— Ладно, сынок, — успокаивающе проговорила Светлана, проводя по его непослушному светлому чубу ладонью, — не огорчайся, это не самая большая беда, переживем как-нибудь.

— И правда, хорошего человека должно быть много, — весело подхватила Аленка, — если не в ширину, то хотя бы в длину. Для мужчины плохо, когда он маленький, а когда два метра — это, наоборот, к счастью. Подожди, скоро все девчонки твои будут, такого двухметрового блондинистого счастья с голубыми глазами не пропустит ни одна.

Залившись краской, словно маленький, Володька опустил глаза.

— Во-первых, они у меня не голубые, а серые, а во-вторых, все мне не нужны, — негромко проговорил он.

— Ого! — моментально уцепилась Аленка, — когда не нужны все, значит, нужен кто-то один. Может, просветишь?

Покраснев еще сильнее, Володя смущенно отвернулся, стараясь не смотреть на Алену. Разговаривать на эту тему он был еще не готов, тем более с этой балаболкой сестрой, готовой трещать о чем угодно днями и ночами, лишь бы хоть о чем-то говорить.

— Ну так что, Вовчик, будем признаваться? — не унималась Аленка. — У тебя, никак, объявилась дама сердца, а ты молчишь, как партизан на допросе. И не стыдно, твоя родная сестра умирает от любопытства, а тебе ее нисколечко не жаль!

— Чего ты привязалась, какие дамы сердца, когда у меня конец триместра, — попытался отвести разговор в безопасное русло Володя.

— А что так скромно? — не отставала Алена.

— Лен! — укоризненно посмотрела на дочь Светлана. — Чего цепляешься к брату, как репейник? Если ему будет надо, он сам все расскажет, правда, Володь?

— А чего ты за него вступаешься? — лицо Алены приняло иронично-вопросительное выражение. Правая бровь поднялась и образовала дугу, а левая, наоборот, опустилась чуть ниже обычного и слегка прогнулась книзу. — Как здорово у него получается, — продолжала она, — как по ночам на телефоне висеть — так он первый, а как что-то рассказать, так в кусты! Уж не хочешь ли ты сказать, что в два часа ночи ты со своими девочками по телефону задачки по геометрии обсуждаешь? Или что Верами и Катями теперь называют не только девочек, но и некоторых представителей мужского пола, ну так, не всех, а особо избранных? — съязвила она.

— Твое какое дело, с кем и что я обсуждаю? — не на шутку разозлился Володя. Глядя на сестру исподлобья, он толкнул стоявшие на полу кроссовки и развернулся, собираясь выйти из комнаты.

— Вместо того чтобы расшвыривать ботинки по комнате, ты бы лучше своим мадоннам сказал, чтобы они вежливости научились, — неожиданно вспылила Алена, — а то ни «здравствуйте», ни «до свидания», так, будто с пустым местом разговаривают. Тоже, взяли моду — трубку бросать! Как чуть что не так — на тебе, трубку на рычаг швырк и — моя хата сторона, я — посольская жена! И где ты таких только находишь! — повысила голос она.

— Ребята, вы что, совсем с ума посходили? — испуганно произнесла Светлана, и на ее лице появилось выражение страха. — Хватит, уймитесь сейчас же! — довольно жестко сказала она, пытаясь приостановить затянувшуюся перепалку.

— Да что ты знаешь о моих друзьях? — выкрикнул в сердцах Володя, казалось, даже не слышавший слов матери. — Конечно, они же не ездят на «Аудюхах» и не ворочают миллионами, как твой новый хахаль! Надо полагать, что он сумеет протянуть дольше Ваньки!

— Что ты понимаешь во взрослой жизни, сопляк? — сжала кулаки Алена.

— Какой хахаль, Володя, что ты несешь, опомнись! — прокричала Светлана, сжимая ладонями виски. — Как тебе не стыдно, проси сейчас же за свои слова прощения у сестры!

— За что это я должен просить прощения?! — возмущенно, в тон матери, закричал Володя. — За что, я тебя спрашиваю? Ладно, я не хотел говорить, но ты, Ленка, сама меня вынудила, — он повернулся к сестре горевшие негодованием глаза, — поэтому пеняй только на себя, я все скажу матери, ты не думай, что выйдешь, как всегда, сухой из воды. — Пару раз глубоко вздохнув, он немного успокоился и, скривив губы, внимательно взглянул на Алену, буквально вжавшуюся в кресло. — Что застыла, поджав хвост, как последняя трусливая коза? — резанул глазами он.

— Володя! — ахнула Светлана, пораженная его словами до глубины души.

— Думаешь, я ничего не вижу, маленький еще? Ошибаешься, святоша ты наша! — еще тише проговорил он.

Посмотрев сначала на сына, потом на молчавшую дочь, Света нервно сглотнула и одними губами произнесла:

— Леночка, почему ты молчишь, почему ты позволяешь этому негоднику говорить в подобном тоне?

Стараясь не смотреть ни на кого, Алена прикрыла глаза и еще глубже вжалась в кресло.

— Лена! Скажи хоть что-нибудь, — прошептала в замешательстве Светлана. — То, что сказал Володя, правда? — и, словно от многочисленных махоньких уколов, лицо Светы мелко задергалось.

— Можешь не ждать, — обернулся к матери Володя. Увидев в ее глазах страх, он спокойно, неторопливо, немного растягивая слова, добавил: — Ты, мама, не бойся, из дома из-за подобной ерунды, как сегодняшний разговор, я не убегу. Это не только ее дом, — кивнул он в сторону сестры, — но еще и мой. Но молчать я больше не стану. Я хочу, чтобы она уяснила себе раз и навсегда: нечего разговаривать со мной, как с неразумным дитятей. А насчет кроссовок не беспокойтесь, раз пошел такой расклад, то знайте, что я в состоянии их сам купить, — отрезал он и вышел из комнаты.

— Что все это значит? Ты ничего не хочешь мне объяснить? — Светлана с надеждой посмотрела на дочь.

— Мне нечего тебе объяснять, — тихо сказала та.

* * *

Яркие лампы над бильярдными столами выхватывали жесткие полукружия пространства у сгущавшегося за их пределами полумрака. На идеально ровном зеленом сукне стола высвечивалась каждая ворсинка, мерцая таинственными серебристыми бликами. Небольшой зал подвальной забегаловки был темным и узким, словно трамвай. Сводчатые потолки нависали над ним мрачной дугой, и, если бы не мелкие тусклые лампочки, бегущие по всему периметру потолка и выступам специальных арок, подземелье было бы совсем мрачным.

Десяток столиков, похожих на перевернутые старинные бочки из-под вина, стены, отделанные под облупившийся кирпич, глухие арки, имитирующие оконные проемы, шторы и скатерти в виде залатанных рыболовных сетей, два бильярдных стола да стойка бара, выделяющаяся ярким пятном на фоне приглушенной темноты зала, — вот и все убранство небольшого кабачка с экзотическим названием «Сети Атлантики».

О существовании этого заведеньица Володя знал давно, и все школьные, пользуясь тем, что в «Сетях» закрывали глаза буквально на все, ходили туда ударять по пиву, но, если уж быть совсем честным, огромного желания спускаться в эту дыру лично он не испытывал, предпочитая обходиться без сомнительного удовольствия подцепить какую-нибудь гадость в плохо промытой кружке.

Наверное, он бы так и обходил стороной это местечко, если бы не Федька Шумилин, сидящий с ним за одной партой чуть ли не с первого класса и вечно сующий свой рыжий веснушчатый нос куда не следует. Федор был на полгода старше Володи, плотнее, ниже ростом, а его необыкновенное любопытство всегда доставляло массу неприятностей не только ему, но и всем окружающим.

За исключением дурной привычки соваться во все дыры, Федор обладал отменным характером, буквально заполняя все пространство вокруг себя добротой и светом. Его рыжая улыбка бросала задорные отсветы на длинные перекрещивающиеся ресницы и была способна заразить весельем и хорошим настроением любого, даже самого хмурого и несчастного человека.

Учился Федор неважно, еле-еле вытаскивая на «трояки» буквально все предметы, а при очередной «паре» он беззлобно пожимал плечами и, отложив дневник подальше, тут же забывал о ней. На все уговоры Володи подтянуться в учебе он только широко распахивал удивленные рыже-золотые ресницы и посмеивался.

Из всей книжной муры Федя считал достойными своего драгоценного внимания только информатику и программирование, но уж в этой области равных ему не было. Зависая в программах и на сайтах сутками, он знал о компьютере, пожалуй, намного больше, чем о себе самом. Когда его друзья спрашивали, на какие деньги он тусуется в интернетовской помойке целыми неделями без перерыва, он, скромно потупившись, отвечал, что за огромные успехи в области изучения этих двух дисциплин ему положено от государства право бесплатного пожизненного пользования всеми компьютерными программами, в том числе и Интернетом.

Время от времени в школе с Шумилина снимали стружку, вызывали родителей или проставляли все двойки сразу на неделю, но, видя тщетность своих усилий, особо не усердствовали, потому что понимали, что гениальным во всех областях ни один человек быть не может, и прощали гениальному шалопаю даже больше, чем следовало бы.

Две недели назад, в самом начале февраля, Шумилин пригласил всю честную компанию отметить свой день рождения, да не где-нибудь, а в «Сетях». Столь щедрое предложение вызвало шквал оваций, а скромные протесты Володи утонули во всеобщем восхищенном ликовании. Подчиняясь коллективному решению, Володя отправился вместе со всеми в «Сети», заранее уверенный, что неказистому внешнему виду кабачка будет полностью соответствовать убогость внутренняя, но уже через полчаса его мнение поменялось на диаметрально противоположное.

С крепкого февральского мороза теплый уютный зал ресторанчика показался ребятам сущим раем, а удобные плетеные стулья были ничуть не хуже деревянных. Столы были идеально чистыми, а пол был отдраен, подобно палубам на хороших кораблях, до зеркального блеска. Сети на столах были сплетены из прочной лавсановой нити и походили на простенькие снасти рыбаков только с первого взгляда.

Окинув удивленным взором все предметы обстановки помещения, Володя заглянул в меню, лежащее на каждом круглом столике-бочонке, и дар речи покинул его окончательно. Дернув Федора за рукав, он скосил глаза на меню:

— Ты это видел? — прошептал он, кивая на пухлую синюю папку с белыми полосками по краям. — Даже если мы все выпьем только по стакану минералки, тебе придется расплачиваться по счетам никак не меньше месяца.

— Расслабься и не бери в голову всякие глупости, — посоветовал Федор, и его рыжие ресницы затряслись от смеха.

— Федь, у меня с собой и сотни нет, — все так же шепотом проговорил Володя, — когда счет принесут, что делать станем?

— Да не грузись ты, а то зависнешь, — от души посоветовал тот. — Знаешь, я тут полез по делам в комп и совершенно случайно обнаружил, что двоюродная, нет, троюродная бабушка по отцу оставила мне после своей смерти кое-какие денежки.

— Бабушка? — прищурился Володя.

— Ну да, бабушка, — не моргнув, подтвердил Федор.

— По отцовской линии? — уточнил Нестеров.

— Ну да, я у нее оказался единственным внучком, вот она и расщедрилась, — невинно объяснил он.

— Федьк, а ты знаешь, что за такое наследство можно угодить на несколько лет? — встревожился Володя. Уважая знания Федора в области компьютера, он безумно боялся всего того, что из этого вытекало, особенно милой хакерской привычки наследовать за кем попало. — Ты понимаешь, что если на тебя выйдут, то тебе крышка и никто тебя из этой передряги вытащить будет не в состоянии? Ты это понимаешь? — со страхом повторил он. — Не уважаю я всех этих твоих заграничных бабушек, берущихся неизвестно откуда.

— И, заметь, что самое приятное, пропадающих так же неизвестно куда, — хохотнул Федя, и веснушки на его щеках мелко дрогнули.

Поняв, что с Федором спорить бесполезно, Володя безнадежно махнул рукой. Присоединившись к остальным, он влился в шумную компанию и начал наслаждаться благами цивилизации, так неожиданно обрушившимися на их головы.

Позабыв обо всем на свете, они пили пенящееся в кружках ароматное пиво и закусывали рыбными деликатесами, названия которых были им неизвестны. Кто-то из ребят, с непривычки захмелев очень быстро, стучал пустыми кружками и требовал повторить; кто-то, забравшись в уголок потемнее, целовался с девчонками; а Володя, словно зачарованный, смотрел на игру в бильярд, одновременно боясь и страстно желая попробовать взять в руки кий.

Опасаясь быть осмеянным, он с завистью следил за теми ребятами, которые играли в бильярд, совершенно не думая о том, как их игра выглядит со стороны. Мастерски, как казалось Володе, выкручивая шары, они отправляли их в лузы, заранее называя ту, куда последует удар. Представив, как он возьмет в руки кий, сделает удар и, не попав по шару, отойдет от стола, Володя заранее замирал, внутренне сжимался, и сердце его почти прекращало биться.

— Ты чего стоишь, как на родительских смотринах, сложив ручки на груди? — неожиданно над его ухом прозвучал голос Федора. — Чего не играешь? Не дают? Сейчас мы их быстро разгоним, — пообещал он и уже приготовился что-то сказать, как Володя, чуть не потеряв сознания от страха стать всеобщим посмешищем, одернул его.