СТАЯ

Хочешь сердце, я сердце отдам, хочешь душу, и душу продам,

Если крови захочешь, то пей, для тебя ничего мне не жаль,

Может быть, я стою на краю, может быть, значит это судьба,

Твой портрет на груди наколю, все, что хочешь ты, все для тебя.

…Я куплю тебе новую жизнь… (с)

ПРОЛОГ

— Шаур-Шаур... — осуждающе вздохнул Монахов и со звонким щелчком загнал шар в лузу. Взгляд его не отрывался от бильярдного стола. Медленно он обошел кругом и остановился, оценивающе глядя на белые шары, разбросанные по зеленому сукну. Привычно так глянул — с прищуром. Примечая следующие ходы, задумчиво потер гладко выбритый подбородок.

Сегодня Монахов не попросил составить ему компанию как раньше. Леность движений не могла обмануть Шаурина, он знал, по какой причине его сюда привели. Единственное, в чем был точно уверен: его не убьют именно сегодня. Точно не сегодня. Это было бы слишком просто, иначе уже отправили бы на тот свет.

Смысла открывать сейчас рот и оправдываться не видел. Не для того Монахов его позвал.

Карп, сука... Сильно уж ухмылялся, когда увидел его сейчас во дворе. Монахов всегда держал их с Карповым на расстоянии друг от друга, словно псов на цепи. Но когда-нибудь эти цепи порвутся, и только сам черт знает, кто из них двоих в живых останется.

Еще пара звонких ударов кием. И такая же звонкая тишина в бильярдной, что уже ухо резало, и ее впору было чем-нибудь разорвать. В комнате только несколько широких, низко висящих над столом абажуров, рассеивали яркий свет. Ужасно раздражало, что за чертой желтого круга трудно разглядеть лицо собеседника и приходилось только догадываться о выражении лица. Хотя в эмоциональном состоянии Монахова сейчас трудно обмануться — он в тихой ярости.

Сергей Владимирович точными размеренными движениями то и дело натирал кончик кия мелком, тщательно выбирая очередную позицию. Он всегда играл по правилам, действуя продуманно и с холодной расчетливостью. Начиная с расстановки шаров в пирамиде. И кий всегда собирал сам. Никому не доверял. Деревянная резьба такая хрупкая. Одно неверное движение и все насмарку. Сломается.

Да, Монах любил правила, особенно, установленные им самим. И жестоко наказывал тех, кто их нарушал. Шаурин нарушил. Теперь придется расплатиться.

Недалеко у двери к стене прилипли четыре амбала. Шестерки. Новенькие. Вероятно, из дачных охранников. Хорошо. Если сегодня кто-то и будет считать ему кости, то пусть это будет не Карпов. Шаурин внутренне напрягся, неосознанно готовясь к самообороне, хотя знал, что сопротивляться не будет. Да и не сможет. Эти четыре машины для убийства заломают любого, даже его.

По привычке внутренним взглядом он прошелся по карманам: только пачка сигарет, зажигалка и ключи от машины (ни оружия, ни даже ножа с собой не было). Машинальное действие — выработанная годами привычка в любой ситуации оценить свои силы. Паранойя, которая останется с ним на всю жизнь.

Может странно, но и страха не чувствовал. Возможно, зря. Но что-то подсказывало, что все не так уж и плохо. Главное, не горячиться.

— А я ведь тебе доверял, — выдавил из себя Монахов. — Чем думал, когда дочь мою...

Такое приятное откровение в столь печальную минуту вызвало у Шаурина немую усмешку. Ни одного слова, только легкая тень на щеке, но иногда молчание красочнее любых слов, а Монахов знал его прекрасно, чтобы догадаться о чувствах. Можно сказать — воспитал. Только вот отцом его назвать Денис никогда бы решился: звучит слишком порядочно. Его родной отец ничего общего с этим человеком не имеет.

Монахов бросал на Шаурина меткие взгляды. Удивительно: стоит, не дернулся даже. Молодец, выдержка, что надо. Так и должно быть. Но ответить должен. А там видно будет... Чтоб неповадно было. Нельзя по-другому. Никак нельзя.

— Ладно. Пора кончать с этим.

Как по команде, эти четверо бросились на Шаурина, сыпля ударами со всех сторон. Все же, организм, настроенный на бой, ответил. Невозможно было сдержать эту машинальную реакцию на агрессию в свою сторону. Но скоро перед глазами все поплыло. Тело запульсировало болью. Болью задышало. Перед глазами замелькали яркие слепящие звездочки, быстро расплывающиеся в радужные пятна.

— Не убейте только, — бросил Монахов и вышел.

Это было последнее, что Шаурин смог осознать трезвым умом. Сознание уплыло. Осталась лишь глухая засасывающая темнота. И боль.

Его выволокли из бильярдной и бросили в подвал.

Сколько был без сознания, определить не мог. И в эту минуту сказать с уверенностью, что пришел в себя, а не находился где-то на небесах, тоже.

Хотя, нет. Если на небесах, то было бы жарко. Ведь его место — в аду.

А здесь и сейчас ужасно холодно. Реальность сузилась до ледяного бетонного пола, что был под ним. Шевелиться даже не пробовал: тело — сплошное месиво.

Раздался лязг замка, а потом пронзительный скрип отрываемой железной двери. Скрежет металла ударил по нервам, вызвав невыносимую головную боль.

— Денис...

От ее голоса он чуть не подскочил.

— Денис... родной...

Она присела рядом с ним на колени. Едва притронулась, и с его окровавленных губ сорвался протяжный стон. Ребра сломаны.

— Юля... спятила... — Силясь и закусывая губы, он кое-как сел, оперевшись на стену. Вымученно выдохнул. Растревожил застывшую боль, — задохнулся от нее, — и теперь все тело запылало огнем. Во рту пересохло.

— Это не я сказала… Попей, — с ходу начала оправдываться. Голос дрожал, говорила негромко, почти шепотом, но слова в тесном мраке эхом отскакивали от стен и били по самым больным местам.

Горлышко бутылки коснулось губ, и Денис сделал пару глотков. Дышать стало гораздо легче. Как она видела в такой темноте — непонятно. Сам он едва мог что-то различить, только почувствовал, как Юля приложила к лицу мокрый бинт, пытаясь стереть кровь. Но он взял ее за руку, останавливая.

— Не надо... иди... хуже будет.

— Куда еще хуже? — возмущенно зашипела она, не обращая внимания на то, насколько сильно он сделал это. Откуда только силы?.. Вырвала ладонь и продолжила промакивать кровь. — Мне он ничего не сделает. И от тебя я все равно не отстану. Я пообещала ему, что не буду с тобой встречаться, но я не говорила, что брошу тебя в таком состоянии. Как я могу? Я у себя, а ты здесь… — Слезы текли по щекам, но она не обращала на них внимания. В темноте он все равно не увидит, а с голосом удавалось совладать более-менее.

— Юля, Юленька… — на выдохе сипло прошептал он. Легко мог представить, с каким сосредоточенным спокойствием она касалась его, вытирая кровь, будто делала что-то обычное.

— Тихо…

— Мне бы покурить…

Руки у нее опустились, и показалось, что она всхлипнула. Или икнула. Точно не разобрал, но она издала какой-то звук.

Нет, заплакала. Тихо так, беззвучно, опустив голову, утыкаясь лицом ему в грудь. И только хрупкие плечи подрагивали, говоря о ее слезах.

— Дурак… какой же ты дурак. Как же я люблю тебя…

— Юленька… — Не обращая внимания на запачканные руки и звенящую боль в теле, он прижал ее голову к себе, зарываясь пальцами в волосы на затылке, собирая их в пригоршни. Желание коснуться ее превозмогало все на свете.

— Я не дам тебе сигареты. Вот поправишься и кури сколько хочешь. А сейчас не дам… — заикаясь говорила она.

Денис, верно, думает, что ей пришлось тайно спуститься в подвал, украсть ключи или что-то подобное. Но это было не так. Ему необязательно знать, что отец сам сказал, где Шаурин. Выбрал самый лучший способ ее наказать, когда положил ей на стол ключи от подвала, вселив уверенность, что она сама во всем виновата. Только она одна во всем виновата. Знал, что придет сюда. Обязательно придет.

Юлька и свет могла зажечь, но боялась. Обостренных чувств хватало, чтобы видеть в темноте, как кошка. Но при свете боялась, что не выдержит увиденного. И так сердце разрывалось.

И Денис тут со своими… сигаретами…

ГЛАВА 1

Действие происходит в одном из городов России.

Школьный звонок. Простой звук, вводящий детский и без того взбудораженный мозг в состояние полнейшей эйфории. Особенно, если этот звонок сообщал об окончании последнего урока.

Трудно представить скорость, с которой собирались дети, если уже через минуту орущая толпа толкающихся младшеклассников высыпала на улицу.

С той же скоростью, румяные и разгоряченные, они неслись к решетчатым воротам, и только вывалившись из них с победными криками, свободно вздыхали, приостанавливались и, разделившись на группки, не так поспешно рассасывались по дворам, скрываясь в подъездах домов, чтобы вскоре снова вырваться на свободу и заняться действительно важными делами, какие только могли интересовать шести-семилетних мальчишек.

— Денис, ты выйдешь?

— Да! – крикнул мальчик, вбегая в подъезд. – Без меня не ходи! Дождешься?

— Да! – выкрикнул его дружок, вбегая в соседний.

Бабульки, оккупировавшие лавочки, укоризненно качали головой, что ясно должно было означать: «…и куда только родители смотрят…»

Лифт загнали на последний этаж. И дождаться его не было никаких сил, потому мальчик перестал жать кнопку вызова и взлетел по лестнице на четвертый этаж. С таким же нетерпением он забарабанил в дверь.

— Чего ты так стучишь? – Сестра открыла дверь и Денис, потеснив ее, принялся стягивать рюкзак с плеч.

— Некогда, сейчас переоденусь и на улицу. Меня Ванька со Славиком ждут.

— Подождут. Сначала поешь. Иначе отцу расскажу, получишь.

— Ладно, — согласился он, зная по опыту, что с Таней спорить бесполезно. Для одиннадцатилетней девочки она проявляла поразительную твердость в его воспитании и сдавала отцу, как только подворачивался случай.

Шмыгнув в комнату, Денис забросил рюкзак с учебниками в самый дальний угол и зажмурился, услышав звон стекла. Забыл, что там стояли банки с компотом. Косясь в тот угол, он переоделся. Затем, смиренно пройдя на кухню, уселся за стол. Таня поставила перед ним тарелку теплого борща.

Испытывая удвоенное желание слинять из дома, мальчик, пару раз отхватив кусок белого батона, быстро работая ложкой, съел половину тарелки.

— Ешь нормально, — строго сказала Таня.

— Я наелся, спасибо. – Отодвинув от себя тарелку и хлебнув компота, Денис сорвался с места.

— И шапку надень, а то завтра снова будешь носом шмыгать! — крикнула сестра, убирая тарелку. Но дверь уже звонко захлопнулась, Денис ее не слышал.

В окно Таня видела, как младший брат выбежал из подъезда. Во дворе у карусели крутились его дружки, такие же «с перышком в заднице», как говорил их отец, — ветер дунул и полетели.

Конечно, рассчитывать, что Денис наденет шапку, смешно. Хорошо, что ветровку натянул, а не вылетел во двор в футболке. Хотя день сегодня ясный; небо чистое, а не покрытое осенней серо-молочной пеленой. Желто—багряные краски, вымытые утренним дождиком, еще ярче.

— Пошли, — радостно дал команду Дениска, подбегая к друзьям.

Сегодня у них важное дело. Нужно обшарить недостроенный дом. Ни сторож, ни огромный навесной замок на железных воротах не отпугивали их от заветной цели, а даже раззадоривали, ведь как узнал Славик, сторож постоянно спит в вагончике, а в ограждении есть лазейка. Так как задание предстояло не из легких, мальчишки немного посовещались, обговорили мелкие детали и условные знаки. Вдруг придется убегать. Как бы то ни было, Вовка из параллельного класса хвастался, что он там все обшарил и знает все ходы, и выходы. Уж если Вовка там побывал…

Довольные они побрели по двору, взрывая ботинками ковер из желтых листьев. Завернув за угол дома, они пошли в сторону гаражей – там пролегал кратчайший путь.

Щебень шуршал под ногами, ветер бил в лицо, забираясь за воротник и под курточки. Все трое смело шли вперед. Они добрели до «замороженной» стройки, покружили около высокого бетонного ограждения. Славик уверенно изучал плиты, ища оставленные товарищами знаки.

— Вот, — сказал он и остановился. – Помогите, — велел он и начал разгребать сваленные у забора доски. Занозы больно впивались в ладошки, но никто не жаловался.

Когда они разгребли все деревяшки, в самом низу показался лаз, попросту подкоп. — Давай за мной, — снова скомандовал Славик и полез. Денис с Ванькой переглянулись и уверенно юркнули следом.

— Т— с-с… — Славка приложил палец к губам.

Они огляделись. Территория местами заросла полынью. То тут, то там валялись ржавые бочки. Так, передвигаясь между бочками почти вприсядку, перебегая от кучи кирпича к сваленным бетонным плитам, мальчишки добрались до дома и шмыгнули в первый открытый подъезд.

Ванька присвистнул, и эхо, прокатившись по лестнице, растворилось на последних недостроенных этажах. Они побежали вверх, сбивая ногами камешки из застывшего цемента. Строительная пыль скрипела под ногами, покрывая ботинки и штаны густым слоем.