На кассе девушка в фартуке нас обругала за то, что картошку где-то в зале не взвесили, но обратно не отправила и сделала это сама. Вот и зачем, спрашивается, вообще надрывалась? Я помалкивала только потому, что не знала, как правильно себя в таких случаях вести – не заподозрит ли Юра, что я в таком месте до сих пор не бывала?

Приключение было занимательным, но утомило, потому дальше свою компанию я парню навязывать не стала. Да и не хотела бы я оказаться поблизости, когда он эти пакеты с несовместимыми продуктами разбирать начнет. И не догадается ли, что я в бюджетном планировании ничего не смыслю. Попрощавшись и направившись в другом направлении, я набрала номер Насти:

– Так, дорогуша, мне нужна санкнижка, умение чистить картофель и рецепт какого-нибудь простого супа!

– По порядку, дорогуша, – ответила она мне деловито и тем же тоном. – Если картошка не ждет, то приезжай ко мне прямо сейчас – научу. И остальное решим, были бы деньги.

– Адрес и скидку как постоянному клиенту!

– Записывай. Вижу же, что пропадешь ты без меня, безрукая. А я человек добрый.

– Корыстный, – подсказала я более точное определение.

Настя хохотнула, но адрес все-таки продиктовала. Я поехала на такси, но впервые всерьез задумалась о том, что Юра не настолько уж и нравится мне, чтобы идти на такие жертвы. Может, я не умею останавливаться? Может, наступила пора не учиться чистить картофель, а принимать поражения? Нет, протяну еще совсем немного, а как только почувствую перебор – сразу отступлю.

Глава 8. Семь кругов бесплатной медицины

Дом Насти оказался таким же невзрачным, как и сама она – какой мишурой ни увешивай, лучше не станет. Открыла она почти сразу и шикнула, чтобы плелась за ней на кухню. Но тут же из какой-то комнаты раздался женский вопль:

– Насть, это к тебе пришли?

Она ответила так же громко:

– Ко мне, ко мне, – и пояснила для меня: – Сестра с мужем и маленьким ребенком живут в той спальне, лучше не шуметь, если не хотим возиться с младенцем.

Я даже кивнуть не успела, как квартиру огласил новый крик – уже старушечий:

– На-асть, это к тебе?

– Ко мне, бабуля, ко мне, – и тише: – Бабушка у нас очень старенькая. Лучше не шуметь, она рано ложится спать.

Какое-то странное у них представление о «не шуметь». Я же высунулась в коридор с двумя закрытыми дверями, заканчивающийся какой-то коврово-коричневой комнаткой. Даже мне стало любопытно, как они здесь всем семейством в несколько поколений умещаются:

– А зачем они все с вами живут?

Настя сунула в мне нож, затем указала на корзину с картофелем, отвечая по ходу дела:

– Вот как только ты возглавишь свой бизнес, затем меня на работу примешь – вот тогда я сначала себе квартиру куплю, потом сестре, потом бабуле, а родители здесь пусть и остаются, им места хватит.

– Здесь еще и родители?! – изумилась я.

И ответом мне было сразу несколько синхронных криков разными голосами:

– Тихо вы там! Разгулялись!

Я вжала голову в плечи и больше старалась вообще ни звука не издавать.

Чистить картофелины оказалось несложно, уже на второй я поняла суть процесса, а на четвертой справлялась почти так же, как Настя. Понятия не имею, для какой цели мы перечистили ведро картошки, но этот вопрос был уже не моей заботой. Однако тем временем я слушала советы Насти по бытовой кулинарии и думала. Например, о том, что не такая уж она и гадина, какой кажется с пятого взгляда. Да, деньги вымогает пачками с честных граждан, но какой бы я была, если бы жила в таких условиях? Если бы мне приходилось завтракать в этой самой кухоньке, где вдвоем невозможно разойтись, чтобы не соприкоснуться плечами?

Пока я постигала азы, пришла с работы Настина мама. Видно, что какая-то до болезненности изможденная, но увидев меня, бросила пакеты рядом с дверью и сумела втиснуться в ту же кухню, крича так же громко, как и остальные члены семьи:

– Насть, ты гостью заставила нам ужин готовить? Совсем совести нет? Так, садитесь, девчонки, я сейчас быстро оладушек напеку, тесто с утра завела!

Я отказывалась и даже пыталась прорваться на выход, но меня силой усадили за стол. Там и притихла, боясь нарваться на серьезные физические травмы. Настина мама меня явно не узнала – она и не разглядывала меня сосредоточенным взглядом, к которому я привыкла. И всё о чем-то щебетала, щебетала. Я наблюдала за ее работой, но сделала вывод, что это блюдо мне уже не под силу – хотя бы потому, что я никогда не смогу заставить себя подойти к сковороде с кипящим маслом. А сама женщина произвела на меня какой-то странный эффект – она сочетала в себе взаимоисключающие черты: усталый вид и доброжелательную улыбку, растянутую кофту и какую-то ненормальную щедрость.

– Ешь, ешь, Марта. Ты такая худенькая! Совсем вас учеба утомила, девчонки? Жаль, сметанку не догадалась купить – не знала, что у нас гости.

И я ела. Оладьи были невкусными и слишком жирными. Но я почему-то ела и тянулась за добавкой, будто под гипнозом. Как если бы три дня маковой росинки во рту не держала, а теперь не могла остановиться. Что-то было в этих оладьях такое, чего мне за семейным столом никогда пробовать не доводилось.

И именно потому, уходя, я вынула кошелек и вытянула из него тысячную купюру. Разбрасываться деньгами у меня теперь возможности не было, но захотелось расплатиться – то ли за урок, то ли за компанию. Настя округлила глаза и уставилась на мать, заверещав ненормальным голосом:

– Марта, ты что делаешь? За что?

Вероятно, родня не была в курсе ее махинаций. Или в такой ситуации плата была неуместна – об этом я по нахмуренному виду ее мамы догадалась, которая до сих пор только улыбалась. А мне действительно хотелось, чтобы они эту тысячу взяли. Благодарность же. Я ведь умею быть благодарной! И я на ходу придумывала повод:

– Так… на именины племяннице. Я ведь даже игрушку не купила. Вот! Можно на эти деньги хоть что-то купить? Так неудобно тогда получилось, я закрутилась и забыла. Некрасиво с моей стороны, ты ведь моя подруга.

– Племяннику, – сквозь зубы поправила Настя.

Но мама ее сразу расцвела – похоже, объяснение было нужно не только мне:

– Да что ты, Марта, не стоит! В следующий раз, когда Мишаньке годик стукнет, обязательно тебя пригласим!

Я всё равно всучила купюру Насте в руку и поспешила за дверь.

Дома сообщила, чтобы к столу не ждали – мол, перекусила у Юлианы. На что мама ответила о полезности диеты, а папа предложил вызвать диетолога и для мамы.

И через час, и через ночь я никак не могла понять, что именно в Настиной лачуге произошло и почему мне одновременно так противно и так тепло стало тем вечером.

Но впереди предстоял стресс посерьезнее. В подростковом возрасте я увлекалась фильмами ужасов и даже сама сочиняла страшные рассказы о жутких местах и монстрах. Районная поликлиника превзошла все мои фантазии.

Настя оставила меня на деревянной скамейке и приказала рассматривать голубую стену напротив, ни с кем бесед не вести, пока она обо всем договаривается. Неужели она думала, что я тут скандалы собралась закатывать? Я точно не собиралась. Настя улетела в регистратуру, а меня сначала поджала одна старушка справа, через минуту подсела другая, слева. Они что-то помычали, затем как-то синхронно ударили одинаковыми тростями по полу – видимо, это был какой-то сигнал к действию, раз после него старушки заговорили одновременно, совершенно не обращая внимания на то, что перебивают друг друга:

– Опять талоны к окулисту разобрали…

– Это ты еще к неврологу не пыталась…

– Операцию в прошлом году…

– Инсульт семь лет назад…

– Довели страну, мерзавцы!

Эта кодовая фраза вызвала короткую паузу, старушки застыли и через пару секунд заговорили с бо́льшим воодушевлением. Со всех сторон подтягивались другие люди, которые невероятным образом сразу понимали тему разговора и с полуслова вовлекались. Я смотрела, не моргая, в голубую стену и не шевелилась. Меня как будто и не трогали, но бесконечно обращались ко мне и улавливали ответы, делая выводы, что и молодежь довели какие-то гады. За пятнадцать минут я узнала буквально всё о мире: о новых законах, о старых, сопоставительный анализ старых и новых законов, список цен на лекарства, качество этих лекарств, диагнозы всех присутствующих, диагнозы политиков, пару диагнозов поставили и мне, распознав состояние по расширенным зрачкам, о погоде, о влиянии магнитных бурь на ауру. Настя вернулась на лечении печени кукурузными рыльцами, с первого взгляда оценила, что меня держат в заложницах, и произнесла волшебное заклинание:

– Они совсем страх с пенсионной реформой потеряли!

И снова короткая пауза для переформатирования. Надо будет выучить такие фразы, которые всех присутствующих заставляют глубоко вдохнуть. За это время она дернула меня и вытащила на свободу. Я бежала за ней, но ощущала себя героем, за спиной которого происходит взрыв – судя по уровню шума, Настя заложила взрывчатку козырной картой.

Несколько кабинетов, где врачам до меня не было особого дела. Заплатить только пришлось и кровью с белохалатными вампирами поделиться. А на следующий день снова прийти, и снова. Зато из этого ада я выбралась уже с санкнижкой. При всем желании я подобный подвиг не повторю. Насте опять вынула тысячу, оценила ее взгляд и почти извинилась, хотя и добавила в тон напора:

– Отец лимит поставил, так что давай без перегибов!

Но Настя вдруг тяжело вздохнула и сказала:

– Марта, а ты никогда не пробовала просто поблагодарить? Ведь я тебе на оплате сэкономила – могли бы и в частной клинике оформить, но я вошла в положение. Бланки за тебя заполняла, за ручку водила, свои пары пропускала. Нет-нет, деньги сюда давай, но и «спасибо» не помешает.

А-а! Теперь я поняла! «Спасибо» при отношении с контрагентами дает право на значительную скидку. Надо будет запомнить. Хоть записи уже начинай вести, столько всего нового узнается.

Глава 9. Измени себя, не изменяя себе

Работа официанта мне знакома – все же я не раз посещала рестораны. Кроме того, я посмотрела несколько роликов в интернете, чтобы не ударить в грязь лицом. Выяснила основные правила: улыбаться всегда, даже если крыша падает на голову, быть вежливой со всеми, даже если клиенты никогда не пребывали в человеческом облике, и записывать заказы на листке – чтобы в беготне не упустить какую-нибудь мелочь.

Мне выдали фартук – я бы задала пару вопросов его дизайнеру – и сразу же забросили в омут первого в жизни трудоустройства. Вот только в зал меня не выпустили, в кафе были свои официанты, и они держались за эти места, как за самые доходные. Юра принимал с грузовика ящики и переносил их в складское помещение, а меня зашвырнули на кухню «мыть посуду» и «не путаться под ногами». Я наблюдала за работой сорокалетней женщины, которая в огромных резиновых перчатках до самых локтей орудовала какой-то намыленной мочалкой над большой раковиной. Через некоторое время она обернулась и прикрикнула:

– Ну, чего встала? Вторая раковина свободна – приступай! – она вдруг нахмурилась и сделала шаг ко мне. – Эй, ты чего? Плачешь?

– Не пла́чу, – выдавила я со всхлипом. – Просто… накатило что-то.

У нее голос изменился, она меня даже этой самой мокрой перчаткой за плечо ухватила, чтобы было удобнее заглядывать в глаза:

– Ну-ну, не расклеивайся. Дома проблемы? Да о чем это я – сюда и не устраиваются студенты, если конкретно не прижмет. Всё образуется. Слышишь меня? А за работой и проблемы не кажутся такими уж большими… Так что ты давай, приступай, приступай – сама не заметишь, как все твои проблемы сведутся к грязным тарелкам.

Про посудомоечные машины я спрашивать не стала – вероятно, в этом злачном месте и не знают, что прогресс последние два столетия на месте не стоял. Тарелки с прилипшими остатками еды выглядели противно, но я – уже в который раз за последние дни – стиснула зубы и жмурилась только на полуразмытых остатках котлет. В перчатках руки сильно потели, и создавалось ощущение, что ногти там уже растворяются, как под действием кислоты.

– Меня теть Машей зови, – все еще подбадривала меня женщина. – По любому поводу обращайся – всегда помогу, если только не денег занять. Эй! – она вдруг заорала так, что я на месте подскочила. – Куда кости-то? Вон, в мусорное ведро остатки скидывай! Совсем безрукая? – и снова приветливым тоном: – Ничего-ничего, Марта, приспособишься. Чувствуешь, как уже проблемы отступают?

Не знаю, что я чувствовала, я не могла обозначить свои ощущения. Потому просто сосредоточилась на работе. Теть Маша не уставала покрикивать, когда я что-то делала не так. Себе она забирала стаканы и рюмки, а мне подсовывала в основном тарелки и блюдца. Через одну гору чистой посуды тошнота отступила, и даже становилось как-то весело – вот он, завал грязи, постепенно превращающийся в стопки блестящего фарфора и стекла. В этом есть некий философский смысл, который неочевиден со стороны, но открывающийся изнутри процесса неясным чувством выполненного долга. Задачу полного переосмысления бытия усложнял только тот факт, что долг никогда не выполнялся – стоило разгрести одну стопку, как официанты приносили подносы с новыми. И так до бесконечности.