Поэтому, услышав мерный стук копыт о плотно утоптанную почву, она обернулась, чтобы приветствовать Танвира Сингха. Но радостная улыбка застыла на ее враз помертвевшем лице.

К ней направлялся не Танвир Сингх, но лейтенант Беркстед, этот светловолосый голубоглазый злой дух прошлой ночи. Именно тот, кого она — из всех мужчин в мире — меньше всего хотела видеть.

И он приближался под таким углом, что их пути неминуемо должны были бы пересечься. Но Катриона мгновенно сменила направление: инстинкт, как всегда, велел ей: «Беги немедленно!» Нужно было держаться от лейтенанта как можно дальше. Не встречаться с ним взглядом. Бежать!

Она повернула лошадь в другую обсаженную деревьями аллею. Так лейтенант их не заметит.

— Сюда, Артур. Не устроить ли нам маленькое состязание? Давайте отпустим поводья наших пони.

И лошади пустились шумным галопом в направлении, противоположном тому, откуда взялся облаченный в алый мундир нарушитель спокойствия.

Но лейтенант Беркстед оказался человеком весьма настойчивым. Он настаивал на встрече. И намерение это было опасным.

Пока они наслаждались размеренным галопом уравновешенных, неспешных пони, лейтенант пустился в преследование. Лошадь Беркстеда грозила опрокинуть Катриону, а ей приходилось сосредоточиться на том, чтобы ее резвая, хоть и хорошо обученная кобылка не сильно обгоняла маленьких горных пони, на которых ехали дети.

Она была вынуждена осадить лошадь куда более резко, чем хотелось бы, просто для того, чтобы избежать столкновения. И умное животное справедливо возмутилось, в знак протеста взвившись на дыбы.

— Сэр! — Сердце Катрионы колотилось о ребра. Но кроме страха возникло что-то еще, не менее сильное. Злость. Возмущение. Разве можно стерпеть, если человек не умеет вести себя в седле? Такой всадник создает опасность не только для себя, но и для других, да и для лошади тоже. Его бедный мерин, взвинченный и взмыленный, показывал ей белки глаз, беспокойно вскидывал голову, потому что уздечка впивалась ему в губы.

Ей пришлось сжать бока лошади ногами, чтобы ее успокоить, а лейтенант схватил ее поводья.

— Все в порядке, мисс Роуэн. Теперь я крепко держу вашу лошадь.

— Мою лошадь? — Проклятый самонадеянный глупец, ослиная… задница. — Сэр, вы, должно быть, перегрелись на солнце. Немедленно отпустите. — Еще больше злило то, что он заставил ее быть такой грубой. Она дрожала всем телом, да и в душе все кипело, но спустить подобное поведение было нельзя. — Вы помешали нашей прогулке. И не даете мне следить за детьми. Будьте так любезны, сэр, отпустите поводья.

Но лейтенант Беркстед не слушал и держал поводья, хотя лошадка пыталась пятиться прочь от него и мотала головой, чтобы освободиться.

— Не представляю, что творилось в голове у вашего дяди, когда он покупал вам это смешное животное. Но теперь я вас держу крепко.

Судя по голосу, он казался довольным собой и в то же время снисходительным. Неужели думал, что она станет его благодарить?

Но благодарности она не чувствовала ни капли. Она была страшно раздражена. И ее раздражение росло с каждой минутой. Она сделала все, что могла, чтобы избежать встречи с этим типом. Она даже предпочла бы вовсе покинуть сад и лишиться свидания с Танвиром Сингхом, чем говорить с лейтенантом Беркстедом. Но теперь, когда ее охватил самый настоящий гнев, об отступлении не могло быть и речи. Если он навязывает ссору — он ее и получит.

— Сэр. — Она постаралась придать своему тону твердость гранита — гнев пробудил в ней настоящую шотландку. — Мой дядя лорд Саммерс решил купить ее, потому что умеет распознать превосходную лошадь с первого взгляда. И он понял, что она мне подходит. Вероятно, вам не встречались леди, которые умеют хорошо ездить верхом. Но уверяю вас: до вашего вмешательства я наслаждалась приятным легким галопом вместе с моими домашними по прямой и ровной аллее. Не стоило ни тревожиться, ни вмешиваться. И тем более — без приглашения врываться в наш семейный круг.

Но лейтенант отличался досадной настойчивостью, не уступавшей его нечувствительной самоуверенности.

— О, мисс Роуэн, будет вам! Не стоит на меня нападать. — Он улыбнулся ей лениво и приторно, как будто не сомневался, что его снисхождение — сущий подарок. — Для мужчины нет ничего лучше, как спасти дамочку, что попала в беду.

Высокомерный болван, пытающийся оказать ей покровительство, превратился в еще большего болвана, одержимого припадком то ли галантности, то ли гордыни, — как ни назови. Святая Маргарита! Этому человеку она даже не нравилась. Что за осел, абсолютный и непрошибаемый идиот!

На кончике ее языка уже дрожала фраза: «Уверена: тетя Летиция будет ужасно рада стать вашей дамочкой», — но Катриона сдержалась: не смогла сказать это вслух, когда рядом были Артур и Алиса, которые наблюдали и слушали ее пикировку с лейтенантом с круглыми от любопытства глазами.

Поэтому она поймала эти слова прежде, чем они успели слететь с языка, и заставила себя выразиться сдержаннее, лишив свой голос того жара, что кипел у нее в душе.

— Благодарю за заботу, сэр, хоть в ней не было необходимости. Вы можете отпустить поводья моей лошади.

Но он не стал слушать.

— Как же не было необходимости — возразил он, подбираясь к ней ближе на своем коне, как будто она не просила его только что удалиться, как будто, напротив, удостоила приглашением. Тон его сделался низким и вкрадчивым. — Осмелюсь заметить, вы пробыли в Индии слишком недолго, чтобы понять: здесь белой женщине не подобает ездить на прогулки в одиночку. Мой долг английского джентльмена велит защищать вас. — И он снова улыбнулся, будто надеясь, что светлые волосы и смазливое лицо ее ослепили, и даже протянул руку, будто в самом деле намереваясь похлопать ее по плечу.

Кто угодно пришел бы в ярость. Он внушал ярость. Катриона была разъярена. Разъярена тем, что этому человеку достало наглости именовать себя джентльменом. Она стиснула пятками бока лошади, и превосходно обученное животное немедленно сделало изящный разворот, так что ему было не дотянуться до всадницы.

Небольшое расстояние, отделяющее ее от наглеца, придало Катрионе уверенности. И вместе с уверенностью пришла ясность мышления. За спиной лейтенанта она увидела Танвира Сингха с двумя всадниками чуть поодаль. Он наблюдал тайком, с хищной настороженностью ястреба.

Она почувствовала, как легкие наполняются жарким воздухом. Она не одна. Его вид придал ей храбрости. Хватит с нее хороших манер — даже если откровенность пойдет ей во вред.

— Не стоит беспокоиться из-за моей особы, лейтенант. Я не одна. Со мной родные, а еще очень сильный эскорт. И беззащитной меня не назовешь.

И для пущей ясности она беспечно извлекла из складок амазонки старинный пистолет, который везла с собой, как надгробный камень, из самой Шотландии, и положила древнее, но смертельно опасное оружие поперек луки седла с видом полного спокойствия, которого на самом деле отнюдь не испытывала. Внутри у нее все смешалось, как сцепившиеся в жестокой драке коты.

Катриона ненавидела этот пистолет. Ненавидела! Но некий инстинкт повелел ей зарядить его и благоразумно сунуть в карман перед самой прогулкой.

И ощущение защищенности, хоть и зыбкое, придало ей вид обманчивого спокойствия.

— Как вы очень убедительно сообщили моей тете Летиции прошлой ночью, лейтенант, Шотландия — действительно дикое место, поэтому шотландские девицы с бесцветными точно сыворотка лицами имеют привычку вооружаться. На случай, так сказать, нежелательного и недостойного внимания.

Лейтенанту Беркстеду потребовалась целая вечность, чтобы оторвать взгляд от глянцевито блестящего дула и понять смысл того, что она сказала. Она заметила момент, когда к нему пришло понимание — точно молотком ударили по голове, — потому что наконец ему хватило такта залиться краской. Но, к сожалению, не хватило ума, чтобы замять разговор и удалиться. Напротив, ее замечание, казалось, придало ему новый пыл, вместо того чтобы унять. Ему бы извиниться, как сделал бы джентльмен. Но он заговорил с еще большей вкрадчивостью и доверительностью:

— Она передала вам мои слова, эта ваша тетя Летиция? Осмелюсь предположить, что она немножко ревнует: еще бы, такая молодая и красивая соперница прямо у нее под боком.

Не такими сказками кормил он ее тетку в уютном мраке садовой беседки. Ужасно, что он взвалил всю вину на голову бедной Летиции! Особенно в присутствии юных родственников Катрионы. Отвратительный человек, обманывающий самого себя. Лейтенанту очень понравилась эта мысль — две женщины сражаются из-за него!

— Сэр, вы переходите границы. — Она говорила ради детей, да и себя самой тоже. — Я ни в коем случае ей не соперница.

Улыбнувшись, он придвинулся ближе.

— Но она, конечно, видит это в ином свете. Позвольте дать вам совет, милое дитя. В этом мире, где правят ревнивые Летиции Саммерс, вам понадобится друг. И я могу стать таким другом.

Святая Маргарита! Катриона рассмеялась бы, не будь так возмущена. И изрядно напугана. Лейтенант оказался опытным и расчетливым лжецом. Неужели дамы из его обычного окружения мирятся с этим? Неужели и Летиция верит его очевидной лжи? Должно быть, он думает, что все женщины — конченые идиотки. Дружба! Подумать только. Но какой ценой? Мужчины вроде лейтенанта не предлагают такой расточительной вещи, как дружба, не предполагая получить взамен какой-нибудь не менее щедрой награды.

Лейтенант по-прежнему сиял улыбкой, которая казалась ему очаровательной, но что касается Катрионы, то ей, глядя на этого загорелого красавца, вспоминался золотисто-рыжеватый шакал, которого она видела сегодня утром на улице. Голодный, лишенный всяких моральных принципов, пробирающийся сквозь рассветную дымку, явно что-то укравший. Смертельно опасный.

Катриона почувствовала, как ее рука сжимает гладкую рукоять пистолета. Пришлось заставить себя расслабить сведенные пальцы.

Что намеревался лейтенант украсть у нее, кроме очевидного, поскольку это он уже получал от Летиции? Или лорд Саммерс столь неосмотрительно поведал лейтенанту о своей щедрости в отношении ее — о размере предполагаемого приданого? После того как Беркстед высмеял предположения Летиции, объяснить внезапный интерес лейтенанта можно было только так. Отсюда его решимость и увертки. Должно быть, его интерес распалила жадность. Такие не сулящие выгоды чувства, как любовь и восхищение, здесь ни при чем.

— Надеюсь, мы сможем стать очень хорошими друзьями, вы и я, — проворковал он, глядя ей прямо в глаза. Снова протянул к ней руку в перчатке, словно намеревался погладить по щеке, но Катриона резко осадила лошадь, и его рука успела скользнуть лишь по плечу. — Очень хорошими друзьями!

Катриона больше не могла терпеть ни его прикосновения, ни вообще его присутствие — ни минутой больше.

— Возможно, сэр, вы не понимаете меня, ибо мой акцент напоминает вязкую овсянку, поэтому слушайте внимательно. — Она наклонилась вперед и продолжила, проговаривая каждое слово, безупречно подражая отрывистой апатичной великосветской манере своей тетки: — Меня не интересует такая дружба, которую лживо предлагаете вы. Как и та дружба, в которой вы практикуетесь с чужими женами в темном саду и, несомненно, еще более темных спальнях. Нисколько не интересует. — Она вновь попыталась осадить кобылу. — А теперь прошу меня извинить. Желаю хорошего дня, сэр.

Но от Беркстеда было не так-то легко отделаться. Он развернул своего взмыленного раздраженного коня боком к Катрионе и внимательно на нее уставился. Лицо Беркстеда потемнело, обуреваемое не смущением, но каким-то новым чувством. И впервые за свою богатую событиями жизнь Катриона почувствовала, как по коже ползут ледяные мурашки — будто змея. Очевидно, она совершила ошибку, дав волю гневу и дерзкому языку: не усмирила его интерес, а, напротив, пробудила.

— О нет, — качая головой, усмехнулся лейтенант в своей самоуверенной манере. — Я не позволю вам удалиться, дорогая мисс Роуэн. Ведь я полагал вас тихой скромной шотландской мышкой — тихим скромным ничтожеством, а вы совсем не такая. Отлично, отлично. — Его взгляд скользил по ее телу — он смаковал свое неожиданное открытие. — Укротить вас будет куда забавнее, чем я думал. Вы горячая штучка. В вас есть искра. И думаю, мне даже понравится опалить себе пальцы.


Глава 9


— Вы боялись его, лейтенанта.

Эта мысль была для Томаса откровением. В Индии он этого не видел — того, как темнеют ее глаза, как едва заметно учащается дыхание. А если и видел, ошибочно трактовал как нечто лестное себе самому. Он видел лишь то, что хотел увидеть.

В Индии она, казалось, слишком исполнена уверенности и осуждения в отношении столь прозаичного чувства, как страх. Разумеется, нисколько не казалась напуганной, особенно в тот момент, когда навела на лейтенанта пистолет точно заправский вояка.