— Давайте сюда! — завопил Ташковский, и Максим перепрыгнул на карниз рядом с писателем.

— Если этот придурок сунется сюда, нам придется прыгать, — пробурчал он сердито и посмотрел вниз. Ксения помахала ему из-за кучи щебенки. В руках она что-то держала. Но из-за пыли, до сих пор висевшей в воздухе, он не понял — что именно.

Возможно, кусок кирпича, чтобы защищаться… Он посмотрел на писателя и усмехнулся. — Что ж, ноги можно переломать где угодно, почему бы здесь не попробовать. — Его пальцы нащупали в стене непрочно державшийся кирпич, и тут же он оказался в его руке, увесистый обломок с остатками застывшего на нем цемента.

— Вот он! — вскрикнул Ташковский и тоже лихорадочно зашарил перебинтованными руками по стене.

Нураев появился в дверном проеме, явно не замечая провала под ногами. Он сделал шаг вперед, не спуская глаз с Максима, и носки его ботинок оказались вровень с обрывом. Он оскалился от напряжения и поднял пистолет. Рука его ходила ходуном, и Нураев никак не мог прицелиться.

Внизу вскрикнула Ксения. И тут Максим бросил камень, который угодил Нураеву в висок. Он покачнулся, успел нажать на спусковой крючок и лицом вниз полетел с обрыва. Нураев упал рядом с лежащим там мертвецом, и его рука легла тому на шею, словно обняла старого приятеля. Потревоженная пыль осела и закрыла Нураева серым грязным покрывалом.

Ташковский перевел дух. Его била крупная дрожь. Лицо посерело. Но он нашел в себе силы улыбнуться.

— Что за настырный сукин сын! Спасибо, Максим!

Вы лихо с ним расправились. — Затем с интересом посмотрел вниз. — Где вы откопали эту женщину?

Похоже, наша соотечественница. — Он вгляделся внимательнее. — И кажется, я ее где-то видел…

— Наверняка видели и даже знаете, — усмехнулся Максим. — Это Ксения Остроумова с Центрального телевидения…

— Боже мой, — прошептал Ташковский и покачал головой. — Глазам своим не верю. Как она здесь оказалась?

— Потом, Артур. — Максим неожиданно назвал писателя по имени, и тому, похоже, это понравилось. Он положил свою забинтованную руку Максиму на плечо и посмотрел на тело Нураева.

— Эти сволочи хотели, чтобы я выдал вас за русского шпиона. Я этого не сделал, Максим. Я им ничего не сказал.

— Я это понял, — ответил тихо Максим и помахал рукой Ксении. — Сейчас мы спустимся.

Через несколько минут они выбрались на улицу.

Ташковский окинул взглядом своих спутников.

Ксения испуганно оглядывалась по сторонам и, видимо, чувствовала в Максиме более сильную опору, потому что крепко держала его за руку, хотя Ташковского сразу узнала и даже вспомнила эпизод, когда они сидели за одним столиком на каком-то актерском или писательском междусобойчике.

— Что дальше? — спросил он Максима, признавая вслед за Ксенией его несомненное главенство.

Все-таки остатки робости продолжали жить в нем, и он с удовольствием отдал бразды правления Максиму. Артур на деле убедился, что этот человек гораздо лучше справится с обязанностями командира, чем штафирка Ташковский, впервые попавший в подобную передрягу.

— Думаю, нам надо вернуться в «Мургаб», — ответил Максим. — Мы должны отыскать Костина и Анюту, или, по крайней мере, выяснить, где они.

— Куда идти?

— Туда, через площадь.

Они пересекли площадь, заваленную мертвыми телами. Тел было так много, что вскоре они перестали их обходить, а просто перешагивали, стараясь не наступать в лужи крови. Крупные зеленые мухи громко жужжали и роились над погибшими. Ксения ухватилась за руку Максима и шла, закрыв глаза и стараясь не дышать, она лишь изредка быстро переводила дыхание, бросая при этом не менее быстрый взгляд на Максима. Конечно, это существенно замедляло движение, но было гораздо лучше, чем если бы женщина хлопнулась в обморок. Тогда пришлось бы тащить ее на себе. Ташковский держался лучше, но в какой-то момент и он не выдержал, закашлялся. И его вырвало.

Максим споткнулся обо что-то тяжелое, громко лязгнувшее у него под ногами. Он наклонился и увидел голову человека. Она смотрела на него пустыми глазницами. В левом виске зияла дыра. Это была бронзовая голова от статуи Арипова. Рядом валялась оторванная рука, которую он совсем недавно простирал вперед, по направлению к светлому будущему Баджустана. Именно оттуда стреляли сейчас пушки Рахимова…

Глава 14

Раскаты ракетных залпов разбудили Юрия Ивановича Костина. Он вскочил с постели. Сердце колотилось так, что поначалу он не мог сообразить, где сейчас находится. Увидев знакомую обстановку номера в «Мургабе», где они остановились с Джузеппе, он с облегчением вздохнул. Итальянец стоял возле окна и смотрел на улицу.

— Черт возьми! — проговорил Костин озабоченно. — Стреляют совсем близко. Судя по тому, что они колошматят не только по окраинам, но и по центру, Рахимов сейчас не дальше пятнадцати-семнадцати километров от города. — Тут он, к своему смущению, обнаружил, что спал в брюках, отчего они приобрели откровенно жеваный вид.

Джузеппе отошел от окна и мрачно посмотрел на Костина.

— Они будут драться в городе, — сказал он, — чувствую, нам не поздоровится. И самое главное, я не вижу способа, как пробраться к миссии. Нас расстреляют на первом же перекрестке.

Костин усмехнулся:

— Думаю, вы даже до перекрестка не успеете добраться. Лишь только минометные установки переместят огонь на центральные районы, в городе начнется паника. — Он потер ладонью отросшую за ночь густую щетину. — Что там внизу?

— Масса людей, солдаты… — ответил Джузеппе. — Много раненых…

— Раненые сами идут? — спросил Костин и задумчиво посмотрел на Джузеппе. — По всей видимости, Арипов отступает. Но он просто так город не отдаст. Скоро начнется самое страшное — перестрелка на улицах. — Он быстрым, точным движением проверил наличие батарейки в бритве, но не включил ее. — Солдаты пока сдерживают население. И правильно делают. Зачем им потоки беженцев, которые помешают армии, будут путаться у нее в ногах? Но смогут ли они сдержать жителей, когда сражение начнется на улицах города? Вот в чем на сегодня главный вопрос! Я шкурой чувствую, что впереди у нас кошмарный день.

Джузеппе прикурил сигарету и ничего не ответил. Костин отложил бритву в сторону. Ему стало не до бритья, а голова пошла кругом от догадки, что означала на самом деле неожиданная близость артиллерии. Ему показалось странным, что ракетные установки столь быстро очутились вблизи города. Должно быть, Рахимов разбил войска Арипова в долине реки и совершил быстрый прорыв в сторону Ашкена. Но как ему это удалось? И здесь возникал закономерный вопрос: не с помощью ли техники, которая странным образом затерялась в барханах на пути от аэропорта до российской военной базы?

В горах преимущество было за силами Рахимова.

В горах как раз и побеждает тот, кто умудрится напасть первым. На равнине — другое дело. И Костин сомневался в том, что бойцы Рахимова вооружены настолько хорошо, чтобы соперничать в затяжной перестрелке с частями армии Арипова.

Он подставил голову под струю холодной воды и, отфыркиваясь, потянулся за полотенцем. Едва вытер лицо, как в дверь постучали. Сделав предупредительный знак Джузеппе, Костин спросил:

— Кто там?

— Это я, — послышался из-за двери голос Анюты.

— Входи скорее, — произнес он с облегчением.

Анюта выглядела утомленной и встревоженной: под глазами образовались темные круги, волосы растрепались.

— Эта мадам скоро меня совсем доконает, — сказала сердито Анюта. — Сейчас она, слава богу, спит.

А с вечера придумала себе какую-то ерундовую болезнь и окончательно меня затуркала. То подай, это принеси! А посреди ночи на нее напало плаксивое настроение, и она опять чуть не свела меня с ума.

Пришлось дать ей снотворное.

— Это хорошо, — глубокомысленно заметил Юрий Иванович, прислушиваясь к раскатам орудийных залпов. — Надо, чтобы она не доставала нас своими истериками, пока мы не придумаем, как выбраться отсюда. — Он внимательно посмотрел на Анюту. — Ты неважно выглядишь.

— Я почти не спала. Все время думала о Максиме и о писателе. Только-только задремала, как снова началась канонада, и так близко, что задрожали стекла. Я вскочила как полоумная, но Галину Ивановну даже это не разбудило. — Она вздрогнула от близкого взрыва. — Честно сказать, мне очень страшно.

— По правде, мне тоже не по себе. — Костин успокаивающе погладил ее по руке. И в этот миг пол под ними качнулся и словно поехал в одну сторону, затем в другую. Тонко-тонко задребезжали оконные стекла, а двери платяного шкафа со скрипом открылись и закрылись.

— Господи! Что это? — вскрикнула с ужасом Анюта и ухватилась за Костина. — Землетрясение?

— Кажется, Максим был прав! — Костин подтолкнул ее к двери. — Живо под косяк! — И обернулся к Джузеппе:

— Давайте вниз, а я захвачу документы.

В этот момент опять качнуло, затем еще, и Анюта с криком «Там же Галина Ивановна!» выскочила из комнаты.

Костин с яростью посмотрел на замешкавшегося Джузеппе:

— Быстро выводи баб, пока до истерики не дошло! А я все-таки попробую дозвониться до базы. — Он кивнул на телефон, выглядывающий из-под кровати. И быстро сквозь зубы произнес:

— Как ты думаешь, стоит попытаться вызволить Богуша и писателя из тюрьмы?

Итальянец выразительно передернул плечами и недвусмысленно покрутил пальцем у виска, но при этом посмотрел на Костина крайне серьезно:

— Боюсь, не получится. Стены у гэбистов крепкие, а черепа тех, кто их охраняет, еще крепче. Может, Рахимов их освободит. Если успеет, конечно!

Пол под ними вновь заходил ходуном, и даже сквозь раскаты залпов стали слышны крики людей и глухой, басовитый звук, словно кто-то дернул за струну гигантского контрабаса. Костин нахмурился:

— Ладно, двигай отсюда. Найдите более-менее безопасное место, чтобы отсидеться. — И взорвался:

— Этот чертов придурок Ташковский! Если б не он, мы бы давно ускользнули из города! Как ты думаешь, в каком направлении нам лучше выходить?

Я имею в виду, где это будет безопаснее?

— Лучше всего выходить на север, но для этого нам придется миновать две армии, которые изо всех сил колошматят друг друга, — заметил итальянец, — поэтому, я думаю, лучше двигаться сначала на юг.

Можно, конечно, и на запад, но там расположен гражданский аэропорт, и Рахимов прежде всего попытается захватить его. На юге — военный аэродром, и русские вряд ли выпустят его из своих рук.

Наверняка они уже выставили вокруг заградительные кордоны. А там уж дело техники, как попасть в их руки.

— Или везения, — вздохнул Костин, — надо еще суметь выбраться из города. Эти толчки всего лишь увертюра перед тем кошмаром, который вот-вот начнется. А в городе не меньше шестидесяти тысяч жителей. Так что вашей миссии работенки хватит.

— Миссия — это реквизит, — неожиданно улыбнулся Джузеппе.

— Что значит «реквизит»? — удивился Костин.

— В свое время я свободно бродил по коридорам Уайтхолла[6], потому что у меня в руках была пачка бумаг, которые я прямо на ходу правил шикарной ручкой с золотым пером. Так же и в миссии. Я спокойно чувствовал себя в белом халате и с фонендоскопом на шее. Вы ведь знаете, чтобы не показаться чужаком, в любом окружении надо вести себя естественно.

Костин улыбнулся:

— Прекрасная идея. — Он подошел к окну. Новый подземный толчок, правда несколько слабее предыдущих, заставил его судорожно ухватиться за подоконник. Уже через несколько мгновений они с Джузеппе очутились на первом этаже. И как выяснилось, даже не заметили, как это проделали, миновав четыре лестничных пролета на почти запредельной скорости.

Женщин в вестибюле не оказалось, и Костин встревоженно посмотрел на итальянца:

— Я все-таки отправлюсь на разведку. Надо посмотреть, насколько реально пробраться к военному аэродрому. Одному это гораздо безопаснее, чем ринуться в город всей толпой. — Он подошел к дверям и выглянул наружу. — Сейчас на улицах полно гражданских. Думаю, мне удастся пройти незамеченным.

— С вашей светлой кожей и в европейском костюме?

— Нет, я кое-что придумал. — Костин вытащил из кармана тюбик коричневого сапожного крема, а потом подошел к окну и сорвал штору. — Вы правы, реквизит в нашем деле играет немаловажную роль.

Через несколько минут они соорудили нечто, отдаленно напоминающее халат, в которых ходило местное население. На голову Костин натянул черную трикотажную шапочку, а крем нанес на лицо и шею.

Совсем немного, только чтобы не выделяться более светлой кожей. Затем натер им руки и подмигнул Джузеппе:

— Главное — не переборщить. — Он подошел к большому зеркалу, висевшему рядом с лифтом, и критически оглядел себя. — В суматохе на меня должны бросить взгляд и тут же забыть. — Он повернулся к итальянцу. — Фонендоскоп позволял вам выдавать себя за врача. Что позволит мне не казаться чужим на гражданской войне?