Елена Колядина - Сто осколков счастья

Николай закрыл воду и заявил:

– Варь, чего ты заладила: предательство, внебрачный… Ты же ничего не знаешь толком. Одни бабские домыслы! Вот любите вы, женщины, мужиков обвинять.

Варя посмотрела на водителя и вздохнула:

– Коля, не пытайся меня успокоить. Ладно, надо учить роль: матч состоится при любой погоде!

* * *

Микроавтобус с надписью «Киносъемочный» приехал ровно в семь часов.

Варя вышла с колыбелькой в руках и помахала женщинам, перегнувшимся через перила балкона.

– Детка, бутылочка со смесью за подушкой, разведешь кипяченой водой, ки-пя-че-ной! – кричала Маргарита Святославовна и клала щеку на сложенные ладони, изображая подушку.

– Стекло подними, ушки чтоб не надуло! – скандировала Людмила Анатольевна.

Анна Кондратьевна улыбалась с крыльца.

«Газель» выехала на Плющиху, играло радио, шофер что-то говорил, Варя отвечала, кивала и улыбалась, но не слышала ни слова: мысли были поглощены мучительным ожиданием встречи с Викой.

Девушка с бьющимся сердцем ступила на лестницу, как обычно холодную и прокуренную. Рассеянно поздоровалась с коллегами, судорожно сжала ручки сумки, завидев фигуру в черных джинсах и футболке. Но это оказалась не Вика.

– Время кто-нибудь знает? – спросила одна из курильщиц. – Зеленцовой сегодня не будет, орать некому, так что следите за часами!

– А что с Викой? – удивилась Варя.

– Наверное, ребенок заболел, точно не знаю, не сама с ней разговаривала: из бухгалтерии передали.

Варя с облегчением вздохнула и пошла в гримерку: «Слава богу, Вики нет. Да, я знаю, рано или поздно мне придется столкнуться с ней нос к носу, но лучше не сегодня: я морально подготовлюсь, настроюсь, проиграю ситуацию… К тому же завтра я буду уже без Джульки, это развяжет мне руки, разговаривать станет легче. Собственно, нам и говорить не о чем: Зеленцова ясно дала понять – она оставляет мне ребенка вместе с полисом!»

– Да, маленькая?

Джульетта весело дрыгнула ножками, Варя расцеловала теплые, слюнявые щечки, вдохнула нежное детское дыхание, схватила крошечный кулачок и счастливо сообщила:

– Чья ручка? Съем-съем сладкую ручку!

Малышка смеялась, пока костюмер переодевала ее в ползунки с начесом и байковую рубашечку, обворожительно раззявила ротик на бессмысленное «тю-тю, тю-тю!» режиссера, трогательно раскрыла глазки перед камерой, не удивилась оранжевой соске из «советской» аптеки и стала украшением эпизода.

– Да-а, нам всем надо учиться у детей! – глубокомысленно заметил режиссер и поправил браслет «от давления».

После короткого перекура Джульетту снимали «на прогулке в парке». Варя побежала на улицу – заказать кафе для съемочной группы: где-нибудь поблизости, чтобы можно было отметить первую зарплату прямо после работы.

Старожилы порекомендовали китайский ресторанчик в двух шагах от студии, на Сущевке.

Варя, как была, в гриме и платье из «модного» польского ворсолана с люрексом, пошла вверх по переулку.

Город остывал после длинного тяжелого рабочего дня. Поникли осоловевшие от жары молодые рябинки, размякла заплатка свежего асфальта, и Варины каблуки оставили вмятины. Летнее кафе-павильон пахло дешевым пивом и потом, совсем как работяга, сидевший с бутылкой под плетями пластикового плюща.

На углу Варя обнаружила круглосуточный супермаркет: через раскрытые стеклянные двери розово-голубым пятном виднелся отдел товаров для новорожденных.

Девушка вошла внутрь, провела рукой по висящим одежкам и, сияя, сообщила поспешившей на помощь продавщице:

– Мне, пожалуйста, вот такой костюмчик для дочки: рост у нас шестьдесят три сантиметра, вес – четыре килограмма триста пятьдесят граммов.

На улицу она вышла с ярко-розовой бумажной сумкой. В сумке лежали крошечный сарафанчик салатного цвета и такая же шляпка.

Ликуя и размахивая покупкой, Варя дошла до китайского ресторана и, не откладывая в долгий ящик, уплатила аванс за аренду кабинета на двенадцать человек.

Назад, в цех, прибежала перед самым перерывом: через пару минут павильон открыли, и ассистент режиссера вынес и с облегчением передал в руки матери маленькую артистку – девочка устала и начала плакать.

Варя вскипятила воды, развела смесь, принялась трясти бутылочку, время от времени деловито прикладывая ее к щеке:

– Еда для младенцев, Джулечка, должна иметь температуру тела матери. Ой, горячее молочко!

Джульетта обиженно хныкала и не желала ждать.

– Нет, Джуля, в холодильник ставить нельзя, лопнет. И под холодной водой тоже расколется: помнишь, в комнате матери и ребенка у одной нехорошей бутылочки отвалилось донышко, и вся кашка – бух! Потому что бутылочки из стекла. Скажи: сте-кло! Дзинь-дзинь!

Джульетта заорала.

Варя положила малышку в колыбельку, зашла в душевую и подставила рожок под струю прохладной воды.

– Сейчас, маленькая, потерпи, моя золотая! Давай мама тебе песенку споет: «Спят усталые игрушки…» – прокричала девушка.

Малышка замолчала.

– Молодец, хорошая девочка! – похвалила Варя, вышла из душа, выключила свет и поглядела на диван: колыбельки не было.

Она сжала бутылочку и растерянно оглядела комнату.

На стуле сиротливо стоял розовый пакет с новой одежкой, а в зеркале отражалась щель приоткрытой в черный коридор двери.

Варя спустилась этажом ниже, в холл – он был пуст. Подвезли обед, сотрудники разобрали пластиковые контейнеры с едой и разошлись в комнаты отдыха и служебные кабинеты.

Варя заглянула в костюмерную: костюмер пилила пластмассовым ножом курицу и что-то говорила уборщице, державшей у подбородка бумажную тарелку с рисом.

– Приятного аппетита, – кивнула Варя. – Джульетта не у вас?

– Нет, – ответила костюмер.

– Ее Вика забрала, – сообщила уборщица. – Только что с сумкой переносной убежала, сказала: погулять пойдет с малышкой. И правильно, в студии-то духота, дымина, а ребенку воздух нужен.

«Нет, – взмолилась Варя. – Этого не может быть… Она не могла! Не могла!»

Девушка побежала на улицу. Плохо освещенный двор был уставлен машинами, пахло бензином и горячим маслом.

Вики нигде не было.

Варя вновь взлетела по лестнице, пробежала по коридору, заглянула во все двери. Сотрудники ели свои порции курицы с рисом, пили чай, смеялись и болтали.

Варя толкнулась в бухгалтерию: из-за запертой двери доносились голоса.

Она принялась стучать.

– Что такое? – недовольно спросила Эмма Исаковна и открыла дверь. – Ах, Варечка, это вы? А мы тут решили перекурить и заперлись от пожарных.

– Извините, я на секунду: вы не видели Вику? Я ее найти не могу, все обежала.

– А Вика уволилась.

– Как уволилась? Когда?!

– Да только что приходила, сказала, уходит с работы с сегодняшнего дня.

– Почему уходит?!

– Что-то с ребенком связано, кажется, няня ушла, не с кем его ночами оставлять. Я не вдавалась в подробности, в последнее время Виктория нас всех утомила своим характером, артисты жаловались на грубость, в общем, удерживать ее никто не собирался.

Варя молча кивнула и пошла прочь.

Она долго бродила по студии, заглядывала во все закутки и каморки, но в глубине души знала: Джульетты здесь нет.

Кто-то дергал Варю за ногу, тянул за плечо, но она не могла вырваться из трясины сна.

Наконец прямо над головой распростерлась темная тень и крикнула маминым голосом:

– Варвара! Да проснись же: где ребенок?!

Варя открыла глаза: возле тахты стояли Маргарита Святославовна и Людмила Анатольевна и заполошно взмахивали руками:

– Куда она могла деть Джульетту?! Никакой ответственности!

Варя села, хмуро поглядела на комариный укус на руке и ответила:

– Джулька у родной матери, она вчера ее забрала.

Женщины растерянно переглянулись:

– Как – забрала? Где ты нашла родную мать?

– Мы вместе на съемках работаем.

– Но как же так: туда-сюда ребенка? – возмутилась Людмила Анатольевна. – Я ей шапочку начала вязать.

– А ванночка? – с надеждой вскрикнула Маргарита Святославовна. – Ванночка у нас осталась! Ребенка надо ежедневно купать!

– Что за мать? Откуда взялась? – негодовали женщины. – Позвони ей сейчас же: смесь, соски, все осталось у нас!

– Мама, я тебя умоляю: смесь продается всюду, – вяло сопротивлялась Варя.

Людмила Анатольевна порылась в карманах джинсов, висевших на стуле, сунула дочери мобильник:

– Звони немедленно, узнай, как девочка, жива ли?

– Господи, мама, что ты говоришь? Конечно, жива – она с родной матерью! – упиралась Варя, просматривая в телефоне записную книжку.

Наконец появилась запись «Вика», и Варя нажала набор номера.

«Абонент временно недоступен», – ответил женский голос.

– Абонент недоступен, – буркнула Варя.

Женщины поникли.

– Боже мой, в такие моменты понимаешь, что значат в нашей жизни дети, – грустно сказала Маргарита Святославовна.

– Пойдемте, Маргарита Святославовна, я с вас мерки сниму.

– Да, Людмила Анатольевна, пойдемте, дорогая.

Женщины взялись под руки и пошли из комнаты.

Варя встала, стараясь не смотреть туда, где обычно стояла колыбелька, заправила постель, распахнула балкон, вдохнула утренний воздух, теплый, как стакан домашнего парного молока с медом.

Над Москвой сияло голубое небо.

* * *

Внезапная утрата внучки сплотила Маргариту Святославовну и Людмилу Анатольевну: на кухне Варю встретили пироги и отрез восточного шелка, приготовленный к раскрою. Мама, как истинная провинциалка, старалась компенсировать неудобства хозяев самоотверженным трудом: затеяла выпечку и пошив летней блузы с вязанной крючком отделкой. Хозяйка была на подхвате у гостьи: пересыпала яблочную начинку крахмалом и ванилью, освобождала место для швейной машинки, записывала рецепт клюквы в сахаре.

Варя пила кофе с сырниками и с улыбкой смотрела на дружно хлопочущих женщин.

– Варюша, а мы с Маргаритой Святославовной в театр идем! – доложила мама. – Сто лет не была в московских театрах! Последний спектакль… мы на него ходили с отцом и с Петровыми, на выходные к ним приезжали… как же он назывался? «Купание красного коня». Так, кажется? Роль Ленина исполнял Янковский, если не ошибаюсь. У Петровых сыну, Женечке, было, наверное, лет двенадцать…

Варя уронила вилку, кусок сырника упал на пол.

– Женя Петров? – испуганно спросила девушка. – А кто это? Почему я ничего не помню?

«Мама, бедная мама… Отец опустился до того, что привозил ее в гости в эту семью!»

– Ты была в лагере, мы приезжали буквально на пару дней, где-то дома даже фотографии есть.

– Понятно. – Варя поспешно встала из-за стола. – Я пойду по магазинам пройдусь, ладно, мамуль?

– Конечно, Варенька, иди, только не разговаривай с незнакомыми людьми. Москва – опасный город, уж извините, Маргарита Святославовна, – потрясла головой Людмила Анатольевна.

– Не буду, – пообещала Варя.

«Как раз это мне и предстоит – разговор с незнакомым человеком», – мрачно подумала она.

* * *

Девушка быстро прошла знакомой дорогой, только на этот раз не лил как из ведра дождь. При ярком солнечном свете арка, ведущая во двор, вовсе не казалась угрюмой и опасной, подъезд тоже не угнетал холодом и мраком. На лестнице витал запах цветочных духов, на подоконнике сидела, свесив хвост, пушистая зеленоглазая кошечка в красном ошейнике.

– Киса, киса, хорошая, – позвала Варя.

Кошка легла на бок и зажмурилась.

Девушка стала подниматься по лестнице. Кошка мягко спрыгнула с подоконника и пробежала, задев Варину ногу теплым боком.

– Ой. – Варя поднялась вслед за кошкой на площадку и нажала кнопку звонка.

Дверь открылась. Кошка шмыгнула в квартиру.

В дверях стоял парень, на вид на пару лет старше Вари, в футболке и обрезанных чуть ниже колена джинсах. Длинная пепельная челка, темно-серые глаза, курносый нос, несколько веснушек, кожаный шнурок со стальным медальоном, наушники… Вполне симпатичный брат.

– Привет, – сказала Варя.

– Привет, – ответил Женя. – Молодец, Рябинка, гостей привела.

– Рябинка?

– Это наша кошка, норвежская лесная.

– Рябинка – потому что рыжая? – спросила Варя. И, не дожидаясь ответа, прыгнула в холодную воду: – Если тебя зовут Евгений Петров, то ты – мой брат.

– Заходи, сестра, – засмеялся Женя и сделал шаг назад. – Дверь захлопнешь?

Он повернулся и пошел в комнату, легко покачиваясь из стороны в сторону. Согнутые в коленях загорелые ноги терлись друг о друга.

Варя растерянно смотрела вслед: ДЦП. Ее брат – инвалид, вернее, человек с ограниченными возможностями?

Она вцепилась в края курточки и вдруг поняла, почему отец не мог бросить этого мальчика, почему он так любил его и почему она его тоже любит!..