— Ты так легко говоришь об этом, словно тебе убить — что в булочную за хлебом сходить, — вздохнула Ксения.

— Но я солдат, а нас прежде всего учат убивать, — усмехнулся Максим, — вы, у себя на телевидении, тоже приложили руку к тому, чтобы опоганить армию и страну, которая всех нас вырастила. Вы пили свободу, как шампанское, и не думали, что может наступить похмелье. Но как раз после шампанского оно самое тяжелое. Так что нахлебались свободы, господа хорошие, до блевотины, а отрыгивается теперь здесь, в том же вонючем Баджустане…

— Максим, не злись. — Ксения взяла его за руку и слегка ее сжала. — Я не хочу думать о политике!

Я не хочу думать о войне! Я примирилась даже с тем, что скоро мы умрем, а я не увижу дочку и маму…

— Так ты действительно не замужем? — Максим больно сдавил ее ладонь. — Ты меня не обманула там, в баре?

— Какое это теперь имеет значение? — Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась. — У меня были мужчины, и с ними я встречалась гораздо чаще, чем ты со своими женщинами. И сейчас есть человек, который очень много для меня сделал, и я спала с ним до тех пор… — Она хотела сказать: «Пока не встретила тебя», но все же решила придержать подобные признания и закончила фразу вполне нейтрально:

— Пока не приехала в Баджустан.

— Вы вместе работаете?

— Да, он продюсер моей программы. В принципе неплохой человек, очень мягкий и интеллигентный, но в его присутствии я никогда бы не села на это ведро, — кивнула она в угол, — и потом, он считал меня совершенством во всем, а это очень трудно — поддерживать чьи-то представления на должном уровне.

— Ты говоришь об этом так, словно вся твоя прошлая жизнь была сплошной жертвой?

Максим смотрел на нее мрачно. Он явно думал, что она приукрашивает свои страдания. Он, как и все, видел лишь оболочку той красивой жизни, которая заполнила собой все экраны. Он не верил, что Ксения и вправду страдала в тех жестких рамках условностей и ограничений, в которые ее затолкал Егор. Но будь все по-другому, разве добилась бы она успеха? Ведь сколько умных и смазливых девочек появилось и исчезло, не оставив после себя заметного следа на телевидении. Они предлагали себя направо и налево и спали со всеми, кто мог оказаться полезным, мелькали на светских тусовках в компании знаменитостей… Но…

Ксения вполне могла повторить их судьбу, если бы природа не наградила ее помимо ума и красоты еще поразительной трудоспособностью и целеустремленностью. Она рано поняла, что все в этом мире зависит только от нее самой. Никто никого не ждет, чтобы осчастливить или просто помочь. За счастье надо драться, бороться, сражаться…

И она делала это, как могла. И счастье, хотя нет, скорее удача пришла к ней в виде Егора Кантемирова. Он вовремя поддержал, вовремя помог…

Но только почему ее сердце никогда не рвалось и не стучало при встрече с ним так, как оно рвется и стучит от одного прикосновения Максима, от его взгляда и даже поворота головы в ее сторону? Конечно, ей были приятны ухаживания Егора, ей нравилось, когда их провожали завистливыми взглядами… Все было прекрасно и удивительно, пока дело не доходило до постели… Она тотчас превращалась в куклу, равнодушную, холодную, которую с трудом удавалось расшевелить ласками и поцелуями…

— Что ж получается, — продолжал допытываться Максим, — выходит, ты из тех особ, которые взваливают на свои плечи ношу, от которой и крепкий мужик взвыл бы?

— Я иногда вою, — призналась Ксения и усмехнулась. — Правда, этого никто не видит.

Максим взял ее ладонь и прижал к своей груди.

— Но я видел. Я понял, что тебе хочется завыть, с первого взгляда на тебя в баре. И с тех пор я вижу тебя насквозь, когда ты позволяешь. — Он вздохнул и улыбнулся. — А в последнее время даже тогда, когда тебе не слишком этого хочется.

— Согласись, в этом мы схожи с тобой. — Ксения положила ему голову на плечо и заглянула в глаза. — Мне кажется, что я знаю о тебе все.

— Это тебя пугает?

— Меня абсолютно все в тебе пугает, даже то, что я постоянно чувствую, как тебе хочется меня обнять и… — Она закрыла глаза и потянулась к нему губами, прошептав, прежде чем он принялся ее целовать:

— Впрочем, я тоже постоянно думаю об этом…

Наконец Максим оторвался от нее и требовательно посмотрел ей в глаза.

— Ты собираешься замуж за того парня, с телевидения?

— Да, собиралась до тех пор, пока…

— Пока — что?

— Пока не встретила тебя. Та наша встреча в баре… Ты все перепутал в моей жизни.

— Представь тогда, что ты проделала с моими мозгами. Теперь там сплошной разброд.

— Прости, я не хотела. — Ксения пыталась смотреть виновато, но глаза ее смеялись.

— Теперь это не имеет значения.

— Мне будет ужасно неловко давать от ворот поворот Егору…

— Сочувствую ему. — Максим слегка отодвинулся, и голос его звучал подчеркнуто сухо.

— Что-то не похоже, — произнесла насмешливо Ксения. Она, казалось, вот-вот рассмеется.

— С чего это ты решила? Ты ведь меня совсем не знаешь.

— Почему же? — Она слегка подвинулась к нему. — Я постоянно наблюдаю за тобой, постоянно обращаю на тебя внимание. Разве не заметно?

— Заметно, — ответил он тихо. — Ты думаешь обо мне все время.

— Да, я думаю о тебе все время, — повторила она как эхо и испугалась: слишком уж ее слова походили на признание.

— Ксюша, — почти простонал Максим и обнял ее. — Ты вспоминала о нашей ночи? — И похолодел: вдруг она скажет, что это не важно для нее?

Она ответила ему тихо, почти шепотом, но он все же расслышал:

— Да. Вспоминала. А ты?

И хотя Ксения заранее знала его ответ, те мгновения, что он молчал, показались ей бесконечными.

— Да. Все это время.

Его губы были слишком горячими, а руки настойчивыми, и Ксения опять потеряла голову.

Она прижалась к нему всем телом, желая только одного — чтобы ни одна сволочь не вздумала проверить, чем сейчас занимаются пленники, и не противилась, когда он опустил ее на халат и прошептал:

— И что это за судьба у нас такая — любить друг друга на полу? Мы когда-нибудь сможем сделать это на нормальной постели?

Она прижалась губами к его уху и прошептала:

— Ради бога, не болтай лишнего! Я, Ксения Остроумова, приказываю тебе, не останавливайся!

— Так вас зовут Ксения Остроумова? — язвительно прошептал он в ответ. — Наконец-то вы в этом признались! — И он вошел в нее, да так, что она вынуждена была прикусить ладонь, чтобы не закричать от восторга.

Глава 23

Господи, это безумие, думала Ксения, обнимая его за плечи и радуясь внезапной, но долгожданной близости, как никогда и ничему в жизни не радовалась. Кто угодно и в любую минуту мог застать их за этим занятием. Разумеется, вполне нормально для часовых — завалиться в комнату, если они сочтут, что долетающие до них звуки весьма подозрительны. Но Ксения надеялась, что они не слишком шумят. По крайней мере, в номере Максима они вели себя во сто крат безумнее и наверняка всполошили всю гостиницу. Но она почему-то подумала об этом только теперь, хотя Садыков успел ей популярно объяснить, как называется то, чем они занимались с Максимом на его слишком скрипучей кровати.

Еще она знала, что Максиму нелегко даются сегодняшние упражнения, но предпочитала об этом не думать. «Сегодня мы можем умереть, — стучало в ее голове, словно молотом по наковальне, — сегодня мы в последний раз любим друг друга». Ей очень нравилось шептать про себя эти слова: «Любим друг друга», но она так и не решилась произнести их вслух. Зачем эти глупые признания, когда жизнь держится на волоске и зависит от прихоти какого-то Чингиса, очередного ублюдка с сальными глазками и хитрой улыбкой на синих губах.

Максим приблизил свое лицо к ее лицу и проговорил, слегка задыхаясь (видимо, даже эти сладостные движения давались ему нелегко):

— Как я хочу увести тебя отсюда! Господи, дай мне сил, и я сделаю это.

Она все же не сдержалась, ойкнула от восторга и" прикусила губу. Максим покинул ее тело и теперь лежал рядом, нежно поглаживая ее грудь и восстанавливая дыхание. Ксения прижалась к нему спиной и закрыла глаза. Ей хотелось плакать от счастья. Как она могла жить без него все эти долгие годы? Как смела проводить ночи с другими мужчинами, которые не стоили даже кончика его мизинца?

Его горячее, твердое тело опять прижималось к ней, и все сильнее и сильнее. Мужские пальцы нашли ее сосок и нежно сжали его, потом принялись перекатывать между пальцев, как горошину.

— Максим, — простонала она едва слышно, — не дразни меня…

— Но у меня же стресс, мне надо лечиться. — Он прикусил ей мочку уха и медленно втянул ее в рот. — М-м-м, как сладко! — Он вновь перевернул ее на спину, горячая рука скользнула между ног, раздвигая их… — Ксюша, радость моя! Я опять хочу тебя!

И она покорно выгнулась ему навстречу. А Максим, похоже, совсем забыл про боль и любил ее столь же жадно и неистово, как всякий раз, когда это происходило между ними. И она надеялась, что только с ней он так горяч и нетерпелив, столь дерзок и стремителен в атаках, во время которых не умирают, а возрождаются, освобождаясь и очищаясь от прежних обид и подозрений.

Слезы текли из-под закрытых век Ксении. В комнате было абсолютно темно, и она не опасалась, что Максим заметит, как она плачет. Оказывается, она совсем не знала себя. И только с этим человеком она открыла себя настоящую, такую, какой ее создала природа!

Наконец Ксения успокоилась и заснула на плече любимого. Мелькнула запоздалая мысль, что когда-то она приняла его за плечо тупого самодовольного качка. Жизнь позволила ей убедиться, насколько оно надежное и крепкое, это плечо. Плечо настоящего мужчины! Ее любимого мужчины…

Максим вздохнул, прижал худенькое тело Ксении к себе и прошептал:

— Мы выберемся отсюда, Ксюша, обязательно выберемся! — и тоже заснул. А во сне видел мать, молодую, красивую. Она доила корову и все пыталась напоить его парным молоком…


Ксения лежала очень тихо, но Максим знал, что она проснулась, по тем почти неуловимым движениям и вздохам, которые выдают проснувшегося, но не желающего, чтобы об этом узнали другие, человека.

Так они лежали долго, несколько часов. Ксения прижималась к нему спиной, он изредка целовал ее в плечо и гладил обнаженное бедро. За все это время они не произнесли ни единого слова, и Максим втайне недоумевал, неужто она опять отстранилась от него, на этот раз только в мыслях, не имея возможности сбежать?

Подумал об этом и испугался. Похоже, он окончательно потерял из-за нее голову.

Да, конечно, все, что он пережил с ней, было потрясающим, не похожим на все его прежние чувства и ощущения. Это его и пугало: никогда он себя не чувствовал настолько зависимым от женщины, от ее настроения, желаний, капризов… И разве сможет он испытать подобное с другой женщиной? Пусть даже во сто крат красивее и умнее!

Черт побери! На мгновение Максим пожалел, что встретил ее. Но женщина рядом с ним тихо охнула и, развернувшись к нему лицом, обняла за плечи. И Максим понял, что дороже ее, Ксении Остроумовой, у него нет никого на свете. Непостижимая, непредсказуемая, таинственная и вместе с тем самая открытая для него женщина. И он, пожалуй, не переживет, если вновь потеряет ее.

Он едва удержался, чтобы не схватиться за голову. Ну почему Господь послал именно ее? Гордую, высокомерную, упрямую и вместе с тем ранимую и нежную? Почему именно ее, ту, которая ни в чем не дает ему спуска и не восхищается тем, отчего заходились в восторге его бывшие симпатии. Они так хотели нравиться ему в своих сногсшибательных нарядах, дорогом белье и боевой раскраске, которой позавидовал бы индейский воин. Да, по части раскраски Ксения несомненно проигрывала. В грязной куртке, рваной рубашке и в пыльных кроссовках она, может, и произвела бы отталкивающее впечатление, но ни грязь, ни пыль не могли скрыть чудесного сияния ее глаз и той ослепительной улыбки, которой она изредка одаривала своих друзей, и его в том числе.

Никогда он не ощущал такой нежности к женщине. Нежности, от которой щипало в горле. Он был совершенно беззащитен перед ней. И любое ее неосторожное слово причиняло ему боль, заставляло обижаться на нее. В эти моменты он чувствовал себя маленьким, беспомощным кутенком, оказавшимся на проезжей части дороги… И испытывал самое настоящее счастье, если она обращалась к нему за помощью, искала его защиты… Но сейчас он был счастлив вдвойне, потому что понял: нет, она больше никогда не убежит от него, потому что вернулась, когда его жизни угрожала опасность. Вернулась, чтобы умереть вместе с ним. Она ведь и предполагать не могла, что Максим Богуш окажется двужильным и его не так-то просто убить…

Он слегка переменил положение. Страшно хотелось курить, но солдаты отобрали у него сигареты после того, как избили до потери сознания. Мысли о курении заслонили даже боль от побоев. Он почти забыл про свои болячки. По крайней мере, они не должны были помешать его планам оказаться вновь на свободе.