Иоганн Гёте - Страдания юного Вертера. Фауст (сборник)

До скорого свиданья.

Фауст и Мефистофель уходят.

Просто диво,

Куда он устремляет мысль свою!

А я пред ним в смущении стою,

Всему поддакивая торопливо.

И все же в толк никак я не возьму,

Чем я могла понравиться ему?

Пресветлый дух, ты дал мне, дал мне все,

О чем просил я. Ты не понапрасну

Лицом к лицу явился мне в огне.

Ты отдал в пользованье мне природу,

Дал силу восхищаться ей. Мой глаз

Не гостя дружелюбный взгляд без страсти, —

Но я могу до самого нутра

Заглядывать в нее, как в сердце друга.

Ты предо мной проводишь череду

Живых существ и учишь видеть братьев

Во всем: в зверях, в кустарнике, в траве.[78]

Когда ж бушует буря в темной чаще

И, рушась наземь, вековая ель

Ломает по пути стволы и сучья

И грохоту паденья вторит даль,

Подводишь ты меня к лесной пещере

И там, в уединенной тишине,

Даешь мне внутрь себя взглянуть, как в книгу,

И тайны увидать и тьмы чудес.

Я вижу месяц, листья в каплях, сырость

На камне скал и на коре дерев,

И тени движущихся туч похожи

На чудищ первобытной старины.

Как ясно мне тогда, что совершенства

Мне не дано. В придачу к тяге ввысь,

Которая роднит меня с богами,

Дан низкий спутник мне. Я без него

Не обойдусь, наперекор бесстыдству,

С которым обращает он в ничто

Мой жребий и твое благословенье.

Он показал мне чудо красоты,[79]

Зажег во мне и раздувает пламя,

И я то жажду встречи, то томлюсь

Тоскою по пропавшему желанью.

Скажи, какой анахорет!

Спасается в лесу под елью!

Или спасенья от безделья

Повеселее, что ли, нет?

А у тебя других нет дел,

Как докучать мне неотлучно?

Шучу. Я спорить не хотел.

Все время препираться скучно.

Ты, брат, ворчун и нелюдим.

Хоть разорвись ему в угоду,

Одно лишь наказанье с ним.

Нет от него житья-проходу.

Еще «спасибо» говорить,

Что ты пристал ко мне, как муха?

О сын земли! Хочу спросить,

Что б делал ты без злого духа?

Не спас ли я тебя вполне

От философского угара?

И не благодаря ли мне

Ты не сошел с земного шара?

Так что ж ты разгонять тоску

Засел совой под тенью граба

И варишься в своем соку,

Питаясь воздухом, как жаба?

О, как в тебе еще, заметно,

Сидит ученый кабинетный!

Когда б ты ведал, сколько сил

Я черпаю в глуши лесистой,

Из зависти одной, нечистый,

Ты б эту радость отравил.

Вот неземное наслажденье!

Ночь промечтать средь гор, в траве,

Как божество, шесть дней творенья

Обняв в конечном торжестве!

Постигнуть все под небосводом,

Со всем сродниться и потом

С высот свалиться кувырком —

Куда, сказал бы мимоходом,

Но этого простейший стыд

Мне выговорить не велит.

Какая грязь!

Какая грязь!

Вся кровь от ярости зажглась.

Как твой стыдливый слух тревожит,

Едва я прямо назову

То, без чего по существу

Твоя стыдливость жить не может!

Ну что же, лги и лицемерь,

Насколько совести хватает,

Однако вот о чем теперь:

В своей конурке Гретхен тает,

Она в тоске, она одна,

Она в тебе души не чает,

Тобой жива, тобой полна.

Ее любовь, как ширь разлива,

Без удержу, без берегов,

А сам ты присмирел трусливо

И руки умывать готов!

Чем созерцать, как за опушкой

Мерцает хор ночных светил,

Ты б приунывшую подружку

За жар любви вознаградил!

Она в окошко наблюдает,

Как тянут тучи без числа,

И дни и ночи распевает:

«Когда б я ласточкой была!»

Она то шутит, то ненастье

Туманит детские черты,

Ее глаза по большей части

Заплаканы до красноты.

Змея! Змея!

Да, вижу я,

Что клюнуло, душа моя!

Сгинь, искуситель окаянный,

О ней ни слова, негодяй,

И чувственного урагана,

Уснувшего, не пробуждай!

А девочку терзает страх,

Что ты остыл к ней и в бегах.

Где б ни был я, в какие бы пределы

Ни скрылся я, она со мной слита,

И я завидую Христову телу:

Его касаются ее уста.

Я вспомнил пастбище средь роз

И ланей, символы желанья.

Прочь, сводник!

Ты меня до слез

Смешишь потоком этой брани.

Создав мальчишек и девчонок,

Сам бог раскрыл глаза с пеленок

На этот роковой вопрос.

Что ж растерялся ты? Вперед!

Тебя свиданье с милой ждет,

А не палач, не эшафот!

Ах, даже к ней упав на грудь

И в неге заключив в объятье,

Как мне забыть, как зачеркнуть

Ее беду, мое проклятье?

Скиталец, выродок унылый,

Я сею горе и разлад,

Как с разрушительною силой

Летящий в пропасть водопад.

А рядом девочка в лачуге

На горном девственном лугу,

И словно тишина округи

Вся собрана в её кругу.

И, видишь, мне, злодею, мало,

Что скалы с места я сдвигал

И камни тяжестью обвала

В песок и щебень превращал!

Еще мне надобно, подонку,

Тебе в угоду, палачу,

Расстроить светлый мир ребенка!

Скорей же к ней, в ее уют!

Пусть незаметнее пройдут

Мгновенья жалости пугливой,

И в пропасть вместе с ней с обрыва

Я, оступившись, полечу.

Опять кипит, опять в обиде!

Ступай утешь ее, глупец!

В смятенье выхода не видя,

Ты думаешь: всему конец?

Ты был всегда храбрец мужчина,

Так что ж ты пятишься назад?

Что оробел ты, дурачина,

Когда тебе сам черт не брат?

Что сталось со мною?

Я словно в чаду.

Минуты покоя

Себе не найду.

Чуть он отлучится,

Забьюсь, как в петле,

И я не жилица

На этой земле.

В догадках угрюмых

Брожу, чуть жива,

Сумятица в думах,

В огне голова.

Что сталось со мною?

Я словно в чаду.

Минуты покоя

Себе не найду.

Гляжу, цепенея,

Часами в окно.

Заботой моею

Все заслонено.

И вижу я живо

Походку его,

И стан горделивый,

И глаз колдовство.

И, слух мой чаруя,

Течет его речь,

И жар поцелуя

Грозит меня сжечь.

Что сталось со мною?

Я словно в чаду.

Минуты покоя

Себе не найду.

Где духу набраться,

Чтоб страх победить,

Рвануться, прижаться,

Руками обвить?

Я б все позабыла

С ним наедине,

Хотя б это было

Погибелью мне.

Пообещай мне, Генрих!

Ах,

Все, что в моих руках!

Как обстоит с твоею верой в бога?

Ты добрый человек, каких немного,

Но в деле веры просто вертопрах.

Оставь, дитя! У всякого свой толк.

Ты дорога мне, а за тех, кто дорог,

Я жизнь отдам, не изощряясь в спорах.

Нет, верить по Писанию твой долг.

Мой долг?

Ах, уступи хоть на крупицу!

Святых даров ты, стало быть, не чтишь?

Я чту их.

Но одним рассудком лишь,

И тайн святых не жаждешь приобщиться.

Ты в церковь не ходил который год?

Ты в бога веришь ли?

О милая, не трогай

Таких вопросов. Кто из нас дерзнет

Ответить, не смутясь: «Я верю в бога»?

А отповедь схоласта и попа

На этот счет так искренне глупа,

Что кажется насмешкою убогой.

Так ты не веришь, значит?

Не коверкай

Речей моих, о свет моих очей!

Кто, на поверку,

Разум чей

Сказать осмелится: «Я верю»?

Чье существо

Высокомерно скажет: «Я не верю»?

В него,

Создателя всего,

Опоры

Всего: меня, тебя, простора

И самого себя?

Или над нами неба нет,

Или земли нет под ногами

И звезд мерцающее пламя

На нас не льет свой кроткий свет?

Глаза в глаза тебе сейчас

Не я ль гляжу проникновенно,

И не присутствие ль вселенной

Незримо явно возле нас?

Так вот, воспрянь в ее соседстве,

Почувствуй на ее свету

Существованья полноту

И это назови потом

Любовью, счастьем, божеством.

Нет подходящих соответствий,

И нет достаточных имен,

Все дело в чувстве,[82] а названье

Лишь дым, которым блеск сиянья

Без надобности затемнен.

Почти что в этих выраженьях

Так и священник говорит,

Все это так. Но я в сомненьях.

Об этом целый свет твердит,

Любое сердце, кто как может,

Как на душу господь положит,

Так что же мне бояться слов?

Ты прав как будто поначалу,

А присмотреться – свет Христов

Тебя затронул очень мало.

Дитя мое!

Не разберу,

Чем друг твой мне не по нутру.

Как так?

В чем ваше кумовство?

Как можешь ты терпеть его?

Никто еще во мне так живо

Не возбуждал вражды брезгливой,

Как твой противный компаньон.

О милочка, не страшен он!

При нем я разом холодею,[83]

Я с прочими людьми в ладу,

Но так же, как душою всею

Я твоего прихода жду,

Так я чураюсь лиходея.

Прости господь мои слова,

Когда пред ним я не права.

Что ж делать, уж такой чудила.

Я с ним бы дружбы не водила!

Едва он в дверь, как всех буравит

Его коварный, острый взор.

Он так насмешлив и хитер

И ни во что людей не ставит!

Что он любви вовек не ведал,

Как бы написано на нем.

Мне радость в обществе твоем,

Когда ж ты с ним и мы втроем,

Боюсь, как он бы нас не предал.

О, чуткость ангельских догадок!

Он мне непобедимо гадок.

В соседстве этого шута

Нейдет молитва на уста,

И даже кажется, мой милый,

Что и тебя я разлюбила,