Ей говорили, что это дитя — ее. Нет! Это не ее девочка, хоть и помнит она и тяжесть живота, и родовую боль. Этот ребенок — подсадной. Дьявольское семя, выращенное в ее утробе. Она лишь помогла этой дочери тьмы появиться на свет. Какая ирония — ребенку тьмы — на свет. Но не будь света, не было бы и тьмы. Две противоположности мира. Свет и тьма. Добро и зло. А как радовалась она поначалу, когда поняла, что носит под сердцем ребенка! Пока не стала чувствовать, как в ее утробу ночью заползают змеи, сворачиваются там клубками. Когда она впервые ощутила скользкое холодное прикосновение к животу, закричала от ужаса. Откинула одеяло, тронула рукой выросший живот. Нет, никого сверху нет, хоть она и готова была поклясться, что мгновение назад ощутила холодное прикосновение к коже и затем — скользящее движение. И острую, но короткую боль в области пупка. Что-то заползло к ней в живот — она могла поклясться в этом! Но если сказать кому, ей не поверят. Решат, что это просто страхи, свойственные беременным. А может, и кошмарный сон. Ей и самой хотелось поверить в последнее, но, увы, от подобных ощущений она просыпалась не однажды. И каждый раз, вскрикивая от боли и ужаса, пыталась первым делом нащупать выключатель и зажечь свет. Но лампочки то оказывались перегоревшими, то взрывались.

Осознав, кого вынашивает, она попыталась избавиться от этого груза. Но ей не дали. Заперли в помещении. Люди в белых халатах невольно оказались посредниками тьмы. Под их контролем появилась на свет эта дочь дьяволицы... Растет, с каждым днем набирая силу. И никто не знает, какая страшная бомба заложена в этой девочке...

Нет, нет. Нельзя допустить, чтобы зло, заключенное в тельце почти годовалой девочки, выросло, распустило щупальца, разрослось, накрывая темнотой мир. Выпивая краски, глуша звуки, поглощая ароматы, оставляя без чувств. Наполняя опорожненные сердца безысходной тоской, иссушая души. Нет!

А девочка доверчиво идет к ней на руки, смеется, прижимается к груди. И пахнет от нее так сладко — ванилью и сливочным печеньем. Малышка... «Доченька», — вдруг шепчут губы, а сердце щемит от любви, и нежность наполняет душу... - Нет! Не нежность это, а змеи. Обман, которым тьма пробует одурманить ее. Не выйдет!

Таким крепким объятием прижала бы она к себе родную дочь в момент опасности. Но не дочь она прижимает, а будущую жрицу тьмы. Малышка, почувствовав неладное, завертелась, пытаясь освободиться. И, не справившись, заревела.

— Да тише ты!

Шаг, другой — к окну, потом — на подоконник. Одной рукой так сложно открыть заевший шпингалет. Но вот в открытое окно врывается волна звуков…

— Ольга! — раздается так не вовремя испуганный оклик. — Да что же ты, негодная, задумала?!

Не успела. Замешкалась, и вот... Вырвали у нее из рук девочку с затопленными темнотой глазами. И ее саму стянули вниз, связали, усмирили, хоть она и сопротивлялась изо всех сил. Дьявольские слуги... Везде они. Везде, везде!

…Как жаль, что не удалась ее попытка. Как жаль... Тьма теперь взяла ее под особый контроль. Опутала тугим коконом, привязала к кровати. Следят за ней. Следят. Но она найдет способ обхитрить тьму и вырваться...





***

Утро началось с криков. Чьи-то голоса, разговаривающие на повышенных тонах, ворвались в сон бравыми спецназовцами, вызывая суматоху и растерянность. Похоже, кто-то ссорился, и Рита спросонья испугалась, что выясняющая отношения пара — Иван и Таня. Но это было так на них не похоже... Они вообще никогда, насколько она знала, не ссорились. Да даже если бы между ними вдруг пробежала кошка, они не стали бы выяснять отношения при посторонних. А кто-то, кто затеял ссору, уже кричал не где-то в отдалении, а рядом, будто стоял под дверью спальни Риты и Лики.

— Ну и иди, иди, куда хочешь! Подумаешь, королева! — зло выкрикнул мужской голос. — Только не жди, что я потащусь за тобой — возвращать и уговаривать!

В ответ раздалось неразборчивое бормотание, а затем — стук хлопнувшей двери.

— Это кто так разорался? — недовольно спросила Лика, не открывая глаза и натягивая подушку на голову. Рита не ответила. Повинуясь любопытству, она торопливо переоделась в джинсы и свитер, приоткрыла дверь и высунулась в коридор. И тут же нос к носу столкнулась с Олегом, который стоял, опершись рукой о косяк ее двери.

— Привет, — поздоровалась девушка, от неожиданности заливаясь краской. — Ты к нам?

— Нет, не к вам, — усмехнулся Олег, и от его усмешки сердце Риты сделало кувырок. Надо же... чувства к нему прошли, но она все еще продолжает вот так... неправильно... реагировать на его усмешку обаятельного плохого парня, который с первых минут появления на экране отбивает роль у главного героя — до мозга костей положительного и благородного.

Хорошим девочкам нравятся плохие парни...

— А-а, — не нашла она что ответить. Олег не давал ей ни пройти, ни закрыть дверь, все так же стоял, по-свойски опираясь рукой на косяк. Рукав его черного свитера задрался, и Рита невольно остановила взгляд на обнаженной части руки Олега. Выпирающие под смуглой кожей вены, упругий рельеф мышцы. Ей вдруг так нестерпимо захотелось провести пальцем по выступающей жилке к локтевой ямке, казавшейся ей беззащитной.

Сбегая от своих непрошеных желаний, возникших так некстати, и от его взгляда, она попыталась прошмыгнуть под рукой парня, но Олег, на долю секунды опередив, опустил руку, преграждая девушке путь. И улыбнулся довольный своей шуткой и смущением Риты.

— Ты мне дашь пройти? — сказала она. Вышло у нее это слишком строго. Как у третьеклассницы, фыркающей в сторону нравившегося ей одноклассника.

— А я тебе разве мешаю? — удивился Олег, убирая руку, — Иди.

Она вышла и, чувствуя себя неловко оттого, что не знала, зачем и куда идти, остановилась.

— Тут кто-то, кажется, ссорился.

— Нет, не ссорился, — возразил Олег со сладкой улыбкой. — Одной девушке вдруг пришла в голову глупость, а ее мужчине надоело ей потакать. Девушка обиделась и ушла, думая, что мужчина за ней побежит. Но он этого делать не будет.

— Почему? — спросила Рита, стоя все так же поодаль от Олега.

— А зачем? — вопросом на вопрос ответил он. — Зачем, если девушка привыкла легко обижаться и быстро остывать. Походит-походит, вернется, еще прощения просить будет. Если пойти за ней, то будет дуться еще дольше. Не потому, что ей обидно, а ради того, чтобы ее уговаривали. Я уговаривать не люблю. Прихожу и беру.

Может, последнюю фразу он произнес без особого смысла, но Рита уловила в ней намек на их первую и последнюю ночь. Он действительно... пришел и взял. И уговаривать не пришлось.

Видимо, Олег тоже вспомнил о том же, потому что вновь усмехнулся — со значением. И даже поиграл бровями. Рита вдруг почувствовала приступ гадливости: самец, пустой самец, вот он что из себя представляет. И знала она об этом практически с самого начала. Но хоть и знала, все равно долго не могла выкинуть его из мыслей. Да и сейчас, хоть и не испытывает к нему прежних чувств, все равно нет-нет да попадает в его ловушки, расставленные для всех без разбору. Доколе...

— Пойду, поищу Дашу, — сказала она, поворачиваясь к Олегу спиной. — Когда-нибудь ты вычерпаешь все ресурсы, и брать тебе станет неоткуда.

— О чем это ты?

Не ответив, Рита направилась к двери.

— Подумаешь, какая... Училка! Правильная вся такая, — донеслось до нее, когда она закрывала собой дверь. Удивительно, но реплика Олега совсем не задела. Напротив, даже вызвала улыбку так смешно, по-детски прозвучали его слова.

Утренняя прохлада приняла ее в свои объятия, заставив поежиться. За ночь температура резко понизилась, похоже, обещанное синоптиками похолодание действительно состоится. Вчерашний жаркий день был лишь аттракционом неслыханной щедрости весны. Побаловала теплом в первый майский денек — и хватит.

Рита спустилась с крыльца и огляделась в поисках Даши. Ей подумалось, что девушка не ушла далеко в надежде, что Олег отправится на ее поиски. Сидит и ждет где-нибудь поблизости, вдруг он появится, возьмет ее за руку попросит прощения, вернет. Рита неожиданно испытала сочувствие к этой, в общем-то, чужой девушке. Быть спутницей Олега — не сахар. И зря она прежде завидовала всем его девушкам, представляя себя на их месте. Вакантным оно долго не бывает, но и меняются кандидатуры тоже быстро.

Что она скажет Даше, когда найдет ее, Рита не знала. В их отношения с Олегом она вмешиваться не собиралась. Но ей показалось неправильным, что девушка где-то сейчас ходит одна, возможно, плачет. Даша и так чувствовала себя неловко в чужой компании, последовала за Олегом как тень и так, его тенью, и провела предыдущий день. Возможно, Рита попросит Дашу не расстраиваться, предложит вернуться и выпить вместе по чашке чая. Наверняка девушка еще и замерзла: неизвестно, в каком виде она выскочила. Может, кроме тех ничего не прикрывающих тряпочек у нее и нет другой одежды. Рита что-то не заметила, чтобы у Даши с собой была большая сумка с вещами.

Она обошла всю территорию, прилегающую дому, стараясь не вспоминать о том, как бегал тут девочкой, как помогала бабушке пропалывать грядки. Ненужная ностальгия, с ней было покончено в тот день, когда она поставила свою подпись на договоре о купле-продаже.

Даши на участке не оказалось. Рита даже заглянула в хозяйственный блок, который стоял незапертым, надеясь, что девушка прячется там. Но увидела лишь садово-огородный инвентарь и пустые пыльные мешки, брошенные прямо на земляной пол.

Она вернулась к крыльцу и, поразмыслив, решила пройтись по улице. Даша не могла далеко уйти.

Когда-то деревня просыпалась очень рано: хозяйки вставали едва ли не с петухами, готовили корм живности, выходили летом до солнца полоть грядки. В восемь утра с улицы доносился зычный голос старухи Василисы, которая предлагала парное коровье молоко. Молоко от Василисиной Зорьки было знаменитым: оно обладало особенным вкусом, нежным, сливочным, с едва уловимым фруктовым запахом. Поговаривали, будто кормит хозяйка свою корову грушами для придания молоку особого вкуса. Да только Василиса все отрицала, говорила, что секрет весь — в той любви, с которой она ухаживает за скотиной.

А помнится, вон за тем двором, где сейчас нагло расположился крутобокий джип, был поворот на дорогу, ведущую к местной хлебопекарне. Хлеб там выпекался кирпичиками, превышающими по размеру обычные стандартные из городских магазинов. Были те буханки ароматны, свежи, горячи, упруги. Сожмешь такую, а она тут же пружинисто расправится. Не помнется, не поломается, не продавится. Рита до сих пор хранила в памяти вкус золотистой корочки и аромат дырчатого мякиша. Большой, во всю ширину буханки, ломоть, еще пышущий теплом, и «грушевое» парное молоко — вкуснее завтрака Рита за всю жизнь не ела. За хлебом бегала она. Ей нравилось выполнять такое важное поручение. И бежала она в магазинчик при пекарне со всех ног, торопясь успеть к первой выпечке, а обратно возвращалась уже степенным шагом, с важностью неся свою драгоценную добычу — две еще горячие буханки, перехваченные посередине бумажными серыми листами. Сейчас уже нет той пекарни. Помещение перестроили, и теперь там сверкает новой вывеской магазин с богатым ассортиментом товаров. Все для новых дачников из столицы. Хлеб нескольких сортов, но только он ни в какое сравнение не идет с теми горячими пружинистыми буханками, которые выпекали в деревенской пекарне.

Сейчас на улице все затихло, как в окаменевшем царстве. Да так оно и было: деревянные домики сносились, и на их месте выстраивались кирпичные коттеджи. Вон, вдали уже виднеются шпили и башни каких-то вычурных строений, похожих на средневековые замки. Не бегали, как раньше по улице ребятишки, не гоняли на велосипедах и трескучих мопедах. Теперь тут степенно разъезжали на машинах новые хозяева, привнесши в деревенскую жизнь столичный лоск.

— Рита?

Погруженная в свои воспоминания, она не сразу среагировала на оклик. И лишь когда ее повторно позвали, подняла взгляд и увидела прямо перед собой Михаила. Одет мужчина был все в те же камуфляжные брюки и куртку, что и накануне. Волосы неаккуратно топорщились, будто была у него вредная привычка во время раздумий ерошить их пальцами и потом забывать пригладить. Неровно отросшая борода скрывала часть лица, мешая разглядеть его. Рите вдруг подумалось, что ей было бы любопытно узнать, какая у Михаила линия подбородка, какая форма губ. Просто интерес — угадать лицо — и ничего другого. Может, он отпустил бороду просто потому что ему надоело бриться. Вполне возможно, борода была неухоженной, будто ее отрастили «в полевых условиях» — в походе или экспедиции. Но может, и так статься, что ему захотелось скрыть лицо за бородой, как за маской. Есть и третий вариант: на лице Михаила какой-то дефект, например, шрам, и мужчина, таким образом, маскирует его. Правда, если бы он носил бороду постоянно, то, наверное, стремился бы придать ей более привлекательный вид.