Между скамьями, собирая ставки, сновали подростки в красных футболках. К ложам тоже был приставлен такой паренек, а в дополнение — девушка в красном открытом топике и мини-юбке, обеспечивавшая «элитных» посетителей вином и горячительными напитками.

Рассчитана каждая ложа была человек на шесть-семь, а не на одиннадцать, как получилось в их случае — в результате кресла стояли почти впритык, и Филиппу пришлось сидеть у самой лестницы. Каждый раз, когда появлялась официантка с подносом, он вынужден был вставать, пропуская ее.

Амелия и компания развлекались вовсю: то и дело подзывали официантку и заказывали новые порции спиртного; делали ставки, обсуждали достоинства бойцов, а во время схваток истошно орали «Давай!», добавляя крепкие выражения по меньшей мере на трех языках.

После пяти поединков наступил короткий антракт, затем на арену снова выскочил клоун и гаркнул:

— А теперь — внимание! Победителем следующего матча сможет стать любой из вас! А вот и приз! — он поднял над головой пачку купюр. — Для того чтобы получить его, надо победить нашего бойца — Малыша Леона!

Малыш Леон — коротко стриженый молодой парень в тельняшке — появился из-за занавески и вскинул руки, приветствуя публику, после чего, поигрывая мышцами, обошел арену, пока клоун продолжал надрываться:

— Ну, кто хочет сразиться с Малышом Леоном?! Смелее, смелее!

С одной из трибун, подбадриваемый выкриками приятелей, начал спускаться высоченный небритый мужик лет сорока. С разных сторон послышалось «Давай!», и к тому моменту, как мужчина ступил на арену, отдельные выкрики превратились в дружное скандирование — симпатии публики были явно на его стороне.

Увы, здоровяк не продержался и одного раунда. Ни рост, ни длина рук, которыми он безуспешно размахивал, не помогли ему избежать быстрых ударов левой — основного «оружия» Малыша Леона. Довершил дело сильный пинок ногой, после которого здоровяк припал на одно колено, попытался встать — но два мощных, последовавших почти без интервала удара отбросили его назад и повалили на спину. Больше вставать он не пытался, пока клоун, он же рефери, не объявил его побежденным, и лишь потом с трудом поднялся и пошел по лестнице к своему месту.

А клоун уже вызывал следующего смельчака:

— Что ж, этому приятелю не повезло, но приз остался! — он махнул пачкой купюр, — Теперь, чтобы получить его, нужно сразиться с Черным Джеком — поприветствуем Черного Джека!

Черным Джеком оказался здоровенный негр — голый до пояса, в коротких белых штанах. Кожа его, очевидно чем-то намазанная, блестела в свете ярких ламп, подчеркивая могучую мускулатуру.

— Ну, кто готов померяться с Джеком силой? Давайте, смелее, приз вас ждет! — подначивал клоун.

В этот момент Филиппа бесцеремонно похлопали по плечу:

— Пропусти, мне в туалет надо!

Он встал, отступил, чтобы Амелия могла пройти. Она протиснулась мимо, Филипп уже собирался сесть — и в этот момент толчок в спину заставил его качнуться вперед и пробежать несколько шагов вниз по лестнице.

— Давай! — заорала она вслед.

Чудом не вылетев на арену, он все-таки сумел удержаться на ногах; затормозил, обернулся — смеясь, баронесса отсалютовала ему бокалом.

— Давай!

— Давай!! — подхватили с трибун.

Филипп замер в растерянности. Что теперь делать? Вернуться в ложу?

Он представил себе, как сейчас скажет: «Извините, я просто споткнулся!» и пойдет обратно наверх. И свист, и взгляды, которых он не увидит, но от которых будет гореть спина…

А драться — это именно то, чего она добивается.

Что ж — он будет драться. Все лучше, чем чувствовать себя оплеванным!

Он, не торопясь, снял пиджак, чуть подумав — рубашку, сложил это все на барьере. И взглянул на своего будущего противника. Тот улыбался — едва заметно, но в его улыбке так и читалось полупрезрительное: «Ну вот, еще один!»

Кулаки Филиппа сами сжались от ярости, словно этот полуголый намасленный парень был специальным посланником Амелии, призванным, чтобы унизить его и втоптать в грязь. Словно перед ним стояла сама Амелия…

Очевидно, эта ярость отразилась у него на лице — его противник перестал улыбаться и шагнул вперед.

Пожимать друг другу руки тут было не принято. Они сошлись в центре площадки, рефери сделал отмашку и тут же отскочил. Черный Джек мгновенно бросился вперед. Филипп еле успел блокировать мощный удар правой, но при этом вынужден был отступить на пару шагов.

Сука!

Нет, больше он не отступит! Следующий удар Филипп уже встретил своим, не менее мощным, целясь в черное лоснящееся лицо, воплощавшее в себе сейчас все, что он ненавидел.

Дальнейшее он помнил плохо. Ярость кипела в крови, в ушах шумело; выкрики с трибун, свист — это осталось где-то далеко, за гранью восприятия. Несколько раз он падал от ударов противника, но тут же вскакивал, подбрасываемый все той же заполонившей каждую клетку его тела исступленной животной яростью. Наверное, так чувствовали себя легендарные берсерки.

В какой-то момент Филипп увидел, что его рука залита кровью. Его собственной? Противника? Неважно!

Когда ненавистное лицо, маячившее перед глазами, вдруг исчезло, он даже не сразу понял, что произошло. Быстро повернул голову — где он, куда делся?! — и только потом пришел в себя.

Черный Джек лежал навзничь на краю площадки, и клоун, склонившись над ним, отсчитывал:

— …Три… Четыре… Пять…

На счет «Восемь» боец попытался привстать, но снова рухнул на опилки.

— Девять… Аут!

Все… Все кончено…

Радости не было — лишь ощущение потери, словно исчезнувшая незаметно ярость оставила за собой не заполненную ничем пустоту. Накатила боль, которой Филипп до сих пор не чувствовал. Саднили костяшки пальцев — в отличие от бойцов, «смельчакам» из публики никто не обматывал кисти бинтом; голова гудела, левый глаз заплыл и почти ничего не видел.

Во рту стоял вкус крови. Он провел рукой по губам, на пальцах остались алые мокрые следы. Майка тоже пестрела красными пятнами.

Филипп обернулся. Амелия по-прежнему стояла на лестнице с бокалом в руке. На лице — восторг, почти экстаз; сверкающие глаза, торжествующая улыбка — ему хватило одного взгляда, чтобы увидеть все это.

Он подошел к барьеру, взял пиджак и рубашку. Надевать их было нельзя, сначала надо смыть кровь.

Клоун что-то крикнул, но Филипп, не обращая на него внимания, пошел к лестнице. С каждым шагом идти становилось все труднее, боль вспыхивала в новых и новых местах.

По мере его приближения лицо Амелии вытягивалось. Улыбка исчезла, глаза стали испуганными. Он подошел вплотную и смерил ее взглядом; сказал тихо, чтобы слышать могла только она:

— Сука!

И пошел дальше, наверх, туда, где виднелся указатель туалета.


Одного взгляда в зеркало Филиппу хватило, чтобы оценить и расквашенную губу, и распухшую побагровевшую скулу, и превратившийся в узкую щелочку левый глаз — удар правой у парня был просто убийственный! И кровь, продолжавшую стекать по подбородку и капать на майку…

Сука! Одна улыбочка эта ее торжествующая чего стоила!

Ладно, черт с ней — сейчас надо думать о том, как побыстрее кровь смыть. В таком виде его и в такси не возьмут.

Но прежде всего он проковылял к писсуару — подпирало так, что не было никаких сил терпеть.

Ффу-ух-х! Сразу стало полегче. Теперь уже можно жить…

Услышал, как позади открылась дверь. Стук каблуков, знакомый запах духов… ну конечно, кто еще, кроме баронессы фон Вальрехт, способен бесцеремонно вкатиться в мужской туалет!

Филипп обернулся.

Амелия смотрела на него испуганными глазами, в руке ее по-прежнему был зажат наполненный бокал.

— У тебя из носа кровь! — растерянно сказала она.

— Да, кровь… А ты чего хотела, когда меня подставляла?! — Говорить было больно, слова из-за разбитой губы получались невнятно-шепелявыми. — Стерва! Знала, что добром я драться не пойду, и решила по-своему сделать?!

— У тебя кровь течет… — повторила она жалобно, будто и не услышав того, что он сказал.

— Знаю, — огрызнулся Филипп.

Провел рукой под носом — на ней остались красные полосы. Заодно задел губу, снова почувствовал во рту вкус железа и пошел к раковине.

— Тебе надо к врачу — послышалось сзади.

— Обойдусь! — он включил воду на полную мощность и сунулся лицом под струю.

Выпрямился, взглянул на себя в зеркало. Да, видок еще тот…

Почувствовал неуверенное прикосновение к плечу и обернулся.

— На, выпей! — Амелия протянула ему бокал.

Он взял его и демонстративно, тоненькой струйкой, вылил себе под ноги — так, что брызги плеснули ей на туфли. Тут же пожалел об этом — глоток чего-нибудь холодного сейчас бы не помешал — и со злостью спросил:

— Интересно, что ты туда подсыпать успела, чтобы мне еще получше напакостить?

— Я… ничего… это просто вино было… — Филипп не ожидал, что она вдруг беспомощно всхлипнет. — У тебя кровь, — повторила она, уже в который раз.

Ах, да — Трент же говорил, что она крови боится! Вот оно что! Поэтому она и белая вся, и вид такой, словно сейчас, прямо тут, на пол грохнется.

— Ты только в обморок не падай, пожалуйста, — быстро сказал он.

— Нет… я… Не сердись, пожалуйста, я не думала, что так выйдет! — тоненько и жалобно зачастила Амелия. — Я думала, ты его легко победишь… Я не хотела, я не думала, что будет кровь! — В голосе ее послышалось отчаяние — чуть ли не обида. — Мы с тобой в ссоре были, и я подумала, что если ты приз выиграешь, то мы помиримся, — она снова всхлипнула. — Я не хотела ничего плохого, я просто хотела, чтобы мы помири-ились!

— Господи, с кем я связался?! — Филипп невольно рассмеялся. — Тебе что — десять лет? Поссорились, помирились…

— Пожалуйста, поехали к врачу!

— Да не нужен мне никакой врач!

Толком сердиться уже не получалось — нелепые объяснения Амелии заставили его в который раз осознать, что, несмотря на свой рост и вид, она совсем еще молоденькая девчонка, при этом, что называется, «без царя в голове», и нередко сначала делает что-то — а потом уже дает себе труд подумать.

Почувствовав его слабину, баронесса прибодрилась, к ней стремительно начала возвращаться обычная самоуверенность.

— Как это — не нужен?! У тебя кровь идет! Откинь голову — я в кино видела, так делали! — Подойдя вплотную, попыталась запрокинуть ему голову назад.

— Не лезь! — Филипп отпихнул ее локтем. — Не тронь меня!

Отойдя к умывальнику, он еще раз сполоснул лицо; кое-как натянул рубашку — пиджак и галстук решил не надевать.

— Ладно, пошли.


Слава богу, в ложу Амелия возвращаться не собиралась, сразу повела его к выходу, болтая при этом без устали:

— Я твой приз забрала, он у меня… И еще на тебя поставила, я тебе половину выигрыша отдам… Там много получается, почти тысяча долларов!

Идти было трудно. Каждое неловкое движение вызывало вспышку боли под ложечкой, после которой приходилось дышать короткими неглубокими вдохами.

— …Сейчас мы доберемся до врача — он тебе даст что-нибудь… У тебя очень болит? Как ты думаешь, ты послезавтра уже машину вести сможешь? А то послезавтра мы в Ниццу прибываем…

— Слушай, заткнись, а? — попросил Филипп. — Мне говорить больно.

Амелия тут же послушно замолчала и пошла рядом, испуганно-сочувственно поглядывая на него.

На улице было тепло, веял легкий приятный ветерок и пахло бензином — после прокуренной духоты зала этот запах казался свежим и бодрящим. Вдалеке виднелось что-то похожее на шоссе — мелькали фары стремительно проносившихся машин, горели фонари.

— А ты здорово дерешься! — не выдержав молчания, снова прорезалась Амелия. — Это ты в армии научился, да?

— Да.

— А…

Он взглянул на нее — этого хватило, чтобы она снова заткнулась.

В том, что первый попавшийся таксист согласится посадить к себе в машину подозрительного типа с разбитым лицом, Филипп сомневался и думал, что сейчас предстоит уговаривать, платить втридорога. Но он недооценил Амелию — едва завидев свободную машину, она, размахивая руками, ринулась под колеса. Он еле успел схватить ее и дернуть обратно.

Таксист остановился и высунулся:

— Мадемуазель, вам нужна помощь? Этот человек к вам пристает?

— Нет! То есть… ну садись в машину, что ты стоишь?! — подтолкнула она Филиппа и полезла следом. — Нам нужно к врачу, видите, у него…

— Не надо мне никакого врача, обойдусь! — перебил он. — Поехали на яхту!

— Ты что?.. — начала она.