Теперь беспокойство настоятельницы стало ему вполне понятно. Герцог слишком несерьезно отнесся к чувствам Фелиции. Он считал, что девушка выдумывает эти страхи и преувеличивает события прошлого.

К тому же он видел причину такого состояния в обычной нервозности и робости дебютантки. Все юные девушки, выходящие в свет, так же неуверенны, боязливы, стеснительны и подозрительны. Видимо, герцог глубоко ошибался.

Он поспешил отвлечь внимание графа от своей подопечной и заговорил о лошадях. Рассказал о всех предстоящих скачках. Граф слушал его рассеянно и не сводил глаз с Фелиции. Он был сражен ее красотой и свежестью, она явно пробудила его интерес.

Фелиция даже не попыталась поддерживать разговор. Какое-то время она еще стояла, но ноги не слушались ее: девушка медленно опустилась в кресло. Она так и не разжала нервно стиснутых рук.

Граф невпопад отвечал на вопросы друга. Ему явно не терпелось сменить тему разговора. Наконец он сказал:

— Друзья, мне кажется, мы попусту теряем время. Такой вечер грех проводить дома. Нас ждет Париж, с его соблазнами и развлечениями, которые, без сомнения, заинтересуют мадемуазель Фелицию.

— Я думал отложить ее знакомство со светской жизнью до завтра, — заметил герцог.

— А по-моему, пора начать сегодня вечером, сейчас же, — не сдавался граф. — Я советую тебе познакомить Фелицию с ночным Парижем.

Герцог удивленно поднял брови. Д'Авлон добавил с улыбкой:

— Я не имею в виду твой ночной Париж, Красавчик. Я говорю о Париже, который уцелел в революцию. Сейчас на улицах горят фонари, а не огни повстанцев. За время пребывания в монастыре Фелиции вряд ли довелось видеть освещенные пароходы и баржи, которые теперь плавают верх и вниз по Сене.

Дарлингтон все еще сомневался, как лучше поступить. Наконец он решил, что когда-нибудь все равно придется начинать. Пусть сейчас Фелиция напугана до смерти, рано или поздно ей придется сделать первый шаг. Так почему же не сделать его сегодня? Сейчас вполне подходящий случай.

— А ты неплохо это придумал, Анри! — сказал он. — Уверен, Фелиции эта прогулка доставит одно удовольствие. Вечерний Париж покорит любого. Так в чьей же коляске мы поедем: в твоей или моей?

— В моей, — ответил граф. — Она уже готова к прогулке, а кучер знает все мои любимые места.

Герцог пристально посмотрел на друга. В глазах графа играл озорной огонек. По всему было видно, что кучер д'Авлона неспроста знал этот маршрут. Граф завоевал сердце не одной красавицы, предложив прогулку по ночному Парижу. Это был его излюбленный прием обольщения.

— Пойди возьми накидку, Фелиция, — сказал герцог.

Девушка покорно поднялась, но устремила на него умоляющий взгляд. Он говорил без слов — Фелиция не желала ехать на прогулку, но не могла отказать герцогу, боясь огорчить его.

— Тебе понравится! — твердо сказал Дарлингтон. — Так что поспеши.

Фелиция послушно кивнула и вышла из гостиной. Оставшись наедине с герцогом, д'Авлон воскликнул:

— Mon Dieu! Где ты нашел такое сокровище? Она прекрасна! Бесподобна! И мне посчастливилось увидеть эту красоту первым. Я не верю своему счастью.

— Фелиция покинула монастырскую школу только сегодня утром, — сухо ответил герцог.

— Тогда я самый счастливый мужчина на всем белом свете! Я опередил всех. Такое чудо! А тебе непременно нужно сопровождать нас? Поверь, я отдал бы полцарства, чтобы остаться с ней наедине, — не унимался граф.

Герцог улыбнулся:

— На это ты не получишь ее согласия. Я очень серьезно отношусь к обязанностям опекуна и буду сопровождать ее везде. Фелиция ничего не знает о жизни, мне необходимо присматривать за ней.

— Ничего не знает о жизни? — повторил граф. — Тогда немудрено, что она так чиста и невинна.

Слова графа почему-то вызвали у герцога раздражение. Он боялся, что д'Авлон переусердствует в своем ухаживании и испугает Фелицию еще больше. Его чрезмерное восхищение и впрямь способно навредить ей.

— Послушай, Анри, — обратился к приятелю граф. — Фелиция еще очень молода и неопытна. Я не хочу, чтоб ты хоть чем-нибудь расстроил ее или смущал, и вгонял в краску.

Граф удивленно посмотрел на друга.

— Ты ли это, Красавчик? Какая муха тебя укусила? — спросил он. — Ты что же, хочешь вывести меня из игры прежде, чем я приближусь к намеченной цели?

— Я просто хочу, чтобы ты не торопил события и не напугал мою подопечную.

— Я, конечно, постараюсь, но обещать тебе ничего не могу, — отвечал граф. — Во мне кипит кровь, Красавчик. Что-то подсказывает мне, что я уже влюбился…

— Не забывай, я опекун Фелиции, — перебил его Дарлингтон. — Даже если у тебя самые серьезные намерения относительно девушки, в чем я очень и очень сомневаюсь, я не позволю тебе приставать к ней со своими ухаживаниями.

Граф д'Авлон не успел ничего возразить: в эту минуту в гостиную вошла сама Фелиция.

Поверх белого с серебром платья она надела голубую бархатную накидку. Девушка будто сошла с картины великого мастера. Ее глаза сделались еще больше от испуга, и во тьме в них отражался огонек свечи.

— Я готова, — сказала она герцогу. Ее голос заметно дрожал.

— Эта прогулка пойдет тебе на пользу, — ответил он. — Считай ее началом своего «светского» образования, первым уроком. Уроком легким и приятным.

— А я, как учитель, искренне надеюсь, что вы оцените его и будете долго помнить, — добавил граф.

Фелиция даже не посмотрела в сторону д'Авлона, но потихоньку подвинулась поближе к герцогу.

Они покинули гостиную, пересекли зал, спустились по мраморной лестнице вниз и через парадный вход вышли во двор. Там их уже ожидала коляска, запряженная парой лошадей. Верх коляски был откинут назад, на козлах сидело двое лакеев.

Герцог подсадил Фелицию. Она села на заднее сиденье и умоляюще взглянула на него. Этот взгляд говорил сам за себя. Герцог сперва хотел уступить место рядом с Фелицией графу д'Авлону, но испугался ее реакции, решил не рисковать и сел сам.

Граф устроился напротив и не спускал с Фелиции глаз. Ни одна женщина не устояла бы перед этими красивыми черными глазами.

Становилось прохладно. Лакей накинул им на колени плед, и коляска покатила по Елисейским Полям. Вскоре они достигли площади Согласия. При виде ее Фелиция не смогла скрыть своего восхищения.

Несколько лет лучшие архитекторы Франции решали, как разместить на площади статуи Свободы и Людовика XV. Фелиция читала в газете, что наместник Египта подарил Франции огромный обелиск, сделанный руками древних египтян. Его решили поставить между двумя фонтанами, постройка которых уже подходила к завершению. Повсюду на площади были расставлены предупредительные фонарики и ограждения — они предотвращали дорожные аварии. В лунном свете все казалось загадочным и необыкновенным.

— Когда строительство и отделку завершат, — воскликнула Фелиция, — площадь будет неузнаваема. Она прекрасна, такое можно увидеть лишь во сне.

Глаза девушки радостно сияли, она на минуту позабыла все свои страхи.

Вдруг граф нагнулся к ней и сказал томным голосом:

— То же самое я думаю о вас.

Фелиция в ужасе отпрянула, словно увидела ядовитую змею. Девушка прижалась к герцогу, и он почувствовал, что она дрожит всем телом. Дарлингтон испугался, что Фелиция заплачет или в страхе опрометчиво выпалит что-нибудь и выдаст свои чувства. Поэтому он сделал вид, что поправляет плед, а сам нашел руку Фелиции и сжал ее. Тонкие пальчики ее дрожали. Про себя герцог сравнил их с порхающей бабочкой, которая изо всех сил пытается вырваться на волю. Герцог еще крепче сжал ее руку, и это пожатие успокоило и поддержало Фелицию.

Площадь Согласия тем временем осталась позади. Они выехали на набережную Сены. Граф указал на огромные баржи, плывущие вверх по реке. Они были освещены красными и желтыми фонарями, которые отражались в воде.

Пароходы уже не ходили, было слишком поздно. Однако им повезло: они увидели один огромный пароход с ярко горящими огнями. На палубе разместился оркестр, ветер доносил звуки чарующей музыки.

Дарлингтон надеялся, что его друг не заметил странную реакцию Фелиции на его комплимент. Девушка крепко держала руку герцога — так держится утопающий за соломинку. Он хотел сказать ей что-нибудь ободряющее, но ничего не придумал. Ведь любая неосторожно сказанная фраза могла вызвать подозрения у Анри.

Коляска тронулась. Фелиция плотнее прижалась к герцогу, и он понял, что одно его присутствие ободряет и успокаивает девушку.

Герцогу впервые пришлось наблюдать реакцию Фелиции на ухаживания незнакомого мужчины. Все обстояло значительно хуже, чем он мог себе представить. Дарлингтон решил серьезно поговорить с девушкой, как-то убедить ее перебороть страх. Во время их прошлой беседы герцог позволял себе шутить и отпускать несерьезные замечания. Теперь ему было не до шуток.

Граф д'Авлон ни в коем случае не должен догадаться о состоянии Фелиции, иначе слух о ее странностях разнесется по Парижу раньше, чем она успеет появиться в свете. Герцог старательно поддерживал разговор, расспрашивал друга обо всем на свете. У графа просто не оставалось времени, чтобы обратиться к Фелиции или попытаться вовлечь ее в беседу.

Они доехали до собора Нотр-Дам и повернули к дому. Теперь их путь лежал по узким улочкам Парижа. Домики на них стояли близко друг к другу, в окнах горел свет. В этом городском пейзаже была неповторимая французская романтика.

Герцог с облегчением заметил, что Фелиция успокоилась, иногда она даже вставляла какие-то реплики в общий разговор. В эти моменты она не так сильно сжимала руку герцога.

— Фелиция, расскажи нам, на каких спектаклях ты была в Париже, — попросил он. — Настоятельница говорила, что иногда разрешала воспитанницам посещать театр, но вы слушали только те оперы, которые она сама выбирала.

В первый раз за весь вечер на губах Фелиции заиграла слабая улыбка.

— Я боюсь, вы сочтете их скучными, — ответила она.

— Тогда мы непременно должны сводить тебя на что-нибудь более интересное. И еще ты говорила, что хочешь посмотреть балет.

— Мой экипаж к вашим услугам в любой из вечеров, — предложил граф.

— Спасибо, Анри, — ответил герцог. — Я дам знать, если мы решим обратиться к твоим услугам и включить тебя в нашу программу.

— Но я собираюсь во что бы то ни стало быть в вашей программе, — не сдавался граф. — Более того, я сам приглашаю тебя и мадемуазель Фелицию прокатиться со мной завтра утром по Булонскому лесу. Позже можно будет вместе пообедать.

Фелиция крепко сжала руку герцога. Приглашение графа д'Авлона вызвало у нее новый приступ страха. Но Дарлингтон не стал обращать на это внимание и громко сказал:

— Спасибо, Анри. Ты так любезен. Я думаю, мы примем твое предложение. Я даже попрошу тебя пригласить нескольких молодых людей покататься с нами. Думаю, Фелиции будет полезно пообщаться со своими сверстниками.

Намеки на возраст, сделанные герцогом, были очевидны. Но граф д'Авлон лишь хитро улыбнулся, подмигнул другу и сказал:

— Я все еще считаю себя молодым, Красавчик. А ты и вовсе не стареешь. Я думаю, куда лучше будет ограничиться компанией моей младшей сестры. Шумное общество меня не привлекает.

— Мы подумаем над этим. Надеюсь, что сможем принять твое приглашение.

Глаза их встретились, они долго и пристально смотрели, словно пытаясь перебороть друг друга в этой безмолвной схватке. Наконец граф сказал с легкой усмешкой:

— У англичан есть прекрасное выражение, оно очень подходит сейчас. Так вот, в таких случаях они говорят: «Собака на сене». Я очень надеюсь, что мне не придется сказать такое о тебе, Красавчик!

— Все новое непривычно, но неизбежно, — ответил герцог, и д'Авлон опять рассмеялся.

Они катались еще около получаса. Затем герцог настоял на возвращении домой.

— У нас сегодня был нелегкий день. Мы очень устали, Анри, — сказал он графу. — Фелиции уже пора спать.

— Конечно, — согласился граф. — Но тебе отправляться спать еще рановато, Красавчик. А я знаю одну красивую молодую даму, которая безумно хочет видеть тебя сегодня ночью.

Граф нарочно выставил друга перед Фелицией в таком невыгодном свете. Но так открыто говорить о его любовницах при молоденькой девушке — это уже слишком.

— Если та дама и впрямь ждет меня, — спокойно ответил Дарлингтон, — в чем я очень сомневаюсь, то тут ей придется запастись терпением. В мои планы не входит навещать ее, тем более сегодня вечером. Путешествие по морю через Ла-Манш утомило меня, и я мечтаю поскорее добраться до постели.

— Увы, Красавчик, ты уже не тот, — насмешничал граф д'Авлон. — Ты и впрямь постарел. Я помню времена, когда ты гулял всю ночь напролет, а в сон тебя клонило только под утро.