Мила Бачурова - Страна цветущего шиповника

Ни жены, ни собственных детей у Эндрю не было, отец умер, мать, полувыжившая из ума, находилась в доме престарелых. А меня Эндрю удочерил еще при жизни Маргариты. Завещания он не оставил, не планировал, видимо, так рано умирать. Судьба бывает непредсказуема. Капитал Эндрю, с таким старанием укрываемый от меня, мне же и достался! Когда я это поняла, со мной случилась истерика. Ведь, если бы хоть кто-то вздумал спросить у Ника обо мне… Тяжелее всего угнетало незнание. Я понятия не имела, что происходит на допросах, о чем следователь расспрашивает Ника, что ещё, помимо его показаний, копам удалось выяснить. Я боялась, что, пусть не напрямую, обходными путями — но в полиции узнают, что Ник убил Эндрю из-за меня. Он назвал девять лет своей жизни, которые провел в тюрьме, затоптанными в дерьмо… Что ж, если бы захотел слушать, узнал бы, как жила в эти годы я.

О, я многое могла бы рассказать — о том, что такое ежедневный, мучительный груз! Мысли, от которых нет спасения. Слова, которые некому сказать. Воспоминания, которые мучают постоянно, день за днем… Шаг за шагом ты прокручиваешь в голосе то, что было сделано когда-то, и думаешь: если бы я поступила не так, а иначе!

Не было ночи, когда я, ворочаясь без сна, не вспоминала слова, которые сказала Нику об Эндрю — те, после которых он решился на убийство. Ник страдал, сидя в тюрьме, но, видит бог, я страдала не меньше. В смерти Эндрю я винила не Ника, себя.

За то, что подарила надежду: у нас с ним все может быть. И я не обманывала, я действительно так думала! А Ник… он решил, что Эндрю — препятствие нашему счастью. А в его мире существует только один способ устранять препятствия…

Ник хотел сделать меня свободной, независимой от Эндрю. Не знаю, отчего сейчас вбил себе в голову, что мне нужны были деньги, и лишь поэтому я вспомнила о нем, через три года после расставания… Я уже ничего не знаю! И раньше-то понятия не имела, что у него на уме, Ник всегда был скрытным. А сейчас совсем потерялась… Я знаю лишь то, что Эндрю Ник терпеть не мог, а мои жалобы стали, видимо, последней каплей.

Тина поставила бокал на журнальный столик и потянулась к стоящей там же бутылке. Долила в стакан виски, принесла из холодильника лед.

Руки, вытряхивающие из формы кубики, дрожали. Три кубика, отскочив от поверхности стола, упали на пол.

Тина, пробормотав под нос ругательство, собрала с пола лед, отнесла то, что осталось в форме, обратно в холодильник.

Шагала она нетвердо, но долгожданный покой в мыслях, несмотря на выпитое, наступать отказывался. Вернувшись, Тина снова забралась в кресло и отхлебнула из бокала.

— Почему он так сделал? — с горечью спросила у дочери. — И почему сейчас меня шантажирует? Он… ведь Ник меня ненавидит, я поняла сегодня, по его глазам! Теперь — меня, вместо Эндрю! За что? За то, что вышла замуж за другого? Или за то, что боялась даже упоминать Ника в разговорах? Ни разу не навестила — ни во время следствия, ни потом, в тюрьме? Я… ну, струсила, да. Я до смерти боялась, что наша связь откроется. Что меня сочтут причастной к смерти Эндрю… А Ник презирал трусость. Он меня и полюбил когда-то за то, что ничего не боялась. И он не признает получувств. Он любит или ненавидит, середины нет! И сейчас я столкнулась со вторым. — Тина отхлебнула из бокала. — Знаешь, я ведь обманула Ника. Деньги готовы, вся сумма — я собирала их неделю, по частям вытаскивала из разных банков. И я бы отдала их сразу, если бы была уверена, что Ник на этом остановится. Но он не остановится, это я сегодня тоже поняла. Он так и будет надо мной издеваться, просто потому, что ему это нравится! Ему нравится мстить. За то, что бросила его тогда. Что купалась, как он думает, в роскоши, пока сам прозябал за решеткой… Я ведь пыталась поговорить с Ником, когда он заявился в отель. Но он не хотел разговаривать. Не хотел слушать моих оправданий, не отвечал на вопросы… Тогда я решила, что Ник просто сильно соскучился. Да я и сама соскучилась, что уж. Такого мужчины, как он, в моей жизни не было и вряд ли будет. И я просто наслаждалась тем, что он есть. Что Ник ласкает меня, что мне наконец не нужно притворяться, а можно просто получать удовольствие! У нас еще будет время поговорить, думала я. Вот же он — пришел, значит, простил! Значит, любит по-прежнему.

Не ожидала, что Ник может повести себя так подло. Кто угодно, только не он! Я… я верила ему. Никому в жизни не доверяла так, как ему! Но, видно, правду говорят, что время меняет людей. И что от любви до ненависти — один шаг.

Тина подобралась, выпрямилась в кресле. Посмотрела на бокал у себя в руке и решительно поставила его не стол.

— Ник уже сделал этот шаг, иначе не принес бы камеру ко мне в отель, — с горечью проговорила она. — А сейчас и я чувствую, что начинаю его ненавидеть. Я, конечно, попробую получить завтра обещание, что этот откуп — последний. Но почему-то кажется, что ничего из этого не выйдет. И тогда… — Тина вдруг икнула.

— Мама, — позвала дочь, оборачиваясь от телевизора и с осуждением глядя на Тину.

— Да, моя хорошая?

— Ты икаешь.

— И что? Это со всеми бывает. Не очень красиво, но…

— Значит, ты скоро вообще не будешь разговаривать, потому что будешь спать. — Сине-зеленые глаза девочки смотрели на мать осуждающе. Связи между виски в бокале Тины и «будешь спать» дочь пока, по малолетству, не прослеживала, но о чем-то, видимо, догадывалась.

— Не волнуйся, Мария. — Тина пересела на диван. Обняла девочку. — Я буду разговаривать. Обещаю.

— Фу, — заявила Мария, вырываясь из Тининых объятий, — плохо пахнет.

— Да-да, знаю… Прости.

Тина чуть отодвинулась. Протянула руку, гладя дочку по голове.

— Если бы дело касалось только меня, — с тоской проговорила она, — да и шел бы он к черту, Ник! Пусть бы выкладывал своё видео куда хочет, плевать! Но у меня есть ты. — Тина снова прижала дочку к себе. Отчетливо повторила: — У меня есть ты.

Сама удивилась тому, как жестко прозвучал ее голос — дома никогда так не разговаривала, это был холодный, офисный тон.

Сопли закончились, бизнес-леди взяла себя в руки.

— Любовь, страдания и прочие нюни хороши для двадцатилетней юности, — обращаясь не к Марии — к себе, обрубила она. — А взрослый человек обязан думать. Прежде всего, о близких… У меня нет никого ближе тебя. Ради тебя, необходимо беречь репутацию. — Тина помолчала и твердо закончила: — И, ради тебя, я ее сберегу. Чего бы это ни стоило.

* * *

— Все? Теперь ты доволен?

Ник пересчитал пачки банкнот в спортивной сумке.

— Временно — да.

— Временно?

— Ну, пока не потрачу, доволен, — Ник прищурил на Тину насмешливые глаза. — А как потрачу, еще приду. Так что особо не расслабляйся.

Что ж, чего-то подобного она и ждала.

— Я очень тебе советую, — медленно, веско проговорила Тина, — оставить меня в покое. Иначе, поверь, я найду способ укоротить тебе руки.

— Так, чего же до сих пор не нашла? — Ник с ухмылкой смотрел на нее.

— Пожалела. Ну и считала, что оплата в какой-то мере справедлива.

— Ишь ты. В какой-то мере, говоришь? Так вот: меру я определю сам.

— Разве, назначив сумму, ты ее не определил?

— Не-а. Это я так, приценивался. Хотел посмотреть, как быстро ты сумеешь обернуться.

— Посмотрел? — процедила Тина.

— Ага. Теперь дорожка протоптана. Как бабло потрачу, еще приду. Не скучай. — Ник, перегнувшись через Тину, распахнул пассажирскую дверь. — Топай, миллионерша. Не задерживай занятого человека, мне бабло пристраивать пора.

— Не смей больше ко мне обращаться! Я заплатила, мы в расчете.

— Это ты так думаешь.

— Я тебя предупредила. Больше платить не буду. — Тина вылезла из машины.

— Посмотрим, — донеслось ей вслед.

Чтобы не слышать издевательский хохот, Тина громко хлопнула дверью.

* * *

«Бабки закончились. Готовь еще».

Письмо Тина получила через месяц после того как рассталась с Ником на парковке.

«Ты за месяц потратил четыреста тысяч?!»

«Ну… раз еще нужны, значит, потратил? Не морочь голову. Мне надо еще четыреста. Срок — до послезавтра».

«Пошел ты! Я сказала, что больше не буду платить!»

«Что ж, дело хозяйское. Не хочешь — не плати… Дочка-то в школу ходит?»

«Нет, она еще маленькая».

«А. Ну, пойдет, рано или поздно. То-то детки хихикать будут».

«Не смей трогать мою дочь!»

«Я-то причем? Сама виновата. Надо было думать, под кого бросаешься… Короче. Послезавтра, там же».

Больше сообщений от Ника не было.

Еще часа два Тина металась по кабинету. Брала телефон — и откладывала. Снова читала переписку — в надежде, что что-то упустила, и шанс уговорить Ника есть.

«То-то детки хихикать будут, — стискивая кулаки от ярости, снова прочитала она. — Сама виновата».

Что ж, Ник. Ты тоже сам виноват! Видит бог, я пыталась договориться по-хорошему.

Тина придвинула к себе телефон.

— Эрнесто? Зайди ко мне.

— Мы договорились встретиться сегодня. В два часа, на парковке. То есть, из дома Ник уедет около десяти и вернется лишь к вечеру. Надеюсь, за это время твой знакомый справится… эээ… со своей работой.

— Уверен в этом, сеньора. — Эрнесто, начальник охраны Тининого офиса, коротко поклонился.

В его преданности Тина не сомневалась. Этого человека порекомендовал в своё время мистер Баррет — нотариус, поддерживавший Тину во время судебного процесса, друг покойного деда.

— У Эрнесто условный срок за превышение необходимой обороны, — рассказал тогда Тине мистер Баррет. — Сразу скажу, что в том деле я был на его стороне. Но закон есть закон, формально парня признали виновным. И теперь, конечно, ему нелегко найти работу. Если не побоитесь прошлого Эрнесто, получите самого преданного охранника из всех возможных, обещаю.

Тина не побоялась. После того, как растянувшийся почти на полгода судебный процесс над Ником закончился, она поняла, что вообще мало чего в жизни боится.

Тина взяла Эрнесто на работу и ни разу об этом не пожалела. Начав простым охранником у дверей, через пару лет Эрнесто возглавлял всю секьюрити-службу Тининой компании. Он пришелся очень ко двору — Марк, вместе с которым Тина когда-то начинала бизнес, решил выйти из дела и потребовал разделения активов. Часть сотрудников ушла за Марком, в их числе предыдущий начальник охраны, и поначалу Тине было нелегко.

Эрнесто выполнил за прошедшие годы немало поручений самого разного свойства: от проверки биографий сотрудников, перед приемом на серьезные должности, до негласного раскапывания состояния дел конкурентов. Тина знала, что Эрнесто можно доверять. Именно он в свое время предостерег ее от брака с отцом Марии: наведя справки, выяснил, что мужчина в долгах как в шелках и давно ищет возможность поправить дела. Взбешенная Тина разорвала помолвку, а Эрнесто прибавила жалованье.

— Не стоит благодарности, сеньора, — пробурчал тогда Эрнесто, теребя в огромных лапах конверт с деньгами, — я для вас что угодно сделаю.

И так густо покраснел, что Тина поняла: не преувеличивает. Действительно сделает что угодно. Этот угрюмый, нелюдимый здоровяк влюблен в нее, похоже, давно и накрепко.

— Спасибо, Эрнесто. — Тина улыбнулась самой теплой из своих улыбок. — Я тоже тебя люблю.

От этих слов охранник заалел еще пуще, а лицо стало растерянным, как у некрасивой школьницы. Напрямую в своих чувствах Эрнесто не признавался, и Тина была уверена, что скорее умер бы, чем решился признаться. Ее такой вариант более чем устраивал.

— Расскажи, пожалуйста, еще раз, — попросила Тина. — Что твоему детективу удалось узнать о Нике?

— Живет один, в городке на побережье, — с готовностью принялся рассказывать Эрнесто то, что Тине и так было хорошо известно.

Она не смогла бы ответить, для чего просит охранника повторять рассказ о Нике снова и снова. И уж точно не согласилась бы признаться в том, что ей просто нравится начало рассказа: «живет один». Значит, женщиной не обзавелся.

Мария, мать Ника, умерла шесть лет назад. Тина узнала об этом от Роберты. Пыталась взять на себя оплату похорон, но Роберта от денег отказалась.

— Ники не велел, — горько прокомментировала отказ она. — Когда я позвонила, про мать-то сказать, он, по первости, не в себе был. Она ж не говорила ему, что болеет. Она никому не жаловалась, только я правду знала, да вам разболтала потихоньку. Понял, говорит — и трубку положил. А потом перезвонил — не знаю уж, как сумел разрешения добиться. Барышне уже растрепала? — спрашивает. Я говорю: ну а как же, с кем мне еще-то горем поделиться, ежели не с сеньоритой?.. А он — если, говорит, эта тва… барышня, то есть, будет тебе деньги на похороны предлагать — не смей брать! Похорони, говорит, на свои, если того, что у матери отложено, не хватит. А я, говорит, как освобожусь, все тебе до копейки отдам… Ох, барышня, если бы он знал!