Эмилия Грин - Стокгольмский синдром

Тем не менее, я совершила задуманное. Я отомстила. Хоть под конец уже не могла трезво соображать в его присутствии, но я обрубила эти адовые чувства на корню… Теперь он сидел в психиатрической больнице, а полицейские, наконец, обнаружили преступника, обворовавшего герцога Веллингтона. Камилла разорвала помолвку, и у Себастьяна больше не осталось поддержки.

Я выиграла последний раунд в нашей странной игре, но отчего-то хотелось закрыть глаза и больше не просыпаться, тихо сдохнуть, проще говоря. Моя победа над Себастьяном оказалась с привкусом поражения…

Несколько раз пасовала. Просто не могла заставить себя причинить ему боль. Понимала головой, что по вине этого мужчины умер отчим, но моё сердце сжималось до размеров булавки, стоило ему только прикоснуться ко мне, прошептать что-нибудь ласковое и нежное. Он подчинил себе все мои мысли. Разум просто отключался, стоило теплым губам начать подсчет родинок на теле…

Я пыталась убедить себя, что это всего на всего похоть. Нормальные реакции здорового женского организма на привлекательного половозрелого самца. Но в глубине души понимала, что это не так…

У меня останавливалось сердце, стоило ему просто заглянуть мне в глаза. А потом я узнала о его помолвке. Тогда план побега сложился в голове словно пазл.

Чего и стоило ожидать – Себастьян не относился ко мне всерьез. Он планировал поиграть с моим телом и отправить домой. А жениться на титулованной особе – леди Камилле Веллингтон…

Рот начал наполняться слюной, и я ощутила, как желчь поднимается всё выше и выше по пищеводу… Резко подскочила с кровати, и побежала в туалет…

«Да что за чертовщина?!» – прошептала потрескавшимися губами, за секунду до того, как меня скрутило над унитазом…

Три недели спустя

Самые чудовищные недели моей жизни пролетели со скоростью ракеты. Я практически не покидала дом, и все свое время проводила в спальне, придаваясь упадническим мыслям. Или, отгородившись от реального мира, просто спала. Одно заключение сменилось другим, и к своему ужасу и стыду, я уже не чувствовала особой разницы…

Выглянула в окно, чтобы убедиться, что у забора меня не поджидают паппараци, и, накинув тонкий палантин, вышла с книгой во двор. Уже стоял конец августа, и погода начинала ломаться, хотя кого удивишь слегка накрапывающим дождиком в Лондоне?!

Услышала вдруг лязгающий звук автомобильных шин, и повернула голову, ощутив, как сердце резко провалилось в пятки – около калитки стоял ОН, и смотрел на меня неотрывно.

Я резко выпрямилась, книга и накидка тут же угодили на землю, а я просто испуганно хлопала ресницами, будто увидела призрака. Но нет, сомнений быть не могло – в нескольких метрах от меня, около ворот, стоял Себастьян, и таранил испепеляющим взглядом серых глаз.

– Может, пригласишь в дом? – сказал он своим обычным немного равнодушным тоном, и я быстро направилась к калитке.

Не дай Бог фоторепортеры увидят его здесь… И как вообще он выбрался из психушки? Газеты утверждали, будто он продолжает там лечение…

Я распахнула дверь, даже не глядя на мужчину, и быстро проследовала через небольшой дворик к дверям в дом. Этвуд неторопливо шел следом. Наконец, мы оказались в гостиной, и посетитель стал с интересом разглядывать обстановку.

Он осматривал картины на стенах, но, увы, в нашем доме не чем было поживиться…

– Одна единственная допущенная ошибка стоила тебе всего, Этвуд. Можно я укажу тебе на неё?

– Разумеется. Я ведь пришёл сюда за этим.

– Моя любовь. Ты относился к ней, как к чему-то безусловному. Чему-то естественному и неоспоримому. Ты был уверен, что молодая неопытная девица вмиг потеряет перед тобой голову… Ты полностью исключил другой исход, и поплатился за это.

– А знаешь, что самое невероятное, Александра?

– Что же?

– Я до сих пор уверен в этом! Даже после всего, что ты натворила, я знаю, насколько сильно ты любишь и желаешь меня… Я просто знаю это, но ты всё равно умница. Ты единственная, кто смог меня удивить. И я рад, что не ошибся в тебе. Безумно приятно жить в сердце настолько невероятной женщины. Я прохожу лечение в психушке… – Себастьян хмыкнул. – Не спрашивай, как мне удалось вырваться… Уже, кстати, наметил, что стырю оттуда… – заговорщически подмигнул, продолжая пожирать меня глазами.

– Так вот, я предупредил их, чтобы они пустили тебя в любое время дня и ночи. Лучше всё-таки ночи. К слову, в моей палате большая двуспальная кровать. И у меня никого не было с того знаменательного дня, когда ты накачала меня снотворным… Я буду ждать тебя…

– Пошёл вон!!! Проваливай психопат! Вор! Ублюдок!!! Асоциальный тип! Не-на-ви-жу тебя! И никогда не приду в твою гребаную психушку!!! – Себастьян смотрел на меня глазами, полными боли вперемешку с нежностью.

Я прикусила губу, чтобы не завыть, чтобы не дать воли этим адовым чувствам. Ненавидела себя за то, что настолько сильно обожала этого противоречивого мужчину… Настолько, что чувствовала себя психопаткой рядом с ним, такой же, как и он сам…

Отвернулась – он не увидит слёз в моих глазах… Но этот чертов всезнайка итак уже всё понял! Псих и клептоман! Я уселась на кресло, поджала ноги и обхватила их в коленях. Закрытая поза.

– Убирайся!!! Убирайся!!! Пошел вон…

– Ты придёшь. Потому что ты такая же, как и я! И мы будем воровать вместе. Я видел, тебе понравилось. Мы сделаем их всех! И не расстраивайся, Алекса, ты всё сделала правильно… – он отвернулся и быстро вышел, как будто всё это мне привиделось.

А я улыбнулась, глядя куда-то в пустоту, и тихонечко завыла… Потому что ослушалась, и полюбила единственного в мире мужчину, которого ни в коем случае нельзя было любить.

А теперь, вместо того, чтобы отмечать свою упоительную месть, я сидела и не могла унять болезненную дрожь во всём теле, вызванную его присутствием.

Меня пробивал озноб, зуб на зуб не попадал. Мучительное желание разлилось по венам, стоило ему только переступить порог. Меня ломало, как самого безнадёжного наркомана. Ведь он – моя тайна и слабость. Но я смогу. Я справлюсь. Я буду сильной. Этот псих никогда меня не получит…

– О чем вы задумались, сэр?

– О ней.

– Но ведь она…

– Не надо повторять сотню раз одно и тоже. Я прекрасно помню. Но, увы, она забрала кое-что с собой… И теперь моя грудная клетка опустела. И ещё…

– Что такое, сэр? Ей удалось это сделать…

– Что сделать?

– Она меня удивила! – губы дрогнули от еле заметной болезненной улыбки. Я быстро поднялся и на ходу бросил своему психотерапевту.

– До завтра! – а затем, не оборачиваясь, покинул палату, направляясь в парк при клинике.

До сих пор не мог отойти после нашей сегодняшней встречи с Алексой. Не видел её ровно месяц, а как будто всё это произошло только вчера…

Мою душу заполнила невероятная эйфория. Я испытал счастье, глядя в её большие заплаканные глаза. В этот момент я осознал – любовь и есть то самое, что вызывает желание жить!

Сел на деревянную скамейку в дальней части парка и зажмурился.

Десять минут наедине с ней встряхнули похлеще любого энергетика. Я тихо рассмеялся.

– Ты самая невероятная женщина, которую я когда-либо встречал… – прошептал дрожащими губами.

Доктор Уоллес сразу рассказал, что Алекса попросила у него снотворное. Мне показалось это подозрительным, так как она всегда засыпала раньше меня и никогда не жаловалась на проблемы со сном.

Хотелось понять, что же она задумала? Поэтому пришлось разыграть небольшой спектакль: сказать, что я готов отпустить её, а потом инсценировать провал в памяти. Ложь во имя того чтобы найти истину.

Я просто должен был понять, как далеко готова зайти моя любимая мисс знайка. И Александра в очередной раз меня поразила. Был уверен, что у неё не хватит смелости…

Но она пошла до конца, решив сжечь между нами все мосты…

А ведь я на самом деле не был готов отпустить её от себя. Я восхищался этой женщиной, был поражен её внутренней силой и чувствовал спазм в груди, когда мысленно возвращался к нашим совместным минутам. Это было слишком прекрасно, и я не был готов отказаться от своего единственного источника счастья.

Александра понятия не имела об истинном положении вещей.

Какой-то полководец сказал: «Готовясь к победе, всегда имей план отступления». У меня в голове было несколько вариантов развития событий в случае неудачного исхода.

Поэтому, кроме запятнанной репутации, я никак особо не пострадал в этой заварушке.

В новостях рассказывали всякую чушь, пожалуй, единственное, что было верно – моё расставание с Камиллой. Веллингтоны действительно решили не связываться со мной, потому что я поведал им о своих проблемах с памятью, да и вся эта шумиха вокруг моей персоны им не понравилась… И к лучшему, я бы всё равно не смог повести её под венец.

В ту ночь полиция обнаружила у меня в кабинете рисунок Микеланджело. Они тут же связались с герцогом, уверенные, что нашли похитителя.

Вот только после экспертизы выяснилось, что в моем сейфе хранилась подделка. С меня сняли все обвинения. Разумеется, настоящий рисунок уже давно был надежно спрятан в моем хранилище…

За похищение человека им также не удалось меня привлечь – Александра подписала бумаги, согласно которым обязалась до конца лета находиться в поместье и работать на меня по контракту. Я оформил все юридически, и экспертиза подписи доказала – девушка сама подписала все эти бумаги.

Осложняла ситуацию только шумиха в прессе. Журналисты как с цепи сорвались, преследуя меня днем и ночью. Поэтому решил ненадолго залечь на дно – спрятался в частной психиатрической клинике моего лечащего врача и давнего приятеля.

Мне необходимо было уже сосредоточиться на своей болезни и найти способ сохранить свои самые ценные воспоминания… А потом забрать Алексу обратно.

Она моя, а я уже давно принадлежу ей.

Три дня спустя

– Тебя опять тошнит? – губы мамы сложились в тонкую линию, а глаза наполнились какой-то невыразимой болью.

– Нет… Только утром немного… Похоже организм так реагирует на стресс… Надо начать новый курс имунномодуляторов. Последние недели чувствую себя ужасно…

– Дочка, тебе надо сходить на приём к гинекологу! – женщина тяжело вздохнула, когда мои брови полетели вверх.

– Зачем? Я была не так давно! Кажется, весной…

– Ты беременна, Алекса… Вот зачем! Все признаки на лицо: ежедневная тошнота, слабость, сонливость, воротит от многих запахов, и совсем нет аппетита…

– Чтооо?.. Не может быть! Мы всегда… Ой… черт… – сглотнула, ощущая, как паника начинает волнами разливаться по телу. – Мама…

– Да, девочка моя… Только скажи… Он что, принуждал тебя?! – в глазах матери вспыхнуло отчаяние, я положила свою ладонь на её руку, и уверенно сказала.

– Нет!

– Ты повторяешь мою судьбу, дочка! Что же нам со всем этим делать? Вот бы Сэм был жив, он бы придумал способ… А так…

– Мама, я просто не знаю… Как же так могло выйти… – я замолчала и пауза затянулась на несколько минут. Только тут до меня дошло, что «женских дней» не было уже около двух месяцев…

– Что ты будешь делать, Лекси? – повторила она нерешительно.

– Если это правда… я не смогу сделать аборт! – опустила взгляд в нетронутую тарелку с супом, чувствуя, как к глазам подступают слёзы.

Я уже полюбила этого ребенка… Я уже его люблю…

И ненавижу себя лишь за то, что невыносимо скучаю по его отцу… – чуть не сорвалось с губ, когда мама подошла и крепко обняла меня за плечи.

Восемь месяцев спустя

«Когда же весь этот ад закончится, и нас отпустят домой?!» – то и дело всплывало в мозгу, после очередных обследований и анализов.

Две недели назад я стала мамой, и это событие полностью перевернуло мою жизнь с ног на голову. Больше не существовало меня, теперь были только МЫ с моим ненаглядным малышом.

Крепко прижимала сына к груди, открывая глаза по десять раз за ночь, постоянно проверяя, дышит ли, не попало ли одеяло на личико, сухой или мокрый… Вдыхала его молочный запах, щекотала пухлые щеки, нежно гладила пяточки…

Я не планировала этого ребенка, но природа взяла своё, и материнский инстинкт просто захлестнул меня. Иногда просыпалась, подолгу всматриваясь в его крошечное личико. Лежала со странной улыбкой на губах, упиваясь этой новой абсолютной любовью, заполнившей до краев всё моё существо.

Вот только всё осложнялось тем, что доктора никак не хотели нас выписывать.

«Еще один день, и ещё, и ещё парочку…» – и вот пошла третья неделя нашего совместного пребывания в роддоме. Учитывая, что большую часть беременности я находилась на сохранении из-за постоянной угрозы, эти однотонные белесые стены вызывали в душе уже одно единственное желание – выть в голос!