Ричард Фитц-Хью, ближайший помощник брата, в сопровождении вооруженных рыцарей направился к главным воротам. Противную сторону представлял сэр Венсан де Лаон, и вскоре они достигли договореннос­ти о месте и времени встречи двух графов – утром следующе­го дня у подъемного моста Честена и только тогда, когда войско Уорфилда отъедет от замка не менее, чем на полмили.

Алан наблюдал за переговорами, одобрительно гля­дя на Ричарда, знавшего толк в этом деле, как и во многом другом. Фитц-Хью сумел уладить вспыхнув­ший было конфликт, когда де Вер в бешенстве во­рвался на свадьбу Мериэль, и дальнейшее знакомст­во показало, что молодой человек воистину обладает дипломатическими способностями. Вот и сейчас он демонстрировал свои таланты, хотя невооруженным глазом было видно – Ричард едва сдерживается. Иног­да нечто в его глазах говорило Алану: под маской спокойствия кипят страсти, но Фитц-Хью все же был намного мягче в обращении, нежели его брат, от ко­торого буквально исходили ледяной холод и беше­ная, смертельная ярость.

До встречи противников мало что можно было предпринять, поэтому де Вер решил заняться осмот­ром деревни и окрестностей – знание обстановки ни­когда не помешает. Он остановился у церкви, постро­енной на холме в дальнем конце поселения, и нашел там священника, ухаживающего за несколькими боль­ными прихожанами, которым Уорфилд разрешил ос­таться – в лесу их ждала неминуемая смерть.

Остановившись у часовни, чтобы помолиться, Алан взобрался на колокольню. Де Вер находился почти на одном уровне с крепостной стеной замка. Осве­щенная лучами заходящего солнца, картина являла собой идиллию. На башне ветер развевал знамена Ги с изображенным на них кабаном, а в деревне – зна­мена Адриана с серебряным соколом.

Может, это только игра воображения, но Алану казалось: напряжение буквально повисло над замком. Похоже на шахматы, когда белый и черный король противостоят друг другу, а где-то находится пленен­ная королева. Мужчина не сомневался, что Мериэль жива – она слишком ценная узница, чтобы ее убили. Известно ли ей, что муж и брат здесь, под стенами проклятого гнезда, и готовы бороться за нее до пос­леднего вздоха? Нет, наверное, ее заперли где-нибудь в темнице, и она ничего не знает.

Во время службы у лорда Теобальда де Веру при­ходилось бывать в схватках и осадах, даже довелось участвовать в настоящих боях, но никогда прежде исход сражения не казался таким жизненно важным. Он мог бы предложить сразиться с владельцем Чес­тена один на один, но знал, что Бургонь – цель Уор­филда. Ни Алан, ни Мериэль не были главными жер­твами в старой кровной вражде, хотя эта вражда могла унести их жизни.

Де Вер не будет очень переживать, если оба гра­фа погибнут. На заходе солнца Алан поклялся, что сделает все возможное для спасения Мериэль не толь­ко от Бургоня, но и от человека, заставившего ее выйти за себя замуж.


«Давай приляжем и отдохнем в объятиях друг друга», – предложил Адриан, и она согласилась, чувст­вуя себя умиротворенной и спокойной.

Когда девушка проснулась, вместе с ней проснулась и страсть. «В моем сердце живет любовь, – про­шептала она. – Я принадлежу возлюбленному моему, а он принадлежит мне». Они страстно и нежно заня­лись любовью, а утром молились вместе, держа друг друга за руки, как невинные дети.

Наконец Мериэль очнулась. Ее больше не пугали такие сновидения. Появилась привычка – они прихо­дили к ней каждую ночь после того, как ее привезли в Честен. А теперь она видела сны не только ночью, но и днем.

Взглянув на отверстие под потолком, Мериэль ре­шила, что уже утро. Еду принесут позже, поэтому она решила заняться привычным делом. Спела гимн бенедиктинок, сделала несколько упражнений, чтобы размять мускулы. В таком тесном помещении особо не развернешься, однако де Вер и тому была рада.

Размявшись, умылась и ополоснула тело, насколь­ко это было возможно в ведре с водой, доставляв­шемся теперь ежедневно. Впервые омывшись – это случилось два дня назад, – графиня обнаружила едва заметные шрамы на руке и ноге, скорее всего, остав­шиеся после неудачной попытки самоубийства. Она плотно сжала губы – не только разум, но и тело ста­ло чужим и незнакомым.

Еще одно пугало ее – странная чувствительность груди, боль, напряжение и приступы тошноты. Сей­час уже не приходилось сомневаться – у нее под сер­дцем ребенок ее тюремщика, но Мериэль еще не разобралась в своих ощущениях. Она любила детей, но раньше у нее не было возможности выйти замуж и родить собственного ребенка. Теперь она не знала, хорошо или плохо забеременеть в таких обстоятель­ствах.

Покончив с умыванием, Мериэль расчесала воло­сы и заплела косы. В это время открылся люк, и опус­тили корзину с завтраком.

Страже, очевидно, приказали хранить молчание, ибо они не обменялись даже несколькими словами. После посещения леди Сесили три дня назад Мери­эль не разговаривала ни с одной живой душой. Она подозревала, что Ги проведал об этом и приказал стра­же не подпускать жену к пленнице. Леди Сесили об­ладала властью, но явно недостаточной.

Поев, девушка уселась на подстилку, скрестив ноги, и задумалась. Пожалуй, она приняла правиль­ное решение проводить как можно больше времени в молитвах и размышлениях. Витание в облаках – на­илучший способ избавиться от страха, одиночества и скуки.

Начиная со второго дня заключения, откуда-то из темных уголков подсознания стали приходить стран­ные воспоминания. Перед глазами вставал нежный и любящий Адриан, и она отвечала ему взаимностью. Наблюдая со стороны, Мериэль с удивлением видела себя счастливой – она шутила и смеялась с мужем, в тишине ночи разговаривала с ним, делилась сокро­венными мыслями и занималась любовью, вдохновля­ясь песнями Соломона.

Забытые ночи любви и дни, полные нежности, пос­тепенно восстанавливались в памяти, складываясь, как кусочки мозаики, и Мериэль уже не отбрасывала их с негодованием, а размышляла. Она успокаивала себя тем, что всегда лучше знать правду, нежели блуж­дать в темноте неведения. Эти сны и мечты наяву не могли быть плодом воображения, уж слишком живы и реальны они были, в них присутствовало много достоверных деталей.

Мериэль заставила себя принять тот факт, что она влюбилась в лорда Адриана, когда тело победило болезнь, а разум стал чист, как у невинного младен­ца. И того, что ей довелось испытать с ним, у нее никогда раньше не было. Можно подумать, в Уорфилде жило два человека, а в ней – две, совершенно разные женщины.

Перед лицом этих фактов даже темница Ги стала казаться надежным убежищем. Здесь, как в открытом бою, все ясно – где друг, где враг и чего ожидать в следующее мгновение. Момент освобождения казался более ужасным, ведь она столкнется лицом к лицу с Адрианом. Господи, во имя всех святых, что делать?

Самой трудноразрешимой проблемой является, не­сомненно, Уорфилд – похититель и враг, муж и любо­вник, отец ее будущего ребенка. В сердце Мериэль любовь и ненависть вели яростную борьбу, а после того, что произошло, она не имела представления, как вести себя дальше.


В полном боевом облачении, с Ричардом по пра­вую руку и Аланом по левую, со всеми регалиями графского титула, с оруженосцем, ехавшем впереди со знаменем Уорфилда – прекрасный серебряный со­кол, – Адриан подъехал к воротам Честена. Его не удивило, что подъемный мост еще поднят. Он ожи­дал, что Ги воспользуется любой возможностью вы­вести его из себя.

Доехав до ворот, всадники спешились, оставив ло­шадей на попечение оруженосцев. Рыцари вели себя так, словно находились за сотни миль от Честена и открыто обсуждали его достоинства и недостатки. Раз­говор вел Ричард, потому что Адриан молчал. Алан вел себя так же. Кроме того, Фитц-Хью краем глаза следил за бойницами – зная подлость Бургоня, легко предположить, что тот дал указание убить соперника.

Через полчаса Ги и несколько рыцарей появились на крепостной стене над воротами. Их силуэты от­четливо вырисовывались на фоне неба. Уорфилд ре­шил, что противник останется там и не опустит подъ­емный мост. Для него, видимо, возвышение над соперником являлось высшим наслаждением.

Когда Адриан неторопливо направился к воротам, один из сподвижников Бургоня намеренно громко произнес:

– Уорфилд – самый низкорослый из них, лорд Ги.

Де Лэнси едва сдержал улыбку: жирный боров любил грубые шутки и грубую игру. Неужели он дей­ствительно считает, что остальные восхищаются его огромным ростом и неимоверной толщиной? Адриан нисколько не завидовал ни Ричарду, ни Алану, кото­рые почти на голову возвышались над ним, поэтому не обиделся и приветливо произнес:

– Ги, у тебя с годами ухудшается зрение? – его хорошо поставленный, звучный голос, с раннего воз­раста развившийся пением гимнов, достиг ушей со­перника, причем без всякого усилия со стороны де Лэнси. – Или тебя подводит память?

Бургонь оскалился – все-таки, возраст не то, что рост, он старел, а Адриан намного моложе.

– Я сомневаюсь в твоей чести, поэтому решил вести переговоры отсюда.

Другое оскорбление, и снова Уорфилд парировал:

– Я еще не дошел до того, чтобы заставлять муж­чину показывать мужество и храбрость, когда тот их не имеет.

Даже с такого расстояния де Лэнси разглядел, как покраснело лицо Бургоня. Конечно, он повинен во многих подлых и злобных поступках, но никак не в трусости.

Увидев выражение лица противника, Адриан на­помнил себе, что он здесь не для того, чтобы обмени­ваться оскорблениями. Ги, несомненно, тугодум, но в силах отомстить Мериэль, полностью находящейся в его власти, и чем сильнее его гнев, тем больше опас­ность, что враг отыграется на пленнице.

– Давай не будем терять время, Бургонь. Ты гово­ришь, у тебя моя жена. Докажи! Покажи, что она жива и здорова, или нам не о чем разговаривать.

Лицо Ги немного прояснилось, когда он понял, что соперник зависит от него.

– Я так и знал, что ты попросишь об этом, – прогремел он и сделал знак кому-то внизу.

Через минуту на стене появились еще двое. Один из них, рыцарь в доспехах, вел за руку хрупкую жен­щину с повязкой на глазах и связанными за спиной руками. Несомненно, это Мериэль, ее черные, запле­тенные в косы волосы падали на плечи, а платье, слишком большое для нее, развевалось на ветру. Позади Адриана судорожно вздохнул Алан, но во вздохе слы­шалась не боль, а облегчение.

Заслонив рукой глаза от солнца, Уорфилд жадно вглядывался в пленницу. Девушка двигалась непри­нужденно и без усилий, похоже, она не ранена и у нее ничего не сломано, однако граф стиснул зубы, видя, что повязка закрывает не только глаза, но и уши, лишив Мериэль зрения и слуха. Намеренная жестокость со стороны Ги, и Адриан отметил это как очередное преступление, за которое противник очень скоро понесет наказание.

Бургонь что-то сказал, и рыцарь, к ужасу Уорфилда, схватил девушку за талию и поставил в одну избойниц. Лишенная возможности балансировать руками и ничего не видя, она покачнулась и чуть не упала.

У графа потемнело в глазах, и он непроизвольно шагнул вперед. Ричард остановил брата, схватив за руку.

– Стой, сейчас ничего нельзя сделать, а Ги убедится, что ты сходишь с ума от беспокойства за нее.

Рыцарь, поставивший Мериэль в бойницу, не дал ей упасть. Адриан перевел дух, сдерживая гнев. Заще­мило сердце, когда он представил себе мысли жены – ее привели на стену, чтобы сбросить вниз. Однако графиня держалась спокойно и с достоинством, и если чувствовала страх, то не подавала вида. Хрупкая фи­гурка храбро выпрямилась, подбородок гордо поднят, а непомерно большое платье билось и трепетало на ветру вокруг стройного тела.

Он видел, что Ричард схватил Алана, тоже сде­лавшего шаг вперед. Слава Богу, хоть один из них способен здраво мыслить. Повысив голос, Адриан про­изнес:

– Итак, ты действительно захватил в плен мою жену. Какого выкупа ты ждешь?

Ги улыбнулся, возбужденный властью, сосредото­ченной в его руках.

– Неужели ты так страстно влюблен, что способен заплатить любую цену?

– Как я могу знать цену, если ты молчишь, Бургонь, – безразличным тоном сказал Уорфилд. Алан беспокойно шевельнулся, но быстро овладел собой – у него хватило ума промолчать: сделка с дьяволом – нелегкое дело.

Рыцарь снял Мериэль со стены и увел. Бургонь злобно прогремел:

– Сначала я удивлялся, почему ты женился на ней, но за последние несколько дней понял. Боже мой, она горячая и любвеобильная штучка, Уорфилд, и постоянно умоляла меня о любви. Если я не от­правлю ее домой, скоро твоя женушка высосет из меня все соки, – он хрипло рассмеялся. – Конечно, ей может не понравиться спать с тобой после меня. Ме­риэль призналась, что не испытывала счастья в браке.

Ричард тихо свистнул, однако его предупрежде­ние было ни к чему. Адриан собрал в кулак всю свою волю и не показал, как глубоко задели его слова вра­га. Такое оскорбление его мужских достоинств не могло не затронуть, так же нелегко было принять мысль, что жирный боров изнасиловал Мериэль и, скорее всего, неоднократно. «Дорогая, пусть Бог про­стит меня за все, что тебе довелось испытать за это время», – взмолился граф. Вслух он сказал: