Итак, я сидела в ресторане, глядя в окно и наблюдая за снежинками, которые мягко опускались на оконное стекло, и лениво размышляя о том, что принесут мне следующие пятнадцать лет моей жизни. Я ощущала легкое головокружение от шампанского. Разумеется, это не настоящее шампанское, всего лишь итальянская «шипучка», но очень хорошая и в два раза дешевле. Я окинула взглядом стол, прислушиваясь к тихому журчанию голосов.

– А твои родители будут, Фейт? – спросила меня Сара, подцепив оливку.

– О нет, они опять уехали. Может, ныряют с аквалангом в Сен-Лусии, – неопределенно ответила я. – А может, катаются на горных лыжах на Аляске и поднимаются к вершинам на вертолете или же прыгают на «тарзанках» со скал в Ботсване…

Мама с папой пенсионеры, но их смело можно назвать неутомимыми скакунами. Их бесконечные круизы тут же сменяют сафари, а те, в свою очередь, – полные приключений путешествия во всякие экзотические страны. Почему бы и нет? В конце концов, они всю жизнь работали, теперь пришло время отдохнуть.

– Нет, Сара, – после минутного раздумья продолжила я. – Не могу припомнить, где они сейчас, они так много путешествуют.

– Это потому, что они представляют собой классический образец людей, испытывающих трудности в общении, – немного презрительно заявила Кейти. – Непрестанные поездки для них – средство избежать встреч с нами. Я хочу сказать, как только дедушка вышел в отставку из «Абби Нэшнл»,[3] так и все… Их и след простыл!

– Да, дорогая, но они все время посылают нам прелестные открытки, – заметила я. – И время от времени звонят. А бабушка любит поболтать с тобой, Мэтт, не правда ли?

– А… да, – немного нервно бросил он, оторвав взгляд от своего меню. – Да, думаю, любит.

В последнее время я обнаружила, что мама чаще всего зовет к телефону Мэтта. Ей нравится болтать с ним о том о сем, она даже звонит ему в школу. По-моему, это просто потрясающе, что между ними протянулась эта ниточка.

– Завидую твоим родителям, – с грустью сказала Сара. – Хотелось бы и мне куда-нибудь поехать, но это невозможно – я привязана к магазину.

Сара держит магазин старой книги в Далвиче. Она купила его двадцать лет назад на выплаты, полученные при разводе, после того как ее муж, Джон, бросил ее ради одной американки и переехал в Соединенные Штаты.

– О, у меня есть для вас маленький подарок в честь годовщины, – вспомнила Сара, протягивая мне украшенный лентами пакет, в котором (Питер помог мне открыть его) лежали два бокала.

– Какие красивые бокалы, Сара. Спасибо!

– Да, спасибо, мама, – сказал Питер.

– Ну, видите ли, пятнадцатая годовщина считается стеклянной, – объяснила она, пока я рассматривала красную этикетку на коробке с пометкой «Осторожно!». – Уже все собрались? – поинтересовалась она.

– Все, кроме Лили, – ответила я. – Она предупредила, что немного задержится.

Тут я заметила, как Питер закатил глаза.

– Лили Джейго? – переспросила Мими. – Bay! Я помню ее на вашей свадьбе, она была твоей подружкой. Сейчас она знаменитость.

– Да, – с гордостью подтвердила я, – знаменитость. – Но она этого заслуживает, так как невероятно много работала.

– А какая она? – спросила Мими.

– Похожа на леди Макбет, – со смешком сказал Питер, – но не такая милая.

– Дорогой, – неодобрительно отозвалась я, – пожалуйста, не говори так. Она мой старый и самый лучший друг.

– Она обращается со своими сотрудниками, как со старыми тренировочными штанами, и идет по головам, словно по ступенькам лестницы.

– Питер, это несправедливо, – запротестовала я. – И ты знаешь это. Она очень предана своему делу, у нее блестящие способности, и она заслужила свой успех.

Меня всегда огорчало, что Питер не любил Лили, но я к этому привыкла. Он не мог понять, почему я дружу с ней, и я больше не пытаюсь это объяснить. Но Лили много значит для меня. Мы знакомы уже двадцать пять лет, с того времени, когда вместе обучались в монастыре, так что между нами существует нерушимая связь. Но я не слепая и прекрасно знаю, что Лили не ангел. Например, она слишком обидчивая и у нее злой язык. К тому же она не слишком разборчива в своих связях, но почему бы и нет? Почему бы ей не поиграть в эту игру? Почему бы роскошной тридцатипятилетней женщине, в полном расцвете сил, не завести множество любовников и не развлекаться вовсю? Разве роскошная тридцатипятилетняя женщина не создана для того, чтобы ощущать себя желанной и любимой? Почему бы тридцатипятилетней женщине не выезжать на уикенды в загородные отели с джакузи и пушистыми полотенцами? Почему бы тридцатипятилетней женщине не получать цветы, шампанское и небольшие подарки? Я хочу сказать, что если ты вышла замуж, то все: романтика улетучивается в окно, и ты лежишь в постели рядом с одним и тем же телом каждую ночь. Так что я не виню Лили, хотя мне не слишком нравится, как она выбирает друзей. Чуть ли не каждую неделю она взирает на нас со страниц «Хэлло!» или «ОК!» с тем самым футболистом, или рок-звездой, или каким-то там актером из новой мыльной оперы, идущей на четвертом канале. И тогда я думаю: «Ммм. Ммм. Пожалуй, Лили могла бы найти кого-нибудь и получше». Так что нет, она не отличается хорошим вкусом на мужчин, хотя в последнее время она – слава богу! – перестала встречаться с женатыми. Да, в этом плане ее можно назвать немного испорченной. Я даже однажды напомнила ей, что прелюбодеяние запрещается одной из семи заповедей.

«А я и не совершаю прелюбодеяния, – негодующе заявила она. – Я не замужем, так что это всего лишь блуд». Между прочим, сама Лили не стремится к замужеству, она всецело предана своей карьере. «Я сама себе хозяйка!» – любит восклицать она. Должна признать, она способна бросить вызов любому мужчине. Во-первых, она чрезмерно в себе уверена и постоянно находится в боевой готовности. Питер считает ее опасной, но это не так. Просто она отличается фанатической приверженностью «своим» – она верна друзьям и безжалостна к врагам, а я точно знаю, к какой категории отношусь я.

– У Лили еще двенадцать приглашений на сегодня, – сообщила я. – У нее столько знакомых.

– Да, мама, – сухо сказала Кейти. – Но ты ее единственная подруга.

– Что ж, может, это и так, дорогая, – не без гордости согласилась я. – Но все же я считаю, очень мило с ее стороны, что она согласилась приехать.

– Очень любезно, – сухо заметил Питер. К этому времени он уже выпил пару бокалов. – Дождаться не могу ее театрального выхода, – саркастически добавил он.

– Дорогой, – терпеливо принялась объяснять я. – Лили не может обойтись без театрального выхода. Я хочу сказать, она не виновата в том, что настолько сногсшибательна.

И это действительно так. Она просто умопомрачительная. На нее все глазеют. Во-первых, она чрезвычайно высокая, худая, как гончая, и всегда изысканно одета. В отличие от меня. Я получаю небольшую сумму на работе на покупку одежды, в которой веду передачи на телевидении, и обычно покупаю ее в «Принсиплс» – мне всегда нравились их вещи. В последнее время я даже иногда заглядываю в «Некст» и «Эпизод», но Лили выделяется огромная сумма на одежду, к тому же ей присылают свои наряды дизайнеры, так что она всегда выглядит изумительно, просто потрясающе. И даже Питер признает, что у нее большой талант, мужество и энергия. У нее было трудное начало. Я хорошо помню тот день, когда ее привезли в Сент-Бед. Я так и вижу эту картину: однажды утром после мессы на возвышении в главном вестибюле стоит преподобная матушка, а рядом с ней эта новенькая девочка. Всем нам не терпелось узнать, кто же она.

– Девочки, – обратилась к нам матушка, когда шепот стих. – Это Лили. Лили Джейго. Мы все должны быть добры к Лили, – продолжала она снисходительно, – потому что Лили очень бедна.

До своего смертного часа не забуду выражения ярости на лице Лили. И конечно же, девочки не были к ней добры. Совсем наоборот. Они дразнили ее из-за акцента, смеялись над неуклюжестью, унижали ее из-за ее явной бедности и постоянно издевались над ее родственниками. Они называли ее «Белоснежной Лилией», и ее очень злило это прозвище. А потом, когда они обнаружили, насколько она умна, ее возненавидели и за это тоже. Но я не испытывала к ней ненависти. Мне она нравилась. Меня тянуло к ней, может, потому, что я тоже была аутсайдером. Надо мной часто смеялись в школе и даже прозвали меня «Истинная Вера»,[4] потому что все считали меня слишком наивной. Но меня было трудно дразнить, так как я едва понимала смысл издевок. Мне было ясно, что курица переходит дорогу для того, чтобы оказаться на другой стороне, и я не могла понять, что в этом смешного. Я хочу сказать, зачем же еще курице переходить дорогу? И конечно же, звонок необходим на велосипеде – иначе может произойти несчастный случай. Это очевидно. Что же в этом смешного? Понимаете, что я имею в виду? Девчонки считали, что я легковерная дура. Как нелепо! Но это не так! Хотя я и доверчивая. О да. Я хочу верить людям и верю. Предоставляю другим извлекать пользу из сомнений, я же верю тому, что мне говорят. Потому что я этого хочу. Я уже давно решила: не хочу быть такой же циничной, как Лили. Она подозрительна по природе, и хотя я очень люблю ее, но сама никогда не смогла бы стать такой же. Поэтому, наверное, мой кошелек всегда полон всяких иностранных монеток – я никогда не пересчитываю сдачу. Продавцы так и норовят всучить мне пригоршни всяких десятицентовиков, пфенигов и франков. Но мне все равно. Не хочу быть женщиной, которая всегда начеку. Думаю, я по природе своей оптимистка – я всегда верю, что все будет хорошо. И в свой брак я тоже верю. Я никогда и представить себе не могла, что Питер может сбиться с пути истинного, – и он не сбился, так что я права. Я уверена, что вы можете создать свою судьбу силой собственных мыслей и желаний. Во всяком случае, мне даже нравилось то, что Лили немного порочна, поскольку я точно знала, что никогда не смогу стать такой. Я помню, как однажды, когда нам было по тринадцать лет, мы сбежали в город, солгав сестре Уилфред, будто бы просто пошли на прогулку. Но вместо этого сели в автобус, идущий в Рединг, истратив мои карманные деньги. Мы накупили сладостей, а себе Лили купила сигареты. Она даже болтала с какими-то мальчиками. Затем, по дороге назад, она совершила нечто ужасное – подошла к газетному киоску и стащила экземпляр «Харперз энд Куин». Я хотела, чтобы Лили вернула его, но она наотрез отказалась, хотя пообещала рассказать об этом на исповеди. Помню, как позже она рассматривала его в дортуаре, пребывая в состоянии, близком к трансу, она листала его с таким благоговением, словно то было Священное Писание, а потом поклялась вслух, что станет издавать такой журнал, и все девчонки покатились со смеху. Но она действительно это делает.

– Лили долго жила в Нью-Йорке, не правда ли? – поинтересовалась Мими, разламывая булочку. – Я часто встречаю ее имя в прессе.

– Шесть лет, – ответила я. – Она работала в «Мирабелле» и «Вэнити Фэр». И пока мы пробовали свои итальянские закуски, я рассказывала о ее карьере и о ее преданности своему делу. Потому что я очень горжусь своей дружбой с ней. Я рассказала и о том, как она оставила Кембридж, когда ей предложили скромную должность в «Мари Клэр». Но именно это стало началом ее долгого восхождения по скользкому шесту или, скорее, по блестящей обложке. Она намеревалась добраться до самой вершины и добралась. Три месяца назад она стала первой чернокожей женщиной, издающей модный глянцевый журнал.

Он называется «Я сама», вы, конечно, знаете, о чем речь. Питер относится к журналам по-снобистски, свысока – считает их слишком банальными, а Лили называет «верховной жрицей внешнего лоска». Но я бы сказала – chacun a son gout,[5] а Лили блестяще делает свое дело. Правда, некоторые вещи кажутся просто нелепыми. Совершенно не в моем вкусе. Все эти сомнительного рода сенсации и «Серое – новое черное», «Толстое – новое тонкое», «Старое – новое молодое». Но журнал всегда выглядит так роскошно, ведь в нем фотографии со всего мира. К тому же статьи написаны вполне хорошим стилем – Лили говорит, будто может отделить зерна от плевел. О да, Лили добилась большого успеха. О да, у нее злой язык. Но она никогда не причинит мне вреда. Я твердо знаю это.

Во всяком случае, к девяти Лили еще не приехала. Мы уже покончили с закусками и ждали основное блюдо, я заказала филе барашка. Разговор снова вернулся к брачной теме и к нам с Питером.

– Пятнадцать лет! – со смехом воскликнула Мими. – Просто не могу поверить в это! Я так хорошо помню день вашей свадьбы. В университетской часовне. Мы до смерти замерзли, шел снег, как сегодня.

– Потому что у нас была белая свадьба! – сострила я, и Питер засмеялся.

– Но как изумительно, что у вас уже пятнадцатая годовщина, – заметила Мими. – Милостивый боже! А у меня даже не было первой! – Все мы улыбнулись при этих словах, а она бросила на своего мужа Майка нежный взгляд и добавила: – Я только недавно дождалась благополучного конца!