Стелла Грей - Стон и шепот

– Тут есть упоминание о сорванных связках, – наконец нахмурился пожилой музыкант и, вперив в меня пристальный взгляд, спросил: – Насколько травма серьезная?

– Это второй пункт нашей с вами беседы, – спокойно и доброжелательно продолжил я. – Перелом сложный и получен во время аварии. Ева сильно испугалась, кричала и повредила голос. Мы собираемся вплотную заниматься его восстановлением, и потому я бы просил предоставить список фониатров. Сами понимаете, проблема деликатная, нужен по-настоящему толковый специалист, и я полагаю, что вы можете кого-то порекомендовать.

– Разумеется, я дам контакты нужных людей. Потеря голоса – это катастрофа… – нахмурился Виктор Захарович, нервно перебирая тонкими пальцами бумаги. – Нога-то заживет, а связки дело такое… Очень жаль девочку, я недавно слушал отчетные выступления, и она подавала большие надежды, да и ее руководитель говорил о Еве, как о лучшей студентке потока, буквально живущей музыкой.

Я едва не поморщился. Мои чувства были далеки от жалости и сострадания к несчастной сиротке, ведь я как раз столкнулся с оборотной стороной этой одержимости пением. Но по крайней мере понятно, что случилось с девчонкой. Депрессия обыкновенная. Надо будет проследить, чтобы Ева все же принимала те успокоительные препараты, прописанные Нестеровым.

Но я живо изобразил на лице участие, сочувствие и, раз диалог все равно свернул в эту сторону, воспользовался ситуацией:

– Было бы очень интересно послушать. Меня она пением, к сожалению, не баловала.

Сказал и тотчас пожалел о мимолетной откровенности, так как взгляд старика мигом стал колючим.

– Вы, кстати, кем приходитесь студентке Деминой?

А действительно, кем? Любовником на месяц? Чую, что ректор будет не в восторге от истины. Я ее мужчина?

Внутри все воспротивилось от этого предположения. Признавать, что я чей-то, это… как, опять же, сложить руки и пойти ко дну. Остановиться на одной женщине? Бред!

Но перед внутренним взором внезапно встал образ Евы, не злой или апатичной, а светлой и радостной… Такой я видел мать в те далекие годы, когда был жив отец, и она еще не убила себя бесконечной работой. Потом лишь потухшие глаза и материнская жизнь, положенная на алтарь моего будущего. Жертва, которую никто не просил.

Мотнув головой, я отогнал от себя мысли-воспоминания и вернулся в реальность. К разговору о Еве Деминой, самой проблемной женщине на моем пути.

– Так кто вы?

– Я друг семьи, – вот он, нейтральный и правильный ответ.

Ректор поджал губы, очевидно, сделав свои собственные выводы, но мне было плевать на его моральные устои с высокой колокольни.

За короткую беседу мы уладили все необходимые вопросы и формальности, и я забрал нужные заявления, которые должна была подписать моя сирена. Уже перед выходом в голове всплыла одна деталь нашего разговора, и я спросил:

– А есть возможность послушать отчетный концерт Евы?

Виктор Захарович изогнул одну бровь, демонстрируя недоумение, но после секундной заминки все же развернулся к монитору компьютера, пощелкал мышкой в поисках нужного файла и запустил его. Развернул экран ко мне, и я, не сдержав эмоции, подался вперед, жадно всматриваясь в изображение.

Первое, что бросилось мне в глаза и впилось в мозг, разъедая его, словно кислота, – образ Евы. Нежный, воздушный… Она стояла у рояля и улыбалась, глядя в зал светящимися от счастья глазами, и это наживую вскрывало мне грудную клетку. Без наркоза и анестезии, ломом, а не хирургическими инструментами. Ледяная хватка давних, старых эмоций ломала ребра, раздвигая их в стороны, и наконец-то добралась до сердца, которое замерло на несколько мгновений.

А после она запела, и пульс вновь ринулся вперед с бешеной скоростью.

Она просто потрясающе пела. Низкий, чуть хрипловатый голос проходил по моей коже невесомой лаской дорогого меха, оставляя за собой мурашки.

Я думал, что мне может не понравиться ее голос?

Он не просто мне понравился, он устроил в моей голове атомный взрыв, расшвырял по углам все убеждения и снес воздвигнутые стены между прошлым и настоящим.

Ева вскрыла меня наживую.

И теперь вернуть ей возможность петь стало не только инструментом для давления, но и моей личной целью. Я ХОЧУ, чтобы она пела.

Для меня.

Итак, что мы имеем? Если пропустить ту часть, где я бегаю по комнате и паникую, и сразу перейти к конструктиву.

Руслан желает инициативную и страстную девушку. Ну вот как мне сделать первый шаг? Что, вообще, за желание такое нездоровое: не просто заставить меня с ним спать, а чтобы я еще и умоляла?..

Рр-р-р.

Вмиг я представила, как буду выдавливать из себя ложь, и стало противно.

Но неужели ему самому будет не гадко оттого, что все обман? Я даже не представляла, с чего начать: сказать, что он красивый? Потрясающе выглядит?

Этими же вопросами я задавалась, пока привезенный в дом батальон парикмахеров, маникюрщиц и косметологов приводил меня в порядок.

Они были молчаливы, приехали с чемоданами, полными боеприпасов, а точнее баночек-скляночек, и целый день наводили на мне лоск.

А я опять изображала послушную девочку, разве что изредка шипела, если меня больно дергали за волосы или неосторожно обрезали кутикулу. А вот на депиляции я орала и впервые искренне поверила, что голос можно вернуть, потому что это было, черт возьми, очень больно, особенно если до того с этой процедурой ни разу не сталкиваться, предпочитая пользоваться бритвой.

К вечеру я выглядела прекрасной с ног до головы, как Голливудская звезда с обложки глянцевого журнала, и в то же время из-за слоя штукатурки на лице ощущала себя искусственной подделкой.

Подумать только, а ведь когда-то мне мечталось, что, став знаменитой певицей, я буду проводить вечера именно так. Команда гримеров и костюмеров, делающих из меня принцессу, а после сольный концерт в огромном зале.

Нет, средства были профессиональными и на коже не ощущались, но по ту сторону отражения стояла совершенно незнакомая девушка. Нарисованная, идеальная до кончиков ногтей. Мрачно посмотрев в ее глаза, я показала зеркалу язык, чтобы хоть как-то оживить маску.

А еще я так и не придумала, каким должен быть мой первый шаг, поэтому, когда в двери постучались, вздрогнула, но это оказалась всего лишь Марина.

– Руслан Михайлович приглашает вас в столовую на ужин, – доложила она. – Вы спуститесь?

Изумленно выгнула бровь. Надо же, спрашивают мое мнение. Очень хотелось узнать, что же будет, если я откажусь, но, пересилив в себе это глупое желание, ответила:

– Через пару минут.

Потому что вот он, мой первый шаг: не буду артачиться и сделаю все по уму.

Бросив последний взгляд в зеркало, я еще раз удивилась тому контрасту между собой теперешней и прошлой. Видимо, таких вот ухоженных, лощеных женщин привык видеть рядом с собой Руслан, я же настоящая совершенно не такая.

Впрочем, пускай.

Выдохнув, открыла дверь и вышла из комнаты. Марина ждала меня в коридоре, она с готовностью вызвалась проводить меня в столовую, хотя я и сама примерно знала, куда идти.

Огромное помещение на первом этаже с панорамными окнами, выходящими на террасу. Приглушенное освещение придавало странную романтическую обстановку ситуации, я даже с горечью улыбнулась. Только свечей на столе не хватало.

Впрочем, не нужно этой лжи. Мой взгляд уперся в Руслана, сидевшего во главе длинного овального стола. Инстинктивно захотелось расположиться подальше, но я заставила себя пройти пару лишних метров и сесть буквально на соседний стул.

Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы расценить мой подвиг как первый шаг на сближение.

– Шикарно выглядишь, – дежурным голосом произнес Коршунов. Я взглянула ему в глаза и увидела там, в отличие от прежнего голодного восхищения, легкое разочарование. Странно. Неужели парикмахеры и косметологи где-то недоработали?

– Спасибо, – скупо ответила, но не удержалась от внутренней колкости: “Любой каприз за ваши деньги”.

“Первый шаг, Ева!” – как мантру, повторяла про себя. – “Будь мягче, сговорчивее, хитрее, в конце концов. Исправляй ситуацию”.

– Как прошел ваш день? – самым миролюбивым тоном поинтересовалась я.

Наверное, со стороны мы похожи на пафосную аристократическую семью из фильмов. Даже смешно. Я в вечернем наряде при параде, он в идеальном сидящем костюме, приехал из города после работы, огромный зал, сервировка человек на двадцать, но здесь только мы с ним вдвоем. Не хватает только, чтобы вошел дворецкий и на подносе принес крошечную записку или письмо с новостями из дальних угодий.

Но вместо этого в столовую явились Марина и вторая, незнакомая мне горничная. Они быстро уставили стол блюдами и исчезли так же тихо, как и вошли.

Все это время Руслан мой вопрос игнорировал, молча разглядывал меня, ничего не отвечая. Я же ломала голову, доволен он моим “первым шагом” или нет. Может, он ожидал чего-то еще? Сходу стриптиз на столе?

– Я был сегодня в Гнесинке, – наконец произнес он, и мое сердце на мгновение остановило свой ход, а после зашлось в бешеном ритме. – У ректора.

– З-зачем? – заикаясь, выдавила я. В голову полезли самые страшные мысли о том, чем мог закончиться визит Руслана в академию. С чего вдруг? Что он задумал? Сентябрь только начался, я не явилась на занятия…

Я очень надеялась, что в Гнесинке меня хватятся и начнут искать, но вот визит Коршунова туда говорил лишь о том, что он предусмотрел все и наверняка уже проплатил мое отчисление и отсутствие поисков.

– Сделал обещанное со своей стороны и даже немного больше, – загадочно ответил он, глядя на мои пересохшие губы. Черт возьми, никогда не думала, что губы, накрашенные столькими слоями помады, могут вообще пересохнуть. Облизав их, я придвинулась к столу еще ближе, буквально цепляясь в край его поверхности, так что скатерть под пальцами собралась в складки.

– Что вы сделали? – проговорила я окончательно севшим голосом, и у Коршунова плечи передернулись от этого звука.

– Обеспечил тебе академический отпуск на год, – наконец произнес он. – И достал контакты лучших фониатров столицы. Ты ведь по-прежнему хочешь петь? А вернуться потом на обучение?

Я схватила стакан воды, стоящий рядом, и залпом осушила его.

– Академический? – переспросила я. – И что, меня отпустили? На каком основании?

Из кейса у своих ног Руслан достал пачку бумаг и протянул мне:

– Вот, ознакомься. Тебе нужно будет расписаться в заявлениях об отпуске.

Дрожащими пальцами я приняла документы и стала вчитываться в строки, уже через пару минут слезы застилали глаза, а в горле встал плотный комок. Потому что у меня в руках находился шанс на продолжение моего обучения. Я понимала, что держала поддельные справки о сложном переломе, но была согласна с чем угодно ради отсрочки на год. Это ведь сущие пустяки по сравнению с шансом на мечту.

– И что, вы меня потом просто возьмете и отпустите? – Я нашла силы поднять голову. – Когда настанет время, позволите снова посещать академию?

– Почему бы нет? – Пока я терялась и разглядывала бумаги, Руслан уже успел расправиться с половиной стейка и теперь с самым невозмутимым видом пережевывал кусок мяса, заедая гарниром из овощей. – К этому времени с огромной долей вероятности ты успеешь мне надоесть.

Действительно. За год приесться может все, что угодно. Тем более девушка.

– Можно ручку? – попросила я. – Подписать заявление.

– Вот такой ты мне нравишься. – Ему пришлось отвлечься от еды, чтобы достать из кейса дорогой паркер и протянуть мне.

Тяжелая ручка обожгла холодностью золотистого металла, но я только сильнее в нее вцепилась. За свою фору в год я собиралась бороться и стараться воспользоваться шансом.

Два росчерка на нескольких экземплярах заявления, и я протянула документы обратно Руслану. Он спрятал все в чемоданчик, вид при этом имел весьма удовлетворенный.

– А теперь поешь, – приказал он. – Ректор Гнесинки сказал, что главное в восстановлении связок – это питание и верная диета. Тебя там очень ценили, я даже проникся твоим талантом.

Невольно я нахмурилась. Не припомню, чтобы меня хвалили, да и ничем особо я не выделялась в потоке, кроме ослиного упрямства, но в чем-то Руслан был совершенно прав, есть мне было нужно – силы всегда пригодятся.

В отличие от тарелки со стейком у Коршунова, на моей было рагу из овощей фактически без соли и специй, и сделано наверняка на пару. Ничего такого, что могло бы раздражать связки.

Жевала вначале с ощущением, что не буду чувствовать вкуса, но чем больше проходило времени, тем больше я расслаблялась, и стоило признать: повар у Коршунова был божественным специалистом. Язык можно проглотить, как вкусно.

– Расскажи о себе, – неожиданно нарушил молчание мой тиран. – О семье, о детстве, об увлечениях. Должно же быть еще что-то, кроме музыки.