Но я знала себя и Беннета, он не притворялся. Что-то было не так в нашем браке. Наша жизнь была похожа на железную дорогу: Беннет проводил дни в своем офисе, своей больнице, со своими психоаналитиками, а затем, к вечеру, снова в своем офисе, обычно часов до 9-10. Я училась пару дней в неделю и писала остальное время. Мое расписание было легким, писательство, напротив, изнурительным, а когда Беннет возвращался домой, я уже была свободна. Чего-чего, а одиночества мне хватало, и я проводила достаточно времени наедине с пишущей машинкой и моей фантазией. Я всегда представляла себе встречу с мужчиной. Мир казался набитым доступными, интересными мужчинами, каким никогда не был до моего замужества.

Ведь как происходит в браке? Даже если вы любите мужа, наступает неизбежный момент, когда занятия любовью с ним напоминают вам сыр «Вельветт»: жирный, питательный, но без остроты и пряности. А вас тянет к экзотическому «Камамберу»: ароматному, сочному, валящему с ног.

Я не против брака. Я даже верю в него. Необходимо иметь одного лучшего друга во всем этом враждебном мире, одного человека, которому надо хранить верность, одного человека, который был бы верен тебе, но что делать со всеми этими желаниями, которые вовсе не утихли после брака. Беспокойство, томление в желудке и груди, желания, которые должны быть удовлетворены, чтобы получить удовольствие, через все отверстия тела, жажда сухого шампанского и влажных поцелуев, наслаждения с запахом пионов июльской ночью, с огоньком на краю пирса, как в «Гэтсби», — не то чтобы это было нужно на самом деле — ибо ты знаешь, что любой богач куда как зануднее нас с тобой, — но они возбуждают. Сардонические горько-сладкие любовные песенки Кола Портера, печальная сентиментальность стихотворений Роджерса и Харта, вся эта романтическая чепуха, к которой тянется половина вашего сердца, тогда как вторая половина смеется над этим.

Созревание женщины в Америке. Какая ответственность! Ты вырастаешь под бесконечную рекламу косметики, любовные песенки, женские колонки в газетах, рассказы проституток, голливудские сплетни, нравственные проблемы на уровне телевизионных мыльных опер. Какие песнопения изливались на тебя с рекламных страниц! Какой забавный катехизис!

— Дорожи своим прошлым. — Каждый понимает все в меру своей испорченности. — Любите ваши волосы. — Хотите иметь отличную фигуру? Мы позаботимся об этом. — Блеск вашей кожи понравился бы ему. — Сколько очков вы наберете у мужчин по Зодиаку. — Ваши чувства и Звезды. — Алмазы навсегда. — Если вы интересуетесь спринцеванием… — Как я решила свои интимные проблемы. — Настоящая леди всегда спокойна. — Какая женщина любит «Шанель № 5». — Что делают застенчивые девушки в интимные минуты. — «Фамм» — вы сами сказали это.

Все рекламные зазывания и нравоучительные рассказы нацелены только на одно — если ты позаботилась о своем запахе, своих волосах, своих зубах, своей груди, своих подмышках, своей промежности, своих звездах и своем выборе виски в баре — ты сможешь познакомиться с прекрасным, сильным, богатым мужчиной, который удовлетворит любое твое желание, заставит твое сердце прыгать и биться в груди, вскружит тебе голову и полетит с тобой на Луну (предварительно снабдив тебя крыльями), и ты будешь навсегда довольна жизнью.

Безумие в том, что, даже если ты умна, даже если ты проводила свою юность за чтением Джона Донна и Шоу, если ты изучала историю, зоологию или физику и надеешься прожить свою жизнь, занимаясь каким-нибудь трудным и требующим напряжения делом — мозги у тебя забиты туманными желаниями, в которых плавает любая девица, даже из высшей школы. Понимаешь, не имеет значения, какой у тебя коэффициент умственного развития — 70 или 180, все равно у тебя пустая голова. Только внешность разная. Только речь немного грамотнее. После этого ты медленно убиваешь любовь, раздвигаешь ноги и впускаешь в себя гигантский член, извергающий сперму, мыльную пену, шелк, бархат, и, конечно, деньги. Никто не побеспокоился рассказать тебе о реальностях замужества. Ты даже ни о чем таком не думала, как это делают европейские девушки с их циничностью и практичностью. И ты считаешь, что не будешь желать других мужчин после свадьбы. И ты надеешься, что твой муж не будет хотеть других женщин. Когда тебя охватывает желание, ты чувствуешь ненависть к себе самой. Какой порочной ты была! Как могла ты связаться с чужим мужчиной? Как могла изучающе смотреть на их топорщащиеся брюки! Как могла сидеть на вечеринке, представляя каждого мужчину в своей спальне! Как могла ехать в поезде и мысленно отдаваться каждому незнакомому мужчине! И ты считаешь, что это честно по отношению к мужу? Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что замужние женщины так не поступают?

И как быть с другими желаниями, задушенными замужеством? Желанием выйти на открытую дорогу, найти место, где ты могла бы пожить в одиночестве, своим собственным умом, в какой-нибудь хижине, где не сходишь с ума. Короче, такое место, где ты принадлежишь самой себе после стольких лет, когда была чьей-то половиной (вроде двух лошадиных ног в водевиле).

После пяти лет брака у меня возникли такие желания: желание мужчины и желание одиночества. Желание секса и желание жизни затворницы. Я знаю, что это были противоречивые желания, — и это становилось невыносимо. Я знаю, что мои желания чужды американским понятиям, — и от этого становилось совсем невыносимо. Всех в Америке охватила эта ересь, за исключением другой половины человеческого рода. Одиночество противоречит американским понятиям. Оно прощается только мужчинам — в особенности очаровательным холостякам из тех, что «снимают старлеток» в небольших промежутках между свадьбами. Но женщина остается одна всегда не по своей воле, ее бросают. И она идет этим путем, как пария. Это ее проклятье. О, она может зарабатывать (почти столько же, сколько мужчина), но душевного спокойствия у нее не будет. Друзья, родные, сотрудники по работе никогда не позволят забыть, что ее одиночество, ее бездетность — короче, ее эгоизм — это позор американской жизни.

Расставим точки: женщина, хотя она знает, что ее замужние подруги несчастливы, никогда не может позволить себе одиночества. Она должна жить, как будто постоянно ждет некое великое событие — прекрасного принца, который избавит ее от всего, от чего всего? От одинокой жизни наедине с самой собой. От ощущения, что она сама по себе цельное создание, а не половина чего-то.

Моим ответом на это было не (еще не) намерение завязать какую-нибудь интрижку и не (еще не) желание выйти на открытую дорогу, а мечты о сексе нараспашку. Секс нараспашку — это гораздо больше, чем просто секс. Нараспашку, потому что, когда вы встретитесь, одежда распахивается и опадает, как лепестки роз, нижнее белье исчезает, как пушинки одуванчика, от одного дыхания. Влажные языки переплетаются во рту, и вся твоя душа стекает с кончика языка в рот возлюбленного.

Первое и основное требование секса нараспашку — не знать мужчину как следует. Я замечу, для примера, что все мои увлечения мужчиной проходили, стоило мне посочувствовать его проблемам, послушать рассказы о его жене, или экс-женах, его матери, его детях. После этого он бы еще мог мне понравиться, возможно, я даже полюбила бы его — но без страсти, страсть выражалась в том, что я хотела. Я также узнала, что самый надежный способ избавиться от влечения к кому бы то ни было — это описывать его, наблюдать за привычками, разложить по полочкам и вывести видовую принадлежность. После этого он становится насекомым на булавке, бабочкой под стеклом.

Я могла наслаждаться его обществом, иногда восхищаться им, но уже никогда не дрожала от желания, проснувшись среди ночи. Я не могла грезить о нем. У него появилось лицо.

Поэтому еще одним условием секса нараспашку является, собственно, быстрота. А еще лучше заниматься этим с совсем незнакомыми мужчинами.

Некоторое время я жила в Гейдельберге, затем переехала во Франкфурт и в течение четырех недель посещала своего психоаналитика. В поездке я проводила около часа, и это было частью моего каприза. Я знакомилась там с прекрасными мужчинами, с мужчинами, которые едва знали английский, выражались избито и банально, но я не замечала банальности в их речах, поскольку плохо знаю французский, немецкий и итальянский. И, хотя мне противно в этом признаться, красивые мужчины есть и в Германии.

Один сценарий секса нараспашку был, возможно, внушен итальянским фильмом, который я видела несколько лет назад. Через некоторое время я приукрасила его по собственном вкусу. Это обычно происходило, когда я болталась туда-сюда из Гейдельберга во Франкфурт и обратно.


Грязный вагон европейского поезда (второй класс). Очень жесткие сиденья из искусственной кожи. Раздвижная дверь в коридор. Оливковые деревья проносятся за окном. Две сицилийские крестьянки сидят на сиденье, между ними — девочка. Они, по-видимому, мать, бабушка и внучка. Обе женщины наперебой стараются засунуть девочке какую-то еду в рот. Через проход (на сиденье у окна) — хорошенькая молодая вдова, в плотной черной накидке и узком черном платье, которое подчеркивает ее чувственную фигуру. Она сильно потела: ее глаза опухли. Середина вагона пуста. Рядом с проходом устроилась огромная, толстая, усатая женщина. Ее огромные ляжки занимали почти половину сиденья. Она читала какой-то роман в мягкой обложке; фотографии и диалоги виднелись будто в клубах дыма (это из-за тени от ее волос). Мать с бабкой разговаривали, старательно запихивая ребенку что-то в рот. Затем поезд остановился на станции, называвшейся (кажется) Корлеоне. Рослый вялый солдат, небритый, но с прекрасной копной волос, рассеченным подбородком и немного дьявольскими, ленивыми глазами, входил в вагон. Нагло оглядевшись, он посмотрел на пустую половину сиденья между толстой женщиной и вдовой, и, заигрывая, многократно извинился и сел. Он был потный и взъерошенный, но, в общем-то, роскошный кусок мяса, только слегка припахший на жаре.

Поезд скрипя отъехал от станции. Мы все стали качаться вместе с поездом. Солдат тоже качался и терся о вдову и о ляжки толстой женщины — и они двигались в такт с ним. Он уставился на большой золотой крест между потными грудями вдовы. Туда-сюда, туда-сюда. Удар. Остановка. Удар. Остановка. Удар в одну влажную грудь, удар в другую. Это было похоже на колебания между двумя отталкивающими магнитами. Колодец и маятник.

Она смотрела за окно с таким видом, как будто никогда до этого не видела оливковых деревьев. Он завороженно глядел на крест в глубоком вырезе платья вдовы. Затем он неловко встал, наклонился над вдовой и с усилием открыл окно. Когда он садился обратно, его рука случайно задела ее по животу. Она, казалось, ничего не заметила. Он оперся левой рукой на сиденье между своим бедром и ее, обхватил снизу пальцами ее мягкое бедро. Она продолжала смотреть на деревья с таким видом, как будто была Богом и только что сотворила их, а теперь думала, как назвать.

Между тем громадная толстая женщина убирала роман в переливающуюся зеленую пластмассовую сумку на шнурках, наполненную вонючим сыром и чернеющими бананами. И бабка заворачивала остатки еды в промасленную газету, в то время как мать надевала на девочку свитер и вытирала ей лицо платком, смоченным слюной.

Поезд со скрипом затормозил в городке под названием (кажется) Прицци, и толстуха, бабка, мать и девочка вышли из вагона. Поезд снова тронулся. Золотой крест опять забился между потными грудями вдовы. Рука солдата начала продвигаться под бедрами вдовы, а она продолжала разглядывать деревья. Тогда его пальцы скользнули между ее бедер, пробежали к промежутку между ее черными чулками и подвязками, скользнули вниз под подвязки между ее ног.

Поезд въехал в галерею или тоннель, и в полутьме завершился символизм. Полутемный тоннель и гипнотическая тряска поезда.

Она молча вышла в городе под названием (кажется) Бивона. Она шла через пути, перешагивая их осторожно ногами в черных чулках и узких черных туфлях. Он смотрел ей вслед, словно был Адамом, желающим знать ее имя. Затем он вскочил и бросился к выходу, догоняя ее. И в этот момент большой товарный поезд незаметно двинулся по параллельному пути и закрыл ему дорогу. 25 груженых вагонов и она исчезла навсегда.

Это один из сценариев секса нараспашку. Быстрого не из-за того, что у европейских мужчин ширинка на пуговицах, а не на молнии, и не потому, что участники этого приключения столь привлекательны, а потому, что эпизод был сжат, как сон, и свободен от угрызений совести и чувства вины, так как не было разговоров о ее покойном муже и его невесте, потому что это лишнее. Ни один из них не наставлял рога мужу и не изменял жене. Никто не пытался доказать этим что-нибудь или получить что-нибудь из этого. Секс нараспашку свободен.

Считай это эпилогом, любовь моя.

Женщины обожают фашистов

Женщины обожают фашистов.