Мила Бачурова - Страна цветущего шиповника

Тина сложила руки на столе, уткнулась подбородком в ладони.

— Может быть, если бы я тогда залетела, мне бы удалось сохранить ребенка. Подольше не сознаваться, а на позднем сроке Эндрю сам не допустил бы аборта. Но я не залетела. И, когда мы с Ником в итоге попались, Эндрю его выгнал. Пообещал, что привлечет к суду за растление — мне ведь только-только исполнилось восемнадцать, а для суда имеет значение даже один день. Если бы Эндрю подал в суд, то поверили бы ему. Что все случилось раньше, до того, как мне исполнилось восемнадцать. И мы с Ником оба это поняли. Тогда… когда это произошло… Эндрю застукал нас в саду, в сарайчике для инвентаря… я думала, что он убьет Ника. И, знаешь — он бы его убил.

Тина выпрямилась.

— Я видела это по его бешеным глазам. На стене сарайчика висел топор, и Эндрю схватил его. Но Ник оказался ловчее. Когда Эндрю взялся за топор, Ник выдернул из кучи инвентаря заступ. И сказал:

«Если еще раз дернешься, я эту дрянь не удержу. Она прилетит прямо в твою поганую голову».

Эндрю поднял топор и зарычал. Правда, он зарычал, как зверь! А Ник захохотал. И это было еще страшнее, чем рык.

«Непривычно, да? — перехватывая заступ обеими руками, крикнул он. — Маленький беззащитный Ники больше не скулит и не бьется в истерике? Ники стал взрослым, и таким тебе уже не нравится?»

«Заткнись! — взревел Эндрю. — Проваливай отсюда!»

«Я уйду, — сказал Ник. — Но, если ты притронешься к ней хоть пальцем…» — Он посмотрел на меня.

«Он ничего мне не сделает, — сказала я, — не бойся».

В тот момент я не понимала, о чем они говорят. Я тогда вообще мало что понимала. Подошла к Нику и взяла его за руку — ту, в которой не было заступа.

«Я люблю этого парня, Эндрю».

«Господи, какая ты глупая», — сказал отчим.

Он стал вдруг очень-очень спокойным. Повесил на стену топор и отряхнул руки.

«Идем домой. — Повернулся к Нику. — А тебя через полчаса не должно здесь быть. И в твоих интересах сделать все для того, чтобы не попадаться мне на глаза».

Эндрю вышел из сарайчика и пошел к дому — не сомневаясь, что я пойду за ним. Он смотрел под ноги и аккуратно обходил лужи.

Тина заглянула в опустевший бокал. Подождала, пока бармен снова его наполнит.

— Я до сих пор помню наш разговор. Почти каждое слово. Я шла за Эндрю в полной уверенности, что дома скажу единственную фразу: спасибо за все, прощай. Но вышло совсем не так. Эндрю отвел меня в столовую и плотно закрыл двери.

«Я когда-нибудь давал повод усомниться в том, что желаю тебе только добра, Ти?» — спросил он.

Я покачала головой:

«Нет. Никогда».

«Что ж, надеюсь, ты и в этот раз мне поверишь. Ты, конечно, вольна поступать как вздумается, и я приму любое твое решение. За то, что погорячился, извини. Но, видишь ли… Этот парень — последний человек на земле, которому я соглашусь тебя доверить. — Эндрю волновался, но говорил твердо. Поднял руку, останавливая меня: — Подожди, не перебивай! Мне тоже когда-то было восемнадцать. Я помню это состояние: уверенности, что нынешняя любовь единственная, и она навсегда. Что в твоей жизни никогда не будет другого чувства — по той простой причине, что никто другой тебе не нужен. Я тоже был готов растоптать каждого, кто встанет на моем пути, и бежать за своей любимой без оглядки — туда, куда она позовет».

«Ну и что в этом плохого?»

Эндрю вздохнул.

«Ничего. Кроме того, о чем я уже сказал… Ты знакома с Ники всего месяц, а я наблюдаю этого парня семь лет. Он взрослел у меня на глазах. И, поверь, я знаю, о чем говорю. Он… крайне несдержанный человек. Ты этого, скорее всего, пока не почувствовала, но Ники опасен, Ти. Он агрессивный, легко впадает в ярость. Я… догадываюсь, что тебе уже доводилось видеть его раздетым».

Я вспыхнула, но с вызовом подтвердила:

«Да».

«Зная Ники, не сомневался в этом… Так вот. Думаю, ты не могла не заметить шрамы, вот тут. — Эндрю чиркнул себя растопыренными пальцами по боку. — Он рассказывал, откуда это?»

Я покачала головой:

«Нет».

Конечно, я видела шрамы, о которых говорил Эндрю. Разглядела еще тогда, когда Ник бежал от качелей, натягивая на ходу рубашку. И конечно, не могла не спросить, откуда это. Шрамов было четыре — длинных, глубоких, три на ребрах и один — поперек живота.

Ник скривился. «Ох, ну до чего ж вы, девки, любопытный народ! Ни одна мимо не прошла, всем расскажи, откуда… Кошка поцарапала».

Шрамы и правда походили бы на следы кошачьих когтей — если представить себе кошку размером с медведя. Я тогда надулась и больше ни о чем не спрашивала.

«Ники подрался с одним из местных парней, — сказал Эндрю. — Вспылил из-за сущего пустяка и едва не проломил этому парню череп. За парня вступились друзья, у кого-то из них была мотоциклетная цепь. Шрамы — следы от нее. Ники поправился быстро, а тот парень долго лежал в больнице. Мария буквально валялась у меня в ногах, уговаривала заплатить, чтобы родители парня не подали в суд. У Ники тогда не было гражданства, ему грозили тюрьма и высылка из страны».

«Ты заплатил?»

«Да, дело замяли. Но, едва поправившись, Ники снова с кем-то подрался. А потом сбежал, и еще два года его никто не видел. Изредка он звонил Марии, но в городе не появлялся… Понятия не имею, где он жил и чем занимался. Ти. — Эндрю взял меня за руку. — Я понимаю твои чувства. Ники — яркий, не лишенный обаяния парень, а ты еще очень молода. Ты влюблена, а когда приходит любовь, разум засыпает… Иначе ты бы давно задумалась о том, кто он, и кто ты. Когда схлынет первая влюбленность, о чем ты будешь разговаривать с этим полуграмотным бродягой? На что будешь жить, заканчивать учебу? Ты ведь пришла мне сказать, что хочешь быть с Ники, а мое мнение тебя не интересует, так?»

Я покраснела, потому что действительно собиралась сказать именно это. Пролепетала:

«У меня есть мамино наследство».

Эндрю грустно улыбнулся:

«Которое ты получишь только по достижению двадцати одного года. Никогда не задумывалась, почему именно двадцать один, а не восемнадцать?»

Я задумывалась, разумеется. И страшно злилась, что это так.

«Почему?»

«Потому что если, скажем, между «тридцать» и «тридцать три» разницы почти нет, то между «восемнадцать» и «двадцать один» — колоссальная пропасть. К восемнадцати ты едва успеваешь выбраться из-под домашней опеки, а в двадцать один многие уже самостоятельно зарабатывают на жизнь. Снимают квартиры, создают пары, заводят домашних питомцев — уровень ответственности повышается. Понимаю, что в это трудно поверить, но через три года ты будешь рассуждать совсем не так, как сейчас. И я пытаюсь уберечь тебя от ошибки».

Я опустила голову. Я не знала, что ответить. Эндрю вздохнул. Привлек меня к себе, погладил по волосам.

«Попрошу, чтобы тебе постелили в спальне Маргариты, — сказал он. — Не хочу, чтобы ты сегодня ночевала в гостевом домике. Мне кажется, тебе нужно побыть одной. И хорошенько подумать».

Я не стала спорить. А на следующий день Ника в поместье уже не было. Заплаканная Мария сказала, что он уехал еще ночью.

«Сплошное горе с ним, барышня, — вытирая слезы, пожаловалась она, — такой же бешеный, как отец».

«Вы любили его отца?» — вырвалось у меня.

Мария не удивилась вопросу. Просто ответила:

«Любила, барышня. Ох, как любила… Сошлись по молодости, потом его в армию забрали. Я ждала. Пришел — поженились, Никитка родился. А времена тогда сложные настали, денег нет, работы нет… Меня подруга пристроила на рынке торговать. Со временем я с ней начала в Турцию за товаром ездить, подолгу дома не бывала. Муж ревновал — хотя, чем угодно поклянусь, зря. Никиткой совсем не занимался, скинул моим родителям. Я прощала, даже когда он выпивать начал — все ждала, что стерпится-слюбится. Пока он однажды руку на меня не поднял. И вот тут я испугалась — хотя потом, как протрезвел, умолял простить и клялся, что больше никогда… Но я к тому времени поумнела. Поняла, что ничего не изменится. И уехала — чтобы с глаз долой, из сердца вон. Сначала в Турцию, потом сюда перебралась — спасибо леди Маргарите, царство ей небесное. Больше с мужиками всерьез не сходилась, хватило мне одного. Да и Никитка, как подрос, на кавалеров моих крысился. В отца пошел характером. — Мария вздохнула. — И девкам проходу не дает, и подраться — только повод дай… Ох, не надо было его сюда звать, знала ведь, что не ладят они с мистером Кларком… И не позвать не могла, соскучилась ужасно. А что случилось-то, барышня? — спохватилась она, — вы знаете? Никитка ведь толком ничего не сказал. Я, говорит, уезжаю, как на месте буду, позвоню — и только я его и видела».

«Не знаю, — соврала я. — Просто Ник… э-э-э… обещал меня проконсультировать по мотоциклам, одна моя подруга интересуется этой темой. Я собиралась поговорить с ним сегодня, а Роберта сказала, что он уехал».

Мария засуетилась, дала мне телефон Ника — который я уже месяц как выучила наизусть.

Я не стала звонить. Ни тогда, ни после. Я вдруг вспомнила о том, как мы купались в шторм.

Средиземноморское побережье, двенадцать лет назад

На мотоцикле Тина и Ник катались едва ли не каждую ночь. Тина потихоньку выбиралась из своего домика, через заднюю калитку выходила на улицу, а Ник дожидался ее за виллой миссис Остин.

Тина не спрашивала, куда они едут. Молча садилась позади Ника и прижималась к его спине. Молча смотрела на мелькающую внизу ленту побережья — то освещенного огнями, то пропадающего в темноте. В ту ночь, когда спустились к берегу, она увидела море.

Не прирученное и аккуратное, бьющее волнами лишь там, где положено — здешнее море было совсем другим. Без чистенького, ухоженного пляжа с обнесенной буйками акваторией, без быстрых спасательных катеров и самих спасателей, в любую минуту готовых прийти на помощь.

Здесь море было таким же, как сто, двести, тысячу лет назад — когда оно точно так же беспрепятственно билось о берег.

Это море звало. Пугало темнотой и неизвестностью, но все равно звало.

— Ну что, идем купаться?

Ник прислонил мотоцикл к большому камню. Стащил с себя майку и перчатки. Бросил на седло мотоцикла — Тине показалось, что бросает вызов ей.

— На пляже объявляли, что будет шторм, — напомнила она.

— Да. Я помню. Так это и круто, купаться перед штормом. Для того и приехали. — Ник сбросил сандалии, стоптал с себя джинсы, вместе с трусами. — Идешь?

Подождал, глядя на Тину. Та не трогалась с места.

— Ну, нет так нет.

Ник разбежался и нырнул. Вынырнул далеко, в темноте Тина с трудом разглядела появившуюся над водой голову.

Это круто — купаться перед штормом? Возможно… До сих пор у Тины не было повода проверять.

Она сняла шорты, майку. Белье, подумав, тоже. Купальник с собой не брала, но в два часа ночи, на диком пляже — кто ее увидит?

Тина разбежалась и тоже нырнула.

Долго, пока не закончился воздух в легких, плыла под водой. Вынырнула. Перевернулась на спину, раскинула руки.

Она впервые в жизни купалась без одежды. Оказалось, что это удивительно приятно, Тина плыла и наслаждалась. Здесь, подальше от берега, волны уже не казались большими. Теплые, прогретые за день солнцем, они обволакивали. Качали. Ласкали и звали куда-то — чему Тина и названия не знала.

— Ты с ума сошла? — Ник вынырнул перед ней. — Я же просто дурака валял! Не думал, что правда в море полезешь.

— Ты и про чердак не думал, что полезу, — отплевываясь от соленой воды — Ник своим появлением заставил ее перевернуться, — напомнила Тина.

— Сумасшедшая.

Ник поймал ее за руку, притянул к себе. Тина обхватила его ногами, засмеялась, откидываясь назад.

— Я и не знала, что это так здорово — купаться голышом.

— Да я тоже сто лет голым не купался.

— Почему?

— Не с кем было. — Ник улыбнулся. — Ты охрененно красивая. — Он любовался Тиной. — И как будто с каждым днем все красивее становишься.

— Сиськи подросли? — поддразнила Тина. — Или задница?

— Ой, доиграешься, — пообещал Ник. Стиснул ее ягодицы, крепче прижал к себе.

Вряд ли собирался на этом останавливаться, но тут их накрыло внезапно накатившей волной. Объятия пришлось расцепить, Тина и Ник забарахтались под водой, выплывая на поверхность.

— Нас снесло! — вынырнув, крикнул Ник. Игривость из голоса пропала как не было. — Плыви к берегу!

Повернувшись туда, где в ее понимании находился берег, Тина похолодела. Она не увидела ничего, только темноту. А в следующий миг их накрыло новой волной.

— Ник! — вынырнув, проорала Тина. — Ник!!! — В панике заколотила руками по воде.