно:

— Скажи, а ты хочешь детей?

— Конечно. Обязательно. Если бы я до этого не хотел иметь детей, то сейчас я бы их точно захотел.

— Да? — доверчиво переспросила Маша.

— Да, — с уверенностью кивнул Бажин.

— Давай прогуляемся еще.

— Давай потом, а? У нас есть дела поважнее.

— Наше дело надо делать с утра.

— Неделя задержки. Уже и так все понятно будет. Маня, пошли, я же сдохну до утра. Спать сегодня не смогу.

— Я волнуюсь. — Доверчиво приникла к нему.

— Я тоже. Представь себе.

— Меня аж подташнивает.

— Да? — довольно переспросил он.

— Да.

— Класс. Пошли. — Крепко взял Машку за руку, и они направились домой.

Не врала она: весь день ее подташнивало. Возможно, от волнения. А сейчас, после этого разговора, низ живота заныл, будто подтверждая мысли и предположения.

Медлить не стала, сразу поднялась в спальню, попросив Виталю ждать ее внизу.

Он, конечно, послушал, сделав вид, что жутко хочет кофе. Надо же чем-то занять себя эти несколько минут. И растянуть бы, пить медленно, но опустошил чашку в два глотка и снова остался наедине с самим собой. Мерил шагами гостиную. Стоя у широких окон, любовался садом.

Позвонил Маслову и Мелеху… И снова тишина, и снова тягостное ожидание.

Не помнил себя таким. Не мог сказать, когда испытывал такое ощущение — и радостное, и тревожное одновременно. Нервный смерч какой-то.

Несколько минут кажутся вечностью.

Боже, как он хотел, чтобы это оказалось правдой! Как он хотел, чтобы его Маняша была беременной!

Весь сконцентрировавшись на этой мысли, все посматривал на лестницу, все прислушивался, ждал, что вот-вот услышит быстрый Машкин топоток.

Наконец устав испытывать свое терпение, ринулся на второй этаж. В спальне Маши еще не было, поэтому постучал в дверь ванной комнаты.

— Маша!

Она молчала, и, забеспокоившись, Виталий постучал снова. Когда и второй раз ему не ответили, распахнул дверь.

Машка сидела на подстолье раковины и вытирала полотенцем мокрое лицо. Мокрое оно было не от воды. Она плакала. Ревела. Пытаясь что-то сказать, сглатывала ком в горле, глубоко вздыхала, но все равно не могла выдавить из себя ни слова. Потом показала ему два пальца.

— Две? — спросил Бажин, замерев.

Маша мотнула головой. Опять показала два пальца. И еще два.

— Две по две?

— Угу, — кивнула и со всхлипом, спрятала раскрасневшееся лицо в полотенце.

Надо бы рвануть к ней, но все тело словно отяжелело от этой новости.

И, вроде бы, не новость же… Ждал этого и хотел. Весь день только об этом думал. Представлял, как от радости будет до потолка прыгать, а сейчас с места не мог сойти.

В следующий момент, с трудом сбросив с себя оцепенение, подошел к ней, забрал полотенце и, взяв за лицо, стал целовать. Щеки, глаза, губы.

Порывисто, нежно, с внутренним надрывом, который Машке сразу передался, и она стала подвывать еще громче. И слезы потекли сильнее, совсем безостановочно.

— Оно само, — вздохнула между поцелуев, оправдывая свой неуместный рёв. — Я не хочу плакать… это же радость… оно само… Ой, господи, как мне страшно, — взвыла она, вцепившись в его плечи.

Бажин вынес ее из ванной и уложил на кровать. Она не отпустила его, а прижала к себе дрожащими руками, будто спрятавшись под его большим и сильным телом.

— Машуля, успокойся. Ну, всё… всё… — Погладил ее по голове, убрав волосы от заплаканного лица.

Машка последний раз всхлипнула, вздрогнула всем телом и задержала дыхание. Вся сжалась, словно стараясь внутри стать тверже, и прошептала:

— У нас ребенок будет. Малыш.

— Угу. Дети — это цветы жизни. Надеюсь, ты плачешь от счастья.

— Бажин, вот что ты несешь? — спросила она, затаенно радуясь растерянности, которую он не мог скрыть.

— Чушь несу.

Машка, наверное, ждала от него каких-то громких слов, а он всё еще не мог говорить. Не знал, что сейчас нужно говорить.

— Ты рад?

Виталий вместо ответа улыбнулся. Такой улыбки она у него не видела никогда. Улыбнулся так, что ей стало стыдно плакать и стыдно спрашивать, рад ли он.

Будто чтобы почувствовать сильнее его радость и проникнуться ею, Маша тронула его лицо. Погладила по щеке, коснулась пальцами губ, которые все еще улыбались.

— Манюня моя беременна, это ж надо. — Как будто не веря, окинул ее с головы до ног новым взглядом.

Машка засмеялась. Хотела что-то сказать, но оборвалась, услышав, что у Бажина звонил сотовый.

— Как всегда, — проворчал Виталий, приподнимаясь и вынимая сотовый из кармана брюк, — не дадут насладиться моментом… Да, Роман… Давай, жду тебя, — коротко бросил в трубку и снова прижал Машку к кровати.

Она закинула ногу ему на бедро, обвила руками шею, и они стали целоваться. Целовались, пока не задышалось обоим тяжело и возбужденно.

— Ты очень рад, что я забеременела, я прям это всем телом чувствую.

— Моей радости нет предела.

Стянул с нее свитер. Провел кончиками пальцев по груди, глядя, как нежную кожу стягивает россыпь мурашек.

— А я думаю, чего это ты такая чувствительная стала… Да? Сильнее же, чем обычно?

— Да. Сильнее.

— Нам теперь вообще кайфово будет. Ты хорошо себя чувствуешь? — Осторожно погладил ее живот.

— Да. отлично. Кстати, я раньше всерьез думала, что заниматься сексом, будучи беременной, это кощунство.

Бажин засмеялся:

— Ты и сейчас так думаешь?

— Нет. Я так совсем не думаю. Вот совсем, — усмехнулась. И предупредила, когда его горячая ладонь двинулась ниже под джинсы: — Так, Бажин. Сам же сказал, что сейчас Рома приедет.

— Мы успеем, пока он приедет.

— Если секса не будет, то лучше меня вообще не трогай, даже не прикасайся.

— Буду трогать. Вот именно сейчас я тебя хочу всю потрогать.

Сейчас как никогда хотелось трогать и ласкать ее всю. Потому что только в сексе рождается самая острая, самая вожделенная близость между мужчиной и женщиной. Такой больше нигде не найти, ни в чем. Она особенная, спаянная из вскриков и стонов, сотканная из сладости единого на двоих удовольствия…

ГЛАВА 21

— Маша, нам нужно кое-что решить до приезда Романа, чтобы я дал ему соответствующие распоряжения.

Машку сразу напряг тон, каким Виталий начал разговор. Ей привычнее слышать готовое решение, а сейчас в его голосе была не то что неуверенность, но осторожность.

— Давай, конечно, — несмотря на затаенную тревожность, Маша улыбнулась и присела на диван, удобно вжавшись в угол.

— Если ты хочешь, можешь уехать, — сказал будущий муж, и от такого заявления она оторопела. Бажин продолжил, четко и аккуратно проговаривая слова, будто боялся, что его не поймут и не расслышат: — Я имею в виду, что если ты считаешь, что так будет лучше… и если ты действительно этого хочешь, то я увезу тебя в безопасное место. Где ты спокойно будешь носить нашего ребенка и ни о чем не тревожиться. Ну, после свадьбы, наверное, да?

— А ты? — бросила встречный вопрос, переваривая сказанное.

— Я буду приезжать.

— Как часто?

— Не знаю. Как смогу.

С ответом Мария помедлила. Но не потому, что задумалась над принятием решения. Подметила она, что Виталий не смотрел ей в глаза. Сидел на краю дивана, чуть подавшись корпусом вперед, и глядел в широкие окна, выходящие в сад. А если и поглядывал на Машку через плечо, то останавливался или на ее плече, или на волосах.

— А чего это ты мне в глаза не смотришь? А? Ну-ка, посмотри на меня… — Придвинулась к нему, заглянула в лицо, а когда перехватила его неохотный взгляд, ее осенила неприятная догадка: — Ты думал, я соглашусь? Ты что, думал, что я соглашусь уехать сейчас? Бажин, ты рехнулся!

— Я рехнусь, если с тобой что-нибудь случится. Вот тогда я точно рехнусь. Потому что ближе и роднее, чем ты, у меня никого нет.

— Я никуда не поеду! Я останусь здесь! — сказала громко и решительно.

Он облегченно выдохнул:

— Ну и слава богу. Это был второй вариант. Чтобы ты осталась здесь.

— Ты пару дней назад орал, что никуда меня не отпустишь, а сейчас собрался куда-то услать меня! В какую-то сербскую деревню!

Виталя напряженно рассмеялся:

— Про сербскую деревню разговора не было.

— Это я утрирую.

— Да, ты любишь утрировать, — мягко сказал, светлея лицом. — Машенька, сейчас другая ситуация. Если ты скажешь, что тебе лучше уехать и так будет лучше… если ты всерьез этого хочешь, я сделаю как ты хочешь. Что я сам думаю, уже не важно. Важнее твое спокойствие. А время у меня сейчас напряженное, ты же знаешь.

— Знаю. И поэтому, я никуда не поеду. Именно потому, что сейчас уже другая ситуация.

Внутри Машка кипела: как он мог такое придумать! Но попыталась совладать с эмоциями. Ссориться незачем, тем более решение, которое обоих устраивало, уже есть.

Доверчиво положив руку на его ладонь, она сделала бездонный вдох и подумала: как же трудно даются самые простые слова. Но именно их простота вызывает прилив горячей крови к сердцу, именно их легкость приводит душу в восхищение.

— Ты мне нужен. Очень. Я сама с тобой осталась, сама на все согласилась. Я твоей женой быть согласилась. Мне очень нужно, чтобы ты сейчас был рядом со мной. Не представляю, как я сейчас уеду.

— Я знаю.

— Для нас это будет плохо. И так для меня все было очень трудно. Для тебя, наверное, тоже. Я не хочу потом заново к тебе привыкать. — Мысленно Маша уже себя представила в каком-то выдуманном безопасном месте. Там солнечно, тепло, все тонет в зелени, рядом ласковое море, так уютно… и ужасно одиноко. Нет, ни за что на свете. Пусть лучше московская зима. Ветер, снег, перепады температур… зато Бажин под боком.

— Расстояние убивает. Я даже пробовать не хочу.

— Тогда и не будем.

— Тебе не придется больше волноваться, я не собираюсь делать глупости.

Маша послушно притихла, Виталий выдохнул, выпуская из себя остатки напряжения:

— Я тоже хочу видеть, как ты меняешься, как в тебе растет мой ребенок. Не думай, что мне было бы легко.

— Я иногда тебя не понимаю, — призналась она. — Честно. Но, кажется, начинаю понимать.