Елена Колядина - Сто осколков счастья

– Представляете, у Джульки в колыбельке, завалился за матрасик. Она же им играла, помните?

Хозяйка вытерла руки пушистым полотенцем, украшенным кружевом, и сказала:

– Конечно, помню: я сама его ей дала. И, несмотря на глупую пропажу, остаюсь верна мнению: дети должны с рождения видеть, слышать и иметь возможность играть во все самое изысканное, отличать не красный цвет от зеленого, а пурпурный от алого, ля от ля-бемоль и Бродского от Мандельштама.

Она вошла в комнату и просюсюкала:

– Где наша красавица из Вероны?

Джульетта лежала на тахте и сосала угол красно-зеленого кубика-клубники.

Варя трусливо отказалась пить с Маргаритой Святославовной чай, боялась, что хозяйка заведет разговор о пропаже или звонке дочери, и скрылась в своей комнате, сославшись на необходимость срочно работать – прочесть сценарий. Но успела только усесться на тахте, устроив уютный уголок из подушки, взять несколько отпечатанных на компьютере страниц и любовно погладить их рукой – приехал Николай и сурово вручил Варе в дверях три банки смеси для Джульетты.

– Вот, выкупил, – буркнул он.

– Ой, Коленька, какой молодец, – прощебетала Варя. – Сколько я должна?

– Нисколько, питайтесь на здоровье.

– Нет, я так не согласна, – нахмурилась Варя.

– Опять двадцать пять! Это не тебе, а ребенку, – бросил Николай. – Дашь деньги – выброшу все до копейки в окно, бомжам на радость.

– Спасибо! – мрачно поблагодарила Варвара.

Маргарита Святославовна подняла брови, искоса глянула на пару и тактично покинула прихожую.

Варя поглядела вслед хозяйке и молча поманила водителя в комнату. Когда Николай вошел, сгрузила банки на тахту, прикрыла дверь и спросила:

– Коля, слушай, а ты видел дочь Маргариты Святославовны?

– Не-а, она же в Германии живет, раз в год в Москву приезжает.

– Как – в Германии? – с сомнением переспросила Варя. – Не может этого быть… Ты уверен?

– Почему «не может быть»? В Дюссельдорфе.

– Ее Екатерина зовут?

– Да.

– А она единственная дочь у Маргариты Святославовны? Может, еще одна есть, здесь, в Москве?

– Вроде только Катя, – пожал плечами Николай. – Да нет, точно, дочь у Маргариты одна. А с чего ты вдруг про нее спрашиваешь? Случилось что?

– Она сегодня звонила.

– Ну и?..

Варя бросила взгляд на дверь, словно хозяйка могла затаиться в прихожей, и тихо сказала:

– Коля, Екатерина позвонила и сказала, что это она спрятала медальон Джульетте в колыбельку. Ну, рубин, который вчера исчез. А сегодня я нашла его под Джулькиным матрасиком. Я ведь, честно говоря, думала, это ты…

Николай загнул угол простыни, сел на тахту, помолчал и спросил:

– Ты о чем вообще? Куда чего я спрятал?

– Маргарита Святославовна говорила тебе, что в квартире пропал дорогой старинный медальон?

– Впервые слышу.

Варя сбивчиво, перескакивая с пятого на десятое, выложила все подробности происшедшего дня: и об исчезновении рубина, и о списке подозреваемых, и о неожиданной находке, и о звонке Екатерины.

– Погоди, ты так решила, это я украл?!

– Нет, то есть я думала – не украл, а подсунул, чтоб Маргарита Святославовна меня из квартиры выгнала, – промямлила Варя.

– Я?! Какого хрена?

Варя пошла в наступление:

– А что я должна была думать?! Я этот рубин под матрас не совала, Джулька – тоже, ни у кого мотива не было, кроме тебя и…

Она хотела сказать «тебя и Маргариты Святославовны», но прикусила язык: теперь мысль о том, что хозяйка собиралась отобрать у нее ребенка, показалась глупой и абсурдной.

– …и я решила… А тут звонит дочь… – промямлила Варя и замолкла.

– Слушай, артистки все такие дуры? – возмущенно спросил Николай.

– А ты бы что на моем месте подумал? – шепотом выкрикнула Варя и, сникнув, пробормотала: – Коля, прости, пожалуйста, да, я дура.

Николай обиженно пыхтел.

Варя накрыла его руку своей ладошкой:

– Коля, но как Екатерина могла подложить медальон, если она в Германии? Значит, она кого-то попросила это сделать? Кого? Ведь нужен ключ от квартиры!

– Да это как раз не проблема: ключи есть у консьержки, у Кондратьевны. У Маргариты Святославовны года три назад было подозрение на инфаркт, вот Катя и оставила запасной комплект Кондратьевне: бабка в этом доме сто лет живет, первое время каждое утро заходила к Маргарите, проверить, жива или нет?

Варя смотрела на Николая, широко раскрыв глаза.

Коля потер нос и спросил:

– Я только не понял: зачем Катя велела Кондратьевне проделать всю эту муть с медальоном?

Варя издала стон, на мгновение запрокинула голову, потом пристально посмотрела на Николая:

– Никому не скажешь? Екатерина хотела меня припугнуть, мол, у нее все под контролем.

– Что под контролем-то?

– Квартира, – сказала Варя и обвела комнату рукой. – Она решила, что я квартирная мошенница, втерлась в доверие к одинокой москвичке, ну и все такое…

– Понятно… – хмыкнул Николай. – В Москве у всех насчет жилья бзик.

– Коля, но имей в виду, Маргарита Святославовна об этом ничего не знает. Ей эта история будет неприятна, не хочу ее расстраивать, ты понял?

– Слушай, я не глупее тебя.

– Тогда это наш с тобой секрет, хорошо?

– Заметано. Но Кондратьевну у меня руки чешутся прихлопнуть! Вот ведьма старая…

– Да ладно, Коля, неужели я на старушку – она ведь одной ногой в могиле – буду обижаться? Ее можно понять, тоже, наверное, криминальных новостей насмотрелась. Коля, ты чаю на кухне не хочешь попить?

– Гонишь?

– Нет, просто надо сценарий прочитать, там немного, но все-таки нужно время.

Николай кивнул и поднял руки:

– Все, понял, не смею мешать звезде. Чаю я и дома напьюсь.

– Коль, ну не обижайся…

– Ладно, пока-пока!

Варя заперла за гостем дверь, вновь устроилась на тахте, открыла прозрачную папку с несколькими листками и сосредоточилась на таблице с цифрами и колонками текста.

«Школа, танцы в актовом зале. Стены покрашены голубой масляной краской, под потолком заляпанные побелкой лампы дневного света, на сцене вишневый занавес и несколько воздушных шариков. За окнами молодые тополя с первой весенней листвой. Громко играет музыка, песня Юрия Антонова. На Людмиле юбка-макси из пестрого штапеля, трикотажная кофта-лапша, лакированные босоножки на платформе. На Владимире школьные брюки и вязанный крючком джемпер со шнуровкой. На плече гитара, украшенная переводной картинкой: портрет девушки в купальнике…»

Варя прислонила голову к стене, улыбнулась и задумалась, обратив взор внутрь себя…

Родители тоже познакомились на школьном вечере. Мама столько раз рассказывала про нахального парня, из чужой школы проникшего на танцы – одноклассник открыл окно в туалете на первом этаже и влез, да не один, а вместе с гитарой, на которой, как выяснилось позже, совершенно не умел играть, даже, как выражалась мама, «на двух блатных аккордах».

Дома, в Кириллове, с того школьного вечера хранилась черно-белая фотография, и даже на мутной, зернистой, выцветшей бумаге было видно, как сияют мамины глаза. А юбка на ней – прямо как в этом сценарии: из дешевенького штапеля, клинья разных цветов завиваются по подолу спиралью. И джемпер-лапша, тогда все носили лапшу, заказывали в ателье, в доме быта. А вот отца на той фотографии не было: мама отстригла край снимка, хотела доказать подружке, что вовсе и не влюбилась в «патлатого хулигана». Мама, кстати, со смехом вспоминала про переводную картинку на гитаре, сосед привез из армии – в ГДР служил; папа выменял ее на красную футболку.

Интересно, кто сценарист? Варя покрутила листы, но не нашла ни имени, ни фамилии.

Надо же, как это автору удалось так точно передать приметы того времени? Наверное, старый уже, за сорок, и описал свою собственную юность?

Девушка почти дочитала отрывок до конца, когда в дверь тактично постучали и в комнату заглянула Маргарита Святославовна:

– Можно?

Варя торопливо сползла с тахты, одернула халат.

– Конечно, зачем вы спрашиваете? Это же ваша квартира…

– И тем не менее, – витиевато начала хозяйка, но заметила на одеяле россыпь страниц и с интересом спросила: – Варюша, ты не сценарий ли читаешь?

– Да, у меня сегодня ночью крупный план…

– Что же ты, детка, молчала. Давай-ка проговорим сцену вместе, возможно, я что-то подскажу.

– Ой, спасибо! Я, честно говоря, не посмела бы вас побеспокоить.

Женщины сели за кухонный стол.

– Значит, крупный план? А ты знаешь, что такое план?

– Это… ну как бы сказать? Размер? Я же знала…

Варя покрутила руками и с досадой призналась:

– Интуитивно понимаю, но сказать не могу.

– Детка, если ты не можешь сформулировать идею словами сама для себя, как ты донесешь ее до зрителя? План – это масштаб изображения на экране. Повтори!

– План – это масштаб изображения на экране, масштаб изображения на экране… – принялась твердить Варя.

– Сколько существует планов?

Варя зажмурилась:

– Пять? Нет?

– Шесть. Вспоминай, какие?

Варя принялась загибать пальцы:

– Дальний… общий, средний… Какие же еще? Передний?

– Еще скажи: задний. Ох, двоечница, – покачала головой Маргарита Святославовна. – Дальний, общий, средний, первый, крупный, детали.

– Точно! Теперь вспомнила! Ужас какой, все из головы вылетело… Куплю учебник и обязательно повторю теорию.

– Да уж, будь добра! У тебя сегодня крупный план? Кто твоя героиня?

– Школьная подруга главной героини, Людмилы. Надо же, только сейчас сообразила, что ее зовут как мою маму. Подруга заканчивает десятый класс, действие происходит… – Варя покрутила листы. – Точно год не знаю, у меня ни начала, ни конца… Ага, вот: песня Юрия Антонова, джемпер-лапша, туфли на платформе.

– О-о! Туфли на платформе! – молодцевато произнесла дама и тут же мелко, по-старушечьи, пожевала губами. – Конец семидесятых годов прошлого века. Боже мой, неужели прошлого? Да, я уже ископаемое…

Женщина смотрела вдаль, Варя деликатно молчала… Наконец Маргарита Святославовна «вернулась» на кухню, и в ее голосе зазвучали повелительные интонации.

– Варвара, крупный план – это в первую очередь глаза. Зеркало души, как ты знаешь. Давай-ка поднимайся, будем отрабатывать…

– Боюсь ужасно, вдруг не получится? – жалобно сказала Варя, стоя в дверях.

– Вздор! – отрезала Маргарита Святославовна и любовно оправила на Варе великоватую, подвытянувшуюся кофточку-лапшу в розово-оранжевую полоску. – Жуткая какая расцветка! И как я это носила? Иди с Богом, детка.

* * *

Входить в образ Варя начала в метро – Маргарита Святославовна посоветовала.

– В прошлом году наши студенты выбрали для дипломного спектакля «На дне» Горького и всей группой перевоплотились в московских бомжей, – с удовольствием рассказала дама. – Оделись в старье с помоек и два дня шатались по вокзалам, выпрашивали остатки еды у кафе, прошли дезинфекцию от вшей в приюте для бездомных. Все потом в один голос заявили: это была настоящая школа жизни. Так что, детка, начинай погружаться в семидесятые еще по дороге, ни на кого не обращая внимания. Ты заканчиваешь школу и мечтаешь поехать на комсомольскую стройку.

Маргарита Святославовна резво прошагала в комнату, отыскала в шкафу несколько журналов «Огонек» за 1977 год, перекинула страницы и с удовольствием развернула перед Варей фоторепортаж со стройки. Скромно одетые, сияющие, счастливые парни и девушки в грубых рабочих рукавицах копали траншею, ставили палатки, несли ведра с раствором.

Варя начала мечтать о великой стройке в тайге уже на эскалаторе. И когда влетела в автобус с массовкой, все завистливо выдохнули: в проходе стояла юная и счастливая десятиклассница-комсомолка.

– О! – хохотнул бригадир. – Кручининой хоть сейчас в руки лозунг «Получай, Родина, серную кислоту!». Берите пример, господа артисты массовки.

Впрочем, в костюмах эпохи застоя оказались еще несколько человек: Варя увидела коричневую школьную форму с белым фартуком, клетчатую мальчиковую рубашку, превратившуюся в девичью с помощью самодельных вытачек на талии, юбку из павлово-посадских платков.

«Массовка для школьного вечера», – догадалась девушка.

Автобус ехал уже знакомой дорогой. Асфальт отдавал душное тепло, переполненные мусорницы стояли в высохших пивных потеках, вечернее солнце освещало Сущевский Вал несвежими лучами. А Варина душа переполнялась счастьем, сердце колотилось с ликующими перебоями: «Съемка! Съемка!»

По бетонной прокуренной лестнице съемочного цеха Варя взлетела, сияя от радости.

– Добрый вечер! – поприветствовала двух курящих дам.

– Здрасте, – процедила дама в безумном джемпере, сшитом из черно-белых трикотажных лоскутов.

Вторая едва кивнула сквозь дым, не прерывая жаркого монолога: