Екатерина Коути - Страшный дар

– От чего?

Свист ветра стих так внезапно, что от наступившей тишины у Агнесс заломило в ушах. Мистер Линден смотрел на Ронана в таком замешательстве, словно это Ронан, а не он, устроил метель в середине июня.

– Как еще ты собираешься найти свою мать, если не через Третью дорогу? По карте наугад будешь тыкать? – сказал мистер Линден и стал обычным джентльменом, огорченным, что у молодого поколения столь скудный запас знаний.

– Дядюшка, Ронан ничего не знает про Третью дорогу, – пояснила Агнесс, радуясь его внезапному возвращению в мир людей.

Позади застучала капель – дверь понемногу оттаивала.

– Как он может про нее не знать? – отмахнулся мистер Линден. – Он что, своих рук не видел? Недаром же он носит перчатки. Уж будь так добр, сними перчатки и докажи Агнесс мою правоту.

Ронан согнулся, как будто пастор резко ударил его в живот, но распрямился и, глядя на него с вызовом, медленно стянул перчатки. Еще до того, как они сползли окончательно, Агнесс поняла, почему он прятал руки. Вместо смуглой кожи – шершавая кора, как у старого дерева, сплошные струпья и трещины, некоторые совсем свежие, а между пальцев багровели шрамы.

Когда раздался судорожный вздох, Агнесс поднесла ладонь к губам – как можно быть такой несдержанной?

Но это была не она. Это был мистер Линден.

– Боже! Кто это сделал? Твой отец? – обратился он к Ронану с искренним сочувствием.

– Я таким родился.

– Нет, мальчик, ты родился не таким. Ты родился с перепонками между пальцев. Если разрезать перепонки, кожа трескается и может ороговеть, суставы теряют подвижность. Это явление хорошо изучено, увы, слишком хорошо.

– Значит, я все-таки демон? – обреченно спросил Ронан.

– Ну что ты, какой из тебя демон? Ты обычный фейри. Селки-полукровка.

Заметив недоуменные взгляды, Джеймс продолжал:

– Селки живут в море в обличье тюленей, но порою выходят из воды и сбрасывают тюленью шкуру, что скрывает их человеческие тела. Ты наполовину селки… или все-таки роан… нет, селки, хотя разница между ними теперь не так уж велика. Селки отличаются свирепым нравом, они топят рыбацкие лодки и рвут сети. Роаны, напротив, смиренны и миролюбивы. Сейчас оба племени живут вместе, потому что их осталось очень мало. Кровь их давно смешалась.

– Тюлени, – медленно произнес Ронан. – Шкуру? Они… сбрасывают шкуру?

– Да, и если завладеть ею, их можно принудить к супружеству. Из селки получаются хорошие жены и заботливые матери, а детей, родившихся от такого союза, можно отличить по перепонкам между пальцами. Но если селки найдет свою шкуру, она принимает звериный облик и возвращается в море, обрывая все связи с миром людей.

– Я держал ее шкуру в своих руках… если бы я тогда… – забормотал Ронан, опускаясь на пол рядом с каменным драконом и комкая стебли наперстянки.

Нагнувшись, мистер Линден похлопал его по плечу.

– Не отчаивайся, ты успеешь найти свою матушку. Обратись к Третьей дороге, попроси, чтобы она привела тебя к ней.

– Что это за дорога, сэр? – спросила Агнесс, поглаживая Ронана по другому плечу.

– Жил да был в Шотландии один бард, Томас Рифмач, прозванный Честным потому что за всю жизнь он не произнес ни одного лживого слова. Посему у нас нет причин не верить этому джентльмену. Как-то раз, когда он отдыхал на Эйлдонском холме, к нему подъехала дама в зеленых шелках и парче, а с уздечки ее белоснежного скакуна свисали серебряные колокольчики, пятьдесят и еще девять. Столь прекрасна была та дама, что Томас преклонил перед ней колени, как перед Богородицей. Но то была королева фейри, и она поведала ему о трех дорогах:

Ты видишь узкий трудный путь

Меж терний в глубине лесной?

Путь Добродетельных. Его

Пройти не многим суждено.

А видишь ли обманный путь

Меж лилий, что цветут в лесах?

Тропа Неправедных. Не верь,

Что это путь на Небеса.

А видишь ли чудесный путь

Меж папоротников в холмы?

Тропа в Эльфийские края,

Где в эту ночь должны быть мы [6].

– Фейри – это и есть «они»? – поняла наконец Агнесс.

– Да, хотя мне больше по душе название «сокрытый народ». В те дни, когда мир еще был молод и видел прекрасные сны, фейри не нужно было таиться, но люди вытеснили их с зеленых лугов, срубили их леса и перегородили плотинами их реки. Фейри могущественны, но при этом очень уязвимы. Многих из них страшит холодное железо, а его становится все больше и больше. Одни погибли, другие скрылись от людей, прибегнув к помощи гламора – волшебных чар, которые могут изменять очертания мира, делать его прекраснее, чем он есть на самом деле, или напротив – притушить сияние красоты, сделать ее недоступной для глаз смертных… Или просто позволяют им оставаться невидимыми. Это как мимикрия у животных.

Ронан поднял голову.

– Откуда вы все это знаете? – всхлипнул он.

– А ты не догадываешься?

– Вы тоже полукровка. Фейри была ваша мать?

– Нет, мой отец. Он позвал ее к себе, и она ушла с ним, потому что любила его больше всех земных богатств.

– Наверное, он тоже ее любил. Хотел бы я иметь такого отца.

Его зрачки растеклись, заливая глаза чернотой, и он бросился вон из кабинета, как злой, усталый, напуганный зверь, чья клетка только что распахнулась. Лестница заскрипела от его бешеного топота.

– Ронан, подожди меня! – крикнула Агнесс, бросаясь вслед за ним, но ее запястье словно холодные тиски сдавили.

Агнесс безнадежно оглянулась на дядю – и ужаснулась его взгляду. Снова в глазах преподобного Линдена кружилась вьюга, а лицо его сияло хрустальной, нечеловеческой красотой, и острые линии казались высеченными из льда.

– Ответь мне только на один вопрос. Если бы он был обычным человеком и ему была уготована обычная жизнь, если бы в нем не было ни крупицы волшебства, ты все равно полюбила бы его?

– Будь он обычным человеком, я полюбила бы его еще сильнее. Его дорога страшит меня. Я не знаю, что там в конце.

– Там нет ничего. Морские фейри обращаются в пену, и ее разносят по морю ветра.

– Ни греха, ни спасения, – вспомнила Агнесс.

– Да. И ты все равно уходишь?

– Все равно.

Холодная рука разжалась и упала.

Лицо Джеймса Линдена сделалось обычным, разве что очень бледным.

И глаза… В глазах не было снежной бури. Только усталость и боль.

Почему ему больно? Если бы Агнесс могла задержаться хоть на миг и подумать, спросить, если бы она могла, но ей надо было бежать, ей надо было спешить вслед за Ронаном, идти за ним туда, куда он захочет пойти. Все ее мысли были о Ронане, и она только вздрогнула, когда услышала безжизненный голос дяди:

– Тогда уходи. Я отрекаюсь от тебя, Агнесс Тревельян, я никогда не приму тебя обратно. Даже если Третья дорога отвергнет тебя и ты останешься без крова и без друзей, назад можешь не возвращаться. Я, знаешь ли, слишком горд, чтобы предлагать что-либо дважды.

Что она могла сказать ему? «Простите, мне очень жаль, я не хотела разочаровывать вас?» Да и нужно ли что-то теперь говорить?

Все кончено.

У нее одна дорога – к Ронану.

Третья дорога.

Агнесс шагнула за дверь…

Ронан буквально вылетел из кабинета пастора. В нем бушевали чувства, которые и прежде ему случалось ощущать, но редко когда – с такой силой, и уж точно – не все вместе… Недоумение и отчаяние. Обида. Ярость. Злость. Хотелось вцепиться в кого-то своими жуткими кривыми ногтями-когтями, рвать на части чужую плоть, хотелось кусать, попробовать на вкус кровь, горячую кровь, человеческую кровь, хотелось кричать, бежать, плыть…

Плыть! Ему хотелось плыть!

Он метался по дому в поисках выхода, выхода, выхода, но не находил…

Откуда-то издалека доносился голос Агнесс, но сейчас ее зов не достигал его сердца: он слышал иной зов, более сильный, более желанный. Зов далеких родичей, зов моря, зов Третьей дороги. Он и раньше слышал, но не понимал. Теперь – понял. И бежал, бежал навстречу…

Он был в состоянии пробить стену, лишь бы вырваться из человеческого жилья, но к счастью для себя – влетел в какую-то комнату, в которой было окно. Из окна он выпрыгнул с легкостью, которой прежде за собой не знал. И побежал. Побежал в лес. К пещере, служившей им с матерью приютом. К реке, служившей источником воды и еды. Туда, где он сильнее всего слышал зов Третьей дороги.

В пещере он долго рыдал, рухнув на лежанку, еще хранившую запах Мэри. Потом вышел, пошатываясь, упал на колени на тропинке, поднял залитое слезами лицо к переплетению ветвей над головой и взмолился без слов Третьей дороге. Взмолился об истинном пути. Для людей он навсегда останется чужим. Так пусть его примут свои. И пусть они отведут его к матери. Он будет сражаться за нее, как зверь. Он не хочет человеческого в себе. Он отвергает человеческое. Он – роан. Нет, он – селки! И сегодня он попробует человеческой крови.

…Шепот. Ронан услышал шепот. Шепот сотен, тысяч голосов. Они говорили на каком-то языке, которого он не понимал, но они говорили – это был не просто шелест листьев!

Слезы застилали ему глаза, и солнце дробилось в слезах, и солнечные блики плавали в воздухе перед ним… Нет, не солнечные блики. Сияющие шары, а внутри каждого – фигурка, крохотная, как ноготь на мизинце Агнесс.

Из кустов вспорхнули бабочки… Только это были не бабочки. Это были человечки с крыльями бабочек. Точно как феи с картинок в детских книжках, но на них не было ярких одежд: они были нагие. Они порхали вокруг него, разглядывая с любопытством, и пересмеивались писклявыми голосами. Ронан протянул к ним руку – с рубцами между пальцами, с желтыми толстыми когтями, не похожими на человеческие ногти. Люди-бабочки разлетелись – и только одна, маленькая, с крылышками голубянки, чуть помедлив, опустилась ему на ладонь. Он ощутил ее почти невесомое, но все же вполне реальное прикосновение, когда она села и принялась поглаживать самый грубый из шрамов – между средним и безымянным пальцем. Ронан громко вздохнул – и существо с голубыми крылышками испуганно вспорхнуло с его ладони.

Он поднялся с колен. Осмотрелся по сторонам. Медленно пошел по тропинке. С краю, в зарослях, метались грибы с красными шляпками… Нет, не грибы. Какие-то существа в красных шапочках, похожих на шляпки грибов. И в зеленых курточках. Они суетливо заносили что-то в дупло у корней старого дуба. Гномы? Лесные гномы? Ронан застыл с открытым ртом…

Сверху раздался смех. Он вскинул голову – на ветке сидел мальчишка росточком с его, Ронана, предплечье, закутанный в какое-то рванье, нет – в старые пожухшие листья. У мальчишки были острые уши и насмешливое злое лицо, но Ронан отчетливо понял: ему зла это существо не хочет, кем бы оно ни было. Рассмеявшись еще раз, остроухий мальчишка понесся куда-то, перепрыгивая с одной тонкой ветки на другую.

Проводив его взглядом, Ронан увидел другого древесного обитателя: высоко на дереве из круглого дупла выглядывала женщина с длинными волосами цвета беличьего меха. Она озабоченно смотрела вниз, на двух бельчат, которые карабкались к ней по коре. И стоило им добраться до дупла, как они превратились в двух малышей, таких же рыженьких, как мать, в объятия которой они радостно нырнули…

А за несколькими рядами деревьев кто-то огромный, темный, покрытый травой и мхом, ворочался, и вздыхал, и смотрел на Ронана грустными светящимися глазами.

И все это – днем! Совсем недалеко от людского жилья!

Люди-бабочки – феи? – вернулись и кружились над его головой, о чем-то переговариваясь, а чуть выше плавали в воздухе сияющие шары с фигурками внутри.

Ронан подошел к реке, лег на живот, долго и жадно пил, потом умылся, намочил волосы. Отражение в потревоженной воде выглядело как-то странно. Он присмотрелся – нет, это было не отражение! Там, под бегущей водой, среди колышущейся нежной зелени, затаилась девчонка. Волосы у нее были зеленые, и кожа зеленоватая, и глаза совершенно зеленые, огромные глаза, у людей не бывает таких, но личико хорошенькое, и улыбалась она Ронану доброжелательно, только вот зубки у нее были мелкие, острые, чуть загнутые внутрь, рыбьи зубки. Но когда она протянула к нему руку – Ронан тоже опустил свою руку в воду. И ощутил нежное прохладное прикосновение. Дружеское. Почти родственное.