– Может быть, но я этого не понимаю.

– Ты в своем праве. – Ее тон стал ледяным.

– Я в праве мужа. И я хочу сделать то, что лучше для моей жены. Мы долго добирались сюда, Луиза, тебе следовало бы отдохнуть.

– Ты совсем меня не знаешь, – возразила она с досадой, – но тебе уже известно, что я делаю то, что хочу. Сейчас я желаю, чтобы эти люди пришли сюда. Почему ты не можешь этого осознать?

Руперт поднялся:

– Потому что ты испытываешь сильное горе и можешь не понимать своих истинных потребностей.

– Ты знаком со мной всего лишь месяц, – бросила Луиза, – откуда тебе это знать?

Граф понимал, что она произнесла это не потому, что хотела причинить ему боль, а потому, что ей самой было тяжело. Однако то, что Луиза смогла разрыдаться только в объятиях Мортимера, то, что она слушала и не слышала мужа, то, что она продолжала поступать, не считаясь с его мнением и желаниями, – все это встревожило Руперта. Он потерял контроль над ситуацией, даже тот призрачный, что у него был. Его обаяние и знание людей вдруг дали сбой. И не с кем-нибудь, а с собственной супругой.

– Хорошо, – произнес граф спокойно, – мы поступим так, как тебе хочется.

Глава 14

Гроза шла издали и катила перед собою бочку душного воздуха, который обрушился на Глазго, заставляя людей широко распахивать окна, – а следом за ним пришел очищающий ливень. Луиза успела всласть надышаться дождем, стоя на балконе (в ее комнате всегда был балкон, в каком бы доме она ни жила), а затем настало время спуститься в гостиную, где уже собрались близкие люди. Там окна были закрыты наглухо, чтобы гроза не расстроила планы влиятельных господ. Снаружи они не имели возможности повлиять на стихию, но в доме могли себе позволить подобную иллюзию.

Луиза поймала себя на том, что злится, и она даже знала на кого.

На собственного мужа.

Граф Рэйвенвуд спустился вместе с женою в гостиную, где принимали соболезнующих, и хотя внешний вид его был не идеален (Луизу это мало интересовало сейчас, но она все-таки заметила, что траурный костюм на муже сам дышит на ладан), зато манеры были даже слишком безупречны. Сегодня вечером Руперт решил изображать настоящего аристократа с деревянной салонной выправкой, безукоризненными движениями и округлыми фразами, которые создают ощущение, будто ты ни о чем не говоришь, хотя разговариваешь уже полчаса.

Ах, маленький нюанс: Руперт ведь и был настоящим аристократом.

Более того, спустя некоторое время граф решил, что будет не лишним подпустить иронии в разговоры, и атмосфера вокруг него стала еще более… разреженной. Будучи неспособной все еще понять и принять тот факт, что любимый отец умер, Луиза всеми силами старалась отвлечься и направить свой возникший от абсолютной беспомощности гнев куда угодно, лишь бы он не душил ее. Возможно, ночью снова придут слезы и принесут облегчение, но сейчас глаза оставались сухими, несмотря на постоянно звучавшие соболезнования, и Луиза умудрялась даже говорить с людьми. И все это время присутствие графа жгло ее, словно раскаленный клинок, прикоснувшийся к коже.

Разве он не видит, что все они смотрят на него так, будто он – самое смешное, что может произойти на траурном празднике? Разве он не понимает, что для того, чтобы стать частью окружения Грэхемов, надо вести себя совсем по-другому? Руперт умел нравиться, уж Луиза-то об этом знала. Она не сомневалась: если бы он захотел, все ее друзья ели бы у него из рук. Но граф не прилагал к этому ни малейших усилий, а иногда произносил такие глупости, что Луизе становилось стыдно. Он оказался здесь чужим и абсолютно не желал стать своим.

Среди приглашенных были и титулованные гости, однако окружение Грэхемов в Глазго все-таки сильно отличалось от лондонского. Шотландская естественность и непринужденность спорили с английской чопорностью. Говорили о том, каким человеком и предпринимателем был Майкл Грэхем и как всем будет его не хватать. В этот вечер Луизе чрезвычайно помогало общество Мортимера, который успешно уходил от прямых ответов. Всем хотелось знать подробности: что станет теперь с империей Грэхемов, кто примет бразды правления? Луиза полагала, что ответ ей известен, однако не стремилась его озвучивать. Мортимер, которого также устраивало покамест молчать о будущем, все время находился рядом с нею, и она постоянно чувствовала на себе его спокойный, утешающий взгляд. Ах, старые друзья! Для этого они и нужны, верно?

Вечер продлился дольше, чем Луиза планировала, и к концу его она чувствовала себя абсолютно выдохшейся, но все же не желала признавать, что Руперт оказался прав: сегодня общество знакомых людей не принесло ей того, что приносило раньше. Луизе срочно требовалось остаться одной, и поэтому, прервав разговор, она в какой-то момент просто развернулась и вышла из гостиной. Она поднималась по лестнице на второй этаж, когда сзади раздалось тихое:

– Луиза!

Граф шел за ней. Он остановился несколькими ступеньками ниже, и она повернулась к нему, цепляясь за перила, изо всех сил стараясь удержаться на ногах. Страшная усталость вдруг навалилась, словно могильная плита. Нет, нельзя думать об этом, слишком жутко…

– Что тебе нужно, Руперт?

Он не обиделся на явную грубость, сказал миролюбиво:

– Я сообщил присутствующим, что ты уходишь к себе и сегодня более не вернешься. Пойдем, я провожу тебя в спальню.

– Я разве просила тебя идти со мной? – Луиза понимала, что говорит глупость, но язык сам произносил слова.

– Идем, милая. – Руперт поднялся к ней и вдруг подхватил на руки, еле заметно выдохнув. Луиза подумала было возмутиться, но тут же обвила его шею руками и уткнулась мужу в плечо.

– Я тяжелая в этом платье, – глухо проговорила она в рыжие графские волосы.

– Ты легче облака, – шепнул в ответ Руперт.

Он без труда отнес ее в спальню, каким-то неведомым образом умудрившись открыть дверь, и уложил на кровать. Тут же появилась Мойра, а Руперт отступил в сторону, давая горничной возможность поухаживать за хозяйкой. Луиза не заметила, как он ушел. Она почувствовала себя одиноко, когда Мойра помогла ей встать, чтобы расстегнуть и снять платье и помочь переодеться в ночную рубашку. Луиза хотела позвать графа, однако не смогла произнести ни слова. Страшное горе навалилось на нее, стиснуло грудь, заставило съежиться. Впервые Луиза действительно осознала, что отца больше нет, что он лежит, мертвый, в своей спальне и вокруг горят равнодушные свечи. Несколько дней назад он был так счастлив, ведя ее к алтарю, улыбался, хохотал над шутками друзей, строил планы… а теперь он мертв, его нет и уже никогда не будет.

– Плачь… плачь, от этого легче, – прошептал Руперт ей на ухо. Луиза не заметила, как он вернулся. Граф обнимал ее, прижимая к себе, покрывал лицо жены легкими поцелуями, стирая с него слезы, и она, не переставая плакать, вдруг прижалась губами к его губам. Луиза обхватила мужа за плечи, наверное, причиняя ему боль, – но он непостижимым образом понял, чего она хочет. И его поцелуи стали яростными, по-прежнему оставаясь солеными от ее слез. Может быть, отстраненно подумала Луиза, это и неправильно – заниматься любовью в доме, куда пришла смерть. Но в этом было столько мощного торжества жизни, столько успокоения, сколько не могло содержаться в сочувствии друзей и в избитых словах утешения. В этом было все – и надежда, и ободрение, и, пожалуй, любовь. А если не она, то что-то очень похожее на нее.


Следующим днем, однако, все пошло наперекосяк.

Утром Луиза проснулась в объятиях Руперта и, прежде чем вспомнила, почему они оба находятся в ее девичьей спальне в Глазго, ощутила себя счастливой. Да, пожалуй, это одна из приятных сторон брака – просыпаться в объятиях мужа. Но затем действительность навалилась со всех сторон.

Дольше тянуть с похоронами было нельзя, и благодаря устроившему все Мортимеру погребение прошло на должном уровне. Присутствовали многие представители высшего общества Глазго, друзья Грэхемов и клиенты компании. Руперт держался отстраненно со всеми, кроме Луизы и ее тетушки, и все время находился рядом с женой. Луиза старалась не выпускать его руку.

После пышного поминального обеда присутствовавшие разъехались, и Луиза, тетя Вильгельмина, граф Рэйвенвуд и Мортимер перешли в малую гостиную. Вскоре к ним присоединился поверенный Грэхемов Джеральд Кортни.

– Ваша светлость, – обратился он к Луизе, – примите еще раз мои глубочайшие соболезнования. Но, к сожалению, я вынужден обратить ваше внимание на некоторые дела. У меня имеются подробные распоряжения вашего отца, которые вступают в силу в случае его неожиданной кончины, которая, надо признаться, застала нас всех врасплох.

Пожилого суховатого педанта, поверенного Кортни, Луиза знала с детства. Обычно он неукоснительно соблюдал правила сотрудничества, установленные между ним и семьей Грэхемов, и если он заводит подобные речи – значит, для того имеется причина. Опустившись на кушетку рядом с графом, Луиза благосклонно кивнула:

– Продолжайте, мистер Кортни.

– Видите ли, ваша светлость, – поверенный расстегнул портфель и извлек из него кипу бумаг, – мистер Грэхем всегда был реалистом. Обычно до оглашения завещания полагается выдержать некоторый уместный срок, который помогает безутешным родственникам прийти в себя. Однако мистер Грэхем полагал, что месяц держать всех в неведении по меньшей мере недальновидно. Если бы – прошу меня простить за жестокие слова! – вашего отца забрал Господь после продолжительной болезни, в течение которой он сумел бы уладить дела и отдать все необходимые распоряжения, с оглашением воли покойного можно было бы повременить. Но смерть мистера Грэхема оказалась неожиданной. В этом случае он особо просил меня как можно скорее ввести в курс дела всех заинтересованных лиц. Все они сейчас присутствуют здесь – вы, ваш супруг, леди Крайтон и мистер Фланнаган.

Граф Рэйвенвуд сидел с непроницаемым лицом, и Луиза порадовалась, что он не принимает участия в беседе. Несмотря на то что Руперт стал ее мужем, пока семейные дела его мало касались. Да он и не выказывал особого интереса – в отличие от Мортимера, подавшегося вперед после слов поверенного. Тетя Ви, необычно молчаливая, наконец заговорила:

– Вы собираетесь огласить завещание здесь и сейчас? При всем моем уважении, мистер Кортни, но я только что похоронила брата, а Луиза – отца.

– Я не собираюсь утомлять вас, зачитывая его полностью, – объяснил поверенный. – Мистер Грэхем дал указания и на этот счет. Он просил лишь, чтобы я изложил вам суть, исходя из которой вы сможете принимать решения. Точнее, не вы, леди Крайтон, при всем моем глубочайшем уважении. – Он слегка поклонился, словно извиняясь за возможную грубость. Тетя Ви лишь слабо махнула рукой – дескать, какие уж тут церемонии! – Для мистера Грэхема его компания была одной из важнейших вещей в жизни. И он хотел бы, чтобы она продолжала работать, особенно сейчас, когда, как мне известно, ведутся переговоры по поводу нового крупного контракта.

– Который мы, возможно, и не получим, – скривился Фланнаган. – Нужно иметь поистине змеиный язык, чтобы уговорить этих английских лордов…

– Мортимер, – прервала его Луиза, – я бы хотела услышать, что мистер Кортни хочет нам сообщить.

– Благодарю, ваша светлость. Итак, как я уже сказал, здесь присутствуют основные наследники имущества и прав. Ну, благотворительность нас сейчас не волнует… – Поверенный перебирал бумаги. – Начнем с вас, леди Крайтон. Ваш брат оставил вам дом в Суррее, о котором вы говорили как о месте, где хотели бы проводить свое время, десять тысяч фунтов стерлингов и пять процентов акций компании «Грэхем и Ко». Все это обеспечит вас до конца жизни.

– О, милый Майкл! – пробормотала тетушка Ви, вытирая глаза уголком батистового платочка.

– Теперь что касается непосредственного владения и управления той частью компании, что принадлежала мистеру Грэхему. Все наследует графиня Рэйвенвуд. Она же вправе либо управлять компанией сама, либо назначить поверенного, которым может стать как наемный служащий, так и ее супруг, граф Рэйвенвуд. Мистер Фланнаган, партнер, сохраняет все свои позиции в компании неизменными. Договоренности, заключенные между ним и Майклом Грэхемом, остаются в силе до тех пор, пока новый владелец не решит пересмотреть их. Все имущество, движимое и недвижимое, принадлежавшее Майклу Грэхему, переходит к его дочери, за исключением того, что особо оговорено в завещании и становится собственностью других людей или организаций. Ваш отец пожертвовал несколько зданий на благотворительные цели, ваша светлость. Также все денежные суммы и вклады, семейные драгоценности наследуете вы, за исключением, опять же, нескольких особо оговоренных случаев. Вот список.

Если для Луизы условия завещания отца сюрпризом не стали, то Мортимер удивился чрезвычайно. Это было написано на его лице – обычно суровом, а теперь растерянном. Он переводил взгляд с Кортни на Луизу и ее мужа, как будто силясь осознать произошедшее.