Молодой человек шумно вздохнул при мысли, что он меняет не только образ жизни, но, возможно, и душу. Адриан присоединился к лону церкви в надеж­де, что посвятит свою жизнь Богу и найдет в этом успокоение.

Кроме того, юноша испытывал настоящую радость от того, что проведет всю жизнь в трудах и молитвах, отгородившись от мирской суеты, от насилия и жес­токости, от необузданных страстей в стенах Фонтевиля, среди тишины, нарушаемой лишь песнопения­ми монахов, будет познавать окружающий мир и его красоту. Здесь мало искушений, битвы ведутся лишь среди умов.

Даже в тишине и уединении монастыря злейши­ми врагами были собственные сладострастие, горды­ня и гнев, которые, по его мнению, однажды могли одержать верх.

Сейчас в его жизнь ворвался мир, почитающий смертные грехи, которые юноша старался подавить в себе. Гордость считалась неотъемлемой чертой чело­века благородного происхождения, ярость – отличи­ем воина, а сладострастие – признаком зрелости. Стать чудовищем, похожим на деда, вселявшего ужас в души жителей Кореи, очень легко. Адриан чувство­вал, что Бог не желает оставлять его в Фонтевиле, приюте тишины и благочестия, как неподходящего для этой участи.

Распростершись на каменном полу, ощущая щекой могильный холод, Адриан молился, прося о силе, которая понадобится ему для борьбы, не имея в виду, однако, силу отстоять права на наследство, на пос­тройку нового Уорфилда или на защиту людей – это он вполне сможет сделать и без божьей помощи.

Об одном молодой человек молил Бога – чтобы тот помог ему обуздать собственные страсти.

ГЛАВА 1

Монастырь Ламборн,

Уилтшир,

июль 1143 года.

Стоял прекрасный летний день. Мериэль де Вер остановилась на вершине холма и подбросила вверх сокола, сняв с его головы колпак. Птица взмыла ввысь, подхваченная потоком теплого ветра. Отбросив накид­ку, девушка закрыла глаза, радуясь солнцу и шаловли­вому ветру, играющему ее прямыми черными волоса­ми. Первую часть поручения она уже выполнила, а теперь намеревалась насладиться каждым мгновением свободы. Мать Роуз не станет ругать ее за задержку – настоятельница всегда терпимо относилась к некото­рым мирским привычкам молодой послушницы.

Мериэль вздохнула, вспомнив, как быстро бежит время. Когда она прибыла в монастырь Ламборн, ей было всего десять лет, и за последние пять лет де­вушка провела больше времени с сестрами-бенедиктинками, чем со своей семьей в Болейне. Сэр Виль­ям де Вер отправил сестру в Ламборн в надежде, что та, в конце концов, примет монашество, поэтому год назад Мериэль стала послушницей, готовясь к постригу.

Монастырь был не очень большим и, наверное, по­этому не мог называться аббатством. Обстановка в нем царила миролюбивая. Девушке нравились сестры и их размеренная жизнь. Однако чем ближе подходило вре­мя пострига, окончательного принятия обета, тем труд­нее было представить, что всю жизнь она проведет в строгом монашеском клобуке[2]. От этой мысли стано­вилось трудно дышать, и горло сдавливал спазм.

Наверное, настоятельница чувствовала это и час­тенько отправляла Мериэль с различными поручени­ями в деревню и поместье, стараясь отвлечь послуш­ницу от мрачных мыслей.

Почувствовав, что подобные мысли лишь портят настроение, девушка отбросила их, не желая омрачать такой чудесный день. Подобрав юбки своего черного одеяния, она уселась на траву, скрестив ноги и наблю­дая за полетом сокола. Птицу звали Руж[3] из-за крас­новато-коричневых перьев на горле. Мериэль не учи­ла ее охотиться. Во-первых, тренировки занимали много времени, которого не было, и требовали тщательнос­ти и терпения, а во-вторых, соколиная охота и мона­шеский клобук – вещи несовместимые. Для нее было достаточно просто побыть с питомицей.

Мериэль любила животных – лошадей, птиц, со­бак и даже кошек. К сожалению, у нее не хватало мудрости и смелости по достоинству оценить пауков, но, может быть, повзрослев, научится любить и их.

Руж парила теперь на высоте около двадцати фу­тов[4] над лугом, распушив веером хвост и пристально всматриваясь в траву в поисках неосторожной мыши. Среди охотничьих соколов и ястребов женские особи встречались редко – они были крупнее и спокойнее самцов.

Мериэль мечтательно улыбнулась и, сорвав тра­винку, прикусила ее зубами. Мягкий стебель на вкус оказался нежным и сладким, как и полет ее фанта­зии. Интересно, хорошо ли быть соколом, иметь сво­боду, летать и парить над лугом, лишь изредка взма­хивая крыльями, а увидев жертву, стрелой бросаться вниз?

Усмехнувшись, девушка решила не заходить в сво­их фантазиях слишком далеко, а то еще придется думать, каков на вкус кузнечик. Именно эту сторону жизни сокола она не хотела бы разделить.

Обхватив колени, послушница влюбленными гла­зами смотрела на Руж. Соколы летают не очень вы­соко над землей, ниже, чем все остальные ловчие птицы, и их иногда презрительно называют бестолко­выми парящими бездельниками. Но отсутствие досто­инства эти пернатые компенсируют очарованием. Руж, очень игривое и ласковое создание, пользовалась в монастыре всеобщей любовью.

Управляющий имением по весне нашел умираю­щего сокола, и Мериэль, проводившая много време­ни в конюшнях и скотном дворе Болейна, выходила птицу. Теперь Руж не отходила от нее ни на шаг, перелетая с куста на куст, чтобы быть рядом со своей госпожой, иногда даже залетая в церковь, где моли­лись сестры.

Однажды во время молебна она уселась на ста­тую Божьей Матери. После службы мать Роуз дово­льно сухо заметила, что святая, несомненно, простит птицу, но будет лучше, если Руж останется вне церкви, особенно, во время визита епископа. Мериэль согласилась, подумав про себя, что этот служитель Господа не считает зазорным вносить в божий храм своего ястреба и усаживать его на алтарь в то время, пока сам служит мессу.

Посидев полчаса и помечтав, девушка спохвати­лась и неохотно поднялась, чтобы отправиться обрат­но в монастырь. Руж прекрасно поняла намерение хо­зяйки и спустилась на затянутую в перчатку руку, затем перелетела на плечо, издавая тихий клекот. Девушка поморщилась, когда острые когти впились в плечо, но не могла удержаться от улыбки – Руж осторожно за­хватила клювом мочку ее уха. Большие ястребы и соколы – великолепные птицы, обладающие красотой ангелов мщения, однако они не могут сравниться в скромности и покорности с карликовыми соколами и мерлинами.

Мериэль погладила птицу, затем взглянула на со­лнце. Девушка нахмурилась – если она не поторо­пится, то пропустит службу.

Подобрав накидку, Мериэль поспешила по тропе, ведущей к монастырю через высокий холм, поросший деревьями. Четверть часа она поднималась вверх, разгорячась от быстрого шага, несмотря на то, что шла в тени.

На вершине холма послушница остановилась, что­бы перевести дух, немного отдохнуть и окинуть взгля­дом раскинувшуюся внизу долину, где вдоль реки тянулась дорога, ведущая на север. Гражданская вой­на практически не тронула эту часть Англии, однако все же следовало соблюдать осторожность.

Вспышка солнечного света, отраженная от метал­ла, заставила прищурить глаза и внимательно вгля­деться. Ее брат Алан неоднократно говорил, что сестра, проведя много времени с соколами, приобрела их зоркость. Возможно, он прав, иначе ей не удалось бы разглядеть притаившуюся внизу засаду.

Поежившись, девушка вздохнула полной грудью, поняв, что вооруженные люди спрятались по обеим сторонам дороги севернее поворота к монастырю. Догадаться, кто эти воины и кого именно они поджи­дают, было невозможно, однако по облаку пыли, клу­бящемуся над дорогой, можно предположить, что их жертва уже близко и идет прямо в ловушку.

Прошло несколько секунд, и вот уже появилась группа из двух дюжин рыцарей и вооруженных во­инов, находившихся в сотне ярдов[5] от засады. До монастыря дошли слухи о сражении на юге, и Мери­эль поняла, что сейчас перед ее глазами начнется бой между сторонниками короля Стивена и привер­женцами императрицы Матильды.

Вообще-то, для нее не имело никакого значения, кому служили эти люди. Любой вооруженный чело­век представлял немалую угрозу для простого смер­тного, убийства случайных прохожих ради забавы или на всякий случай не являлись большой ред­костью, их совершали обе враждующие партии. Вся Англия была поделена на части, где не только сра­жались рыцари за своих суверенов, но и бесчинство­вали изгои, служащие только своим прихотям и своей алчности. Люди с тоской вспоминали правление ко­роля Генриха, державшего своих баронов в желез­ных рукавицах.

Почувствовав напряжение хозяйки, сокол беспо­койно зашевелился на плече, и девушка быстро наки­нула на голову птицы колпак, чтобы та не волновалась. Первой мыслью было побежать в монастырь и предупредить об опасности, но подумав, Мериэль ре­шила остаться, надеясь узнать побольше.

Всадники, скачущие в облаке пыли, выглядели ус­талыми и побывавшими не в одном сражении, и де­вушка, затаив дыхание, боролась с нахлынувшим желанием предупредить их об опасности, хотя пони­мала, что они слишком далеко и ветер отнесет ее крик. Она не знала всадников, но испытывала состра­дание к тем, кто может попасть в ловушку.

Когда они подъехали почти вплотную к засаде, мужчина, возглавляющий отряд, поднял руку и, рез­ко натянув поводья, остановил лошадь. В то же са­мое мгновение сидящие в засаде выехали из своего укрытия.

Началась жестокая схватка. Трое из нападавших упали замертво, а девушка задрожала при мысли, что оказалась свидетелем массовой бойни, так как засада превосходила свои жертвы числом и на их стороне была внезапность. Она схватилась за ствол дерева, укрывавшего ее, с ужасом глядя на развертывающу­юся внизу драму. Ей приходилось видеть тренировки рыцарей, но результаты их мастерства – никогда. Маленькие фигурки падали наземь, размахивали ме­чами, протыкали друг друга. Лишь изредка ветер до­носил звон оружия, яростные крики людей и ржание лошадей.

При появлении нападавших головной всадник на­чал отдавать своим людям команды, и те построились таким образом, чтобы защитить спину другого. Было совершенно очевидно – этот рыцарь обладал смер­тельным ударом, много тренировался и был искусен в бою. Он ухитрялся поспевать везде, метался, слов­но обезумевший демон, сбивал врагов с лошадей, найдя слабину в тактике их нападения. В его действиях была какая-то дикая, варварская красота.

Очнувшись от шока, всадники принялись за дело, и вскоре наступило равновесие. Несколько нападав­ших оказались без лошадей, и неожиданно их отряд отступил, повернув на север.

Мериэль не стала больше ждать. Путь в Ламборн лежал на север, и, возможно, обратившиеся в бегст­во могут избрать именно эту дорогу и наверняка ре­шат, что монастырь, обнесенный вполне неприступ­ной стеной, будет хорошим укрытием.

Мысленно извинившись перед Руж, послушница завернула ее в накидку и сунула за пазуху – там питомица будет в безопасности. Приподняв юбки, девушка припустила вниз, в монастырь. Казалось, что миля до Ламборна тянется целую вечность. Кусты задерживали ее стремительный бег, рвали клобук и один раз, зацепившись, девушка упала, расцарапав ладони и колени, однако птица не пострадала.

Почти добежав до монастыря, Мериэль останови­лась – боль в боку стала невыносимой. Входя в воро­та, она слышала колокол, созывающий на службу. Собрав последние остатки сил, девушка поспешила навстречу настоятельнице, выходившей во двор.

– Матушка Роуз!

Монахиня обернулась, удивленно глядя на тонень­кую фигурку, бежавшую через двор.

– Да, дочь моя?

Девушка остановилась, сделав неуклюжий тороп­ливый книксен, и, задыхаясь, проговорила:

– Два отряда рыцарей только что сражались на дальней стороне холма. Одни из них отступили на север, а другие, наверняка, их преследуют.

Изумление исчезло с лица женщины. Повысив голос, она обратилась а одной из проходивших сес­тер:

– Скажи сторожу позвонить в колокол и собрать наших людей, работающих на полях, – затем повер­нулась к послушнице: – Дитя, расскажи, что ты ви­дела.

Мериэль описала засаду, количество рыцарей, про­должительность и исход боя. Когда она закончила, мать Роуз поинтересовалась:

– Рассмотрела ли ты их гербы?

Закрыв глаза, девушка попыталась вспомнить:

– Мне кажется, главарь нападавших имел герб, изображающий дикого кабана на голубом фоне, – мед­ленно и не очень уверенно проговорила она. Размыш­ляя дальше, мысленно представила сверкающий под­нятый щит предводителя защищавшихся, спасшего своих людей от гибели. – Вожак другого отряда имел герб с изображением серебряного сокола, – открыв глаза, она с надеждой спросила:

– Вы знаете их?

– Кабан на голубом принадлежит Ги Бургоню, а серебряный сокол, это, должно быть, Адриан Уорфилд, – нахмурившись, задумчиво произнесла насто­ятельница. Затем, переведя глаза на испуганную, за­пыхавшуюся послушницу, мать Роуз проговорила:

– Вижу, за пазухой у тебя Руж. Думаю, надо освободить бедную птицу.