Стелла Грей - Стон и шепот

Нестеров деловито поправил тонкие очки на аристократическом носу, погладил бок врачебного чемоданчика и с самым благодушным видом выдал:

– Весьма милая девушка, мне кажется, вы зря на нее наговаривали. Я выписал ей необходимые лекарства. В целом с ней ничего серьезного, что бы угрожало жизни. Однако, – Нестеров полез в чемоданчик, достал пачку чистых рецептов и вписал туда название, – это довольно сильное успокоительное, возможно, пригодится.

Я взял листок. В противоречие расхожему суждению про докторов, почерк Нестерова был каллиграфическим, и я легко прочел название препарата, которое мне ни о чем не говорило.

– Вы же сами сказали, что она “весьма милая”. Зачем успокоительные?

– Мне показалось, девушка чрезмерно расстроилась по поводу потери голоса…

– А что с ним?

По мне, голос Евы был божественен, да и не умирают из-за нескольких недель сипа. Поправится.

– Серьезное повреждение связок, отягощенное заболеванием. Я бы дал шансы на частичное восстановление через несколько месяцев, но девушка спрашивала о пении. Боюсь, это просто невозможно.

Из всего, что сейчас мне сказал Нестеров, уловил самое главное:

– То бишь она навсегда потеряла голос? – Я даже не старался скрыть радость.

– Нет, конечно. Голос со временем обязательно восстановится, тем более при должном лечении, но не возможность петь. Хотя медицина знавала чудеса, да и опытный фониатр вполне мог бы ей помочь. – “Айболит” принялся занудно загибать пальцы, перечисляя: – Операционное лечение по восстановлению связок, правильная терапия, занятия по разработке голоса и, разумеется, деньги на все это удовольствие – тогда, вполне возможно, эта “птичка” еще сможет петь, лет эдак через пять.

– Спасибо, не надо. Птичке и без пения прекрасно, – отмахнулся я и перевел взгляд на Николая. – Проводи доктора.

Сам я собирался пойти к Еве. Теперь она должна была четко уяснить, что цель ее жизни – понравиться мне. Петь девчонка больше не сможет, а делать что-то еще вряд ли умеет. Но если постарается меня ублажить…

Когда я вошел, Ева сидела в углу, съежившись калачиком, обняв себя за колени и опустив голову. Она покачивалась из стороны в сторону и что-то едва слышно бормотала, изредка всхлипывая.

– Нестеров рассказал о диагнозе. Мне очень жаль, Ева. – Я даже показательно нагнал на лицо тоску. Пусть думает, что так и есть, и меня волнует эта маленькая проблема.

Она даже не шевельнулась, продолжая смотреть куда-то в пустоту.

Приблизившись, задумчиво осмотрел растерянное лицо девушки. Кажется, она и правда была сильно расстроена. Я же не особенно жалел о потере из чисто эгоистических побуждений. Мне бы хотелось услышать, как она поет, возможно, даже понравилось бы мне куда больше, чем ее шепот. Но это только возможно. С равной долей вероятности я мог бы скривиться, потому что еще ни одна оперная прима или эстрадная певичка не вызвали во мне никакого отклика. Поэтому я, черт возьми, рад, что она будет шептать всю жизнь, и эти звуки будут заводить меня, словно высокоплотный бензин в болиде Формулы-1.

– Понимаю, тебе сейчас тяжело, но что ни происходит – все к лучшему. – Я решил попытаться объяснить все доходчиво, чтобы она наконец осознала свое положение. Даже тон из повелительного стал доверительным, словно мы с ней на равных. Не поможет это – придется применять другие методы. – Если бы не звук твоего пропавшего голоса, я бы не выкупил тебя в том борделе, и ты бы…

Надрывный всхлип, и Ева все же подняла голову, глядя на меня с нескрываемой ненавистью. Глаза красные, губы дрожат.

– Понимаете? Да ни черта вы не понимаете! Какое к лучшему?! – даже хрипя все эти реплики, она умудряется кричать. – Это конец. Мой конец!

Голос сорвался, и Ева закашлялась, давясь слезами и всхлипами, но уже через пару мгновений затихла, вновь подняла на меня взгляд и прошипела:

– Это вы во всем виноваты! Вы и вам подобные уроды! – Она вскочила на ноги, схватила стакан воды с подноса и сжала в руках: видно, хотела попить, чтобы остановить приступ кашля, но потом просто швырнула стекло об пол. – Ненавижу! Купили меня?! Так вот, я бракованная!

Словно в замедленной съемке, я смотрел, как разлетаются в стороны осколки стакана, замечая, как выплеснувшаяся из него вода превращается в дорожку капель и оседает рядом с моими ботинками.

А девчонка все так же стояла и тряслась всем телом…

Тут я понял две вещи: по всей видимости, я на редкость хуевый психолог, и второе – Ева далека в данный момент от адекватности, чтобы понять все, что я собирался до нее донести. Другая бы была благодарна за выкуп, за сохраненную жизнь. Да и хрен с ним, с голосом, жива, и ладно. Ева же реагировала так, будто я лично рвал ей связки.

Я едва успел перехватить ее руку, прежде чем она схватила куда более тяжелый, чем стакан, графин и отправила вслед. Девчонка забилась в силках моего захвата, будто бабочка в паутине, того и гляди сама себя покалечит в приступе истерики.

– Ненавижу. Лучше убейте меня, чем вот так! Вы же хотели меня убить? Так убейте! – через слово всхлип, попытка ударить, укусить или лягнуть.

Пришлось приложить почти всю силу, чтобы хоть немного сдержать Еву. Невольно удивился, откуда вообще столько энергии у хрупкой девчонки, хотя в памяти тут же всплыло детское воспоминание: когда мне было десять, и мать попросила подержать кошку, которой в глотку нужно было запихать лекарство. Та тоже сопротивлялась, хотя весу в ней было килограмм пять, а упорства на три тонны. Так же и в Еве.

С трудом повалив девушку на кровать, словно “кавказскую пленницу”, завернул в одеяло и придавил собственным весом. Но даже спеленатая по рукам и ногам, понимающая, что борьба бесполезна, она все равно продолжала извиваться подобно гусенице.

– Да успокойся ты, – теперь глядя ей в лицо, орал уже я. – Дура припизженная. Голову включи, идиотка. Я не собираюсь тебя убивать, хотя каждым своим поступком ты явно хочешь этого добиться. Наоборот, блядь, я вытащил тебя из борделя, откуда бы точно унесли выебанную и по частям в пакете. Рассчитывал на благодарность за сохраненную шкуру. Хер с ним, пусть не сразу. Я даже врача тебе вызвал, так что не так, блядь?

– Голос, – испуганно пискнула она подо мной, и в штанах все заныло от желания впиться ей в губы. И самому стало мерзко. Черт, что за херня со мной творилась? Неадекватная идиотка кричит, чтобы я убирался, а у меня член колом встает. Это разозлило во сто крат.

Мы не “миссис и мистер Смит”, а поцелуй и животный секс сейчас будут явно не в строчку.

– Голос – не жизнь, доходит?! – заорал я. – Переживешь! Мечта разрушилась? Да и хуй с ней! Это Москва, детка. Тут каждый день у кого-то что-то разбивается, но ничего. Дальше существуют, выкручиваются. Некоторые даже умудряются извлечь из положения выгоду.

– Я не хочу ничего извлекать, я хочу домой, отпустите меня домой, раз вытащили. – Она продолжала давиться слезами, но бешеный запал уже исчез. Теперь девчонка была просто обмякшим телом в ожидании моей следующей реплики.

А я все так же ее хотел. До безумия, до рези в паху. Блядь.

– Ты все же идиотка, Ева, – уже гораздо тише произнес я, изо всех сил стараясь совладать с накатившим шквалом эмоций, все так же глядя ей в глаза. – Если не доходит до самой, я поясню. Тебя похитили весьма могучие и богатые люди. Элитный и анонимный, мать его, клуб извращенцев. Кто они, я в душе не ебу. Я и сам там оказался фактически случайно. Ты была их развлекухой на ночь. Одноразовой. Утром в пакет и на утилизацию. Слышишь?! Оттуда ты бы уже не вышла. И даже не выползла бы. И тебе, мать его, повезло, что я тоже ебнутый на голову, только расчленять баб мне не в кайф. Но меня возбуждает твой голос. Такой вот хрипящий, осипший, но желательно нежный шепот. Он нравится мне настолько, что я не пожалел бабла и выкупил твою тушку и, соответственно, жизнь, привез в свой дом и теперь ломаю голову, какие правила нарушил и кому перешел дорогу, когда вытащил оттуда живого свидетеля. А ты, Ева, именно свидетель, и без могущественного покровителя – потенциальный труп. Ты сдохнешь без меня, ясно?!

Она окончательно затихла. Глаза, полные влаги, смотрят вроде бы осмысленно, и в то же время я вижу в глубине зрачков искры ненависти. Она наконец-то не просто слушает, что ей говорят, она слышит и понимает. Медленно переваривает каждое слово и осознает, в каком дерьме может отказаться, если будет чудить дальше.

– Поясняю еще раз, для наивных Челябинских девочек. – Устало поведя плечами, решил сразу напомнить, что привез ее не из сочувствия. Пусть готовится и знает, что придется отрабатывать мое терпение. – Если ты думаешь, что оказалась в голливудском фильме про богатого папика и невинную овцу, то нет. Меня на хер не волнуют твои мечты и терзания. Ты не в ванильной мелодраме, реальность такова, что отпускать я тебя не собираюсь, а если сбежишь, то через несколько часов или дней тебя убьют. Срок зависит от того, сколько глупостей ты успеешь до этого наделать. Пойдешь в полицию – не доживешь до вечера. Я уверен: у этих людей куплено все. Найдешь бабло и доберешься на попутках до бабушки – утянешь на тот свет еще и ее. Попытки поднять шум в СМИ провальны изначально, если ты не спишь с директором Первого канала. Хотя кто его знает, может, он тоже был в клубе.

Уголок ее рта криво дернулся, так, что красивое лицо превратилось в гримасу.

– И что же? Какие варианты? – спросила она, а я возрадовался наконец-таки попытке конструктивного диалога, хотя зря. Ева тут же все испортила следующей фразой: – Подчиниться и стать вашей подстилкой?

Захотелось снова наорать на нее. Да на ее месте подо мной мечтали оказаться десятки баб, та же Лена Добрынина на коленях ползала…

– Если тебе нравится именно такая формулировка, – зло прошипел я, – то да. Я хочу тебя трахать и слышать твой голос. Взамен готов гарантировать жизнь, комфортные условия содержания, а в будущем, если будешь покладистой девочкой и сумеешь мне не надоесть, обеспечу новыми документами. И даже про бабку твою не забуду. Я, конечно, не президент, пенсию поднять не сумею, но крупный выигрыш в лотерею или какую-нибудь другую херню в этом же духе – вполне.

Признаться, после этих слов думал, опять начнет истерить, но нет. Все так же лежит не шевелясь и смотрит уже не на меня, а куда-то сквозь.

Очень осторожно перенес свой вес на кровать, а потом и вовсе встал, чтобы отойти.

Ева даже не шелохнулась. Интересно, какие мысли сейчас родились в ее голове? Может, наконец доходит, что потеря девственности не смертельна, а секс вполне может стать отличным бонусом к безбедной жизни?

Только для всех этих выводов ей нужно время. И ум. Надеюсь, она не совсем идиотка.

– Сейчас я уйду, у тебя будет время подумать до завтрашнего утра. Докажи мне, что умеешь быть благоразумной, Ева, – с этими словами направился к двери и, уже взявшись за ручку, добавил: – В комнате снова установят камеры, ломать не советую, так же как и думать о самоубийстве и прочих глупостях. Вытащу даже с того света, ты мне стоила полмиллиона.

Полмиллиона. Вот, оказывается, сколько стоит моя жизнь. Пятьсот тысяч рублей. Не так уж и дорого, и я могла бы за год отработать их, попробовав выкупить свою жизнь и свободу. Только зачем мне это теперь?

Безголосое ничто – вот кем я стала в одночасье. Всю жизнь стремиться к одной лишь цели, знать, для чего рождена, тянуться душой и телом к музыке, чтобы однажды быть похищенной ублюдками и лишиться самого дорогого.

Я хотела петь даже сейчас. Рвалась наружу незатейливая мелодия, она уже звучала в моей голове, только с губ срывался лишь хрип, и ненависть затапливала душу. Что там говорил мой хозяин? Наименьшее зло? Он – наименьшее из зол.

Перевернувшись на бок, поджала ноги и завыла. Тихонечко, тонко, сорвавшись в итоге на хриплый каркающий кашель.

Доктор оставил целый список из лекарств, чтобы хоть немного восстановить голос. Только связки ими не вылечить.

Я ощущала себя инвалидом. Думаю, так же люди приходили в себя после жутких аварий, понимая, что им ампутировали части тела. Скажем, руки… Но никто из них не понял бы меня. Что такое голос в сравнении с руками? Для меня это все. Мой мир, мое солнце и небо, воздух. Все жизненные стремления всегда были связаны с музыкой. В самые тяжелые моменты мне не было так страшно и больно, как теперь, потому что голос оставался при мне.

Пусть бы они изнасиловали меня в том борделе и убили, пусть! Может быть, это и было меньшее из зол? А кем мне быть теперь? Хотела сравнить себя с птицей в золотой клетке и тут же рассмеялась, снова захлебываясь кашлем. О нет, птицы из меня не выйдет…

Не знаю, сколько пролежала на этой кровати, свернувшись в позе эмбриона. В комнату за это время несколько раз приходили люди. Сначала Марина с подносом. Она что-то спрашивала, но я даже не вслушивалась и отвечать, само собой, не собиралась. За несколько своих визитов женщина умудрилась сунуть мне в рот множество лекарств. Что именно – я не уточняла, только принимала молча, запивала и отворачивалась. Еще приходил молчаливый мужчина. По его передвижениям и шуму сверла я поняла, что камер теперь будет несколько. Тотальная слежка.