Персиковые губы Катрионы расцвели радостной улыбкой.

— Замужем за наследником наваба? Значит, она принцесса. Ее следует поздравить — она добилась исполнения того, о чем мечтают почти все маленькие девочки в мире.

— Но не ты?

— О нет. Никакой разницы. Я хотела стать принцессой не меньше, чем любая девочка, рожденная в благородной нищете.

— Разумеется, нет! Ты отличаешься от прочих мэмсахиб как — позволь воспользоваться английским выражением — небо и земля.

— Прошу, хазур, не ставьте меня на пьедестал. Я человек. И у меня те же недостатки и стремления, что и у любой девочки на земле, будь она принцессой или нищенкой. — Ясные серые глаза потемнели и сделались как сталь. — Не думайте, что я из другого теста.


Глава 10


Это прозвучало как признание, которое должно было насторожить Томаса. Предостережение, которое следовало понять. Но он этого не сделал.

Вот показатель того, насколько далеко он зашел, чтобы воздвигнуть Катриону на высокий пьедестал, а потом недоумевать, почему она решила спуститься вниз.

Он сам придумал ее — она была не девушкой, а фантазией с волосами цвета красного золота. Придумал, как ответ на вопрос, который задал, сам того не зная. Эта девушка с серьезной улыбкой и стальным спокойствием, сноровкой скакать быстрее ветра на лошади, которую он предназначил именно для нее, с открытым и живым лицом, которое вспыхивало румянцем и радостью, была ответом его страстной тоске, что гнездилась в глубине самого потаенного уголка его сердца.

Он хотел, чтобы она стала частью его жизни. И не важно, какой ценой.

Теперь, с высоты прожитых лет, он видел, каким был одиноким. Так страдал от одиночества, что был готов забыть годы тренировки и рискнуть карьерой ради того, чтобы отдаться новому чувству к одной девушке, наполовину ирландке, наполовину шотландке. Немало мужчин, прибывших на Восток, приобретали страсть к опиуму или гашишу точно так, как Томас обрел страсть к Катрионе. Ему столь отчаянно хотелось с ней быть, что он послал к черту последствия. То, что началось как игра, превратилось в одержимость, необходимую для его существования как воздух, которым он дышал.

Много дней после их первой поездки он находил предлоги оставаться в Сахаранпуре, в то время как ему следовало отправиться на север, в Кашмир, — проверить, откуда дует ветер в узких долинах, где в Лахоре от имени своего магараджи правил некий Гулаб Сингх. Всего лишь брошенное небрежным тоном приглашение: «Возможно, мы прокатимся еще как-нибудь?» — и он назначал дни новых встреч, чтобы провести как можно больше времени с Катрионой Роуэн и детьми лорда Саммерса. Вдоль долины Доаб, забираясь и выше, в горы. Ехали, болтали и смеялись.

А еще он всегда был настороже. За ней наблюдал. Восхищаясь тем, как она держит себя с детьми, — с непринужденной дружественностью и чуткой заботой. Она была им предана. Может быть, чрезмерно. Готовая принести собственные желания в жертву их потребностям.

Нужно было изобрести приемлемый план, как бы увидеться с ней наедине.

Полковник Бальфур был настроен скептически.

— Ты намерен привести племянницу нового резидента компании, чтобы она познакомилась с Миной? Вошла в харим? — спросил он. — Что за игру ты затеял?

В тот вечер они беседовали по-арабски. Резких горловых интонаций языка было достаточно, чтобы еще раз напомнить Томасу, что у него есть другие, очень важные обязательства. В качестве Танвира Сингха ему надлежало играть в игру более серьезную, нежели ухаживание за девушкой-ангрези. И следить, чтобы слова, которые они произносили, не были подслушаны или поняты посторонними. Старая причуда полковника — он давным-давно приучил Томаса разговаривать на смеси языков, меняющейся каждый раз, во время встреч с глазу на глаз, которые чаще всего происходили в тени дворика, возле фонтана. Они сидели на мягких подушках, а журчание струй отвлекало каждого, кто в своей непочтительности попытался бы подслушать, о чем беседуют полковник и его большой друг Танвир Сингх.

Томас встретил мягкий укор полковника собственным замечанием:

— У вас не может быть возражений против этой девушки. Вы ее видели на званом обеде. Прекрасная и очаровательная. И бегума ее одобрила.

— Не совсем одобрила, Танвир, однако — да, бегума говорила о вашем посещении ее сада в ту ночь. Должен также спросить, Танвир, неужели ты считаешь разумным скрываться в саду с юной девушкой-англичанкой?

Это было совсем неразумно, но разве могло это соображение его остановить?

— Она не англичанка, она шотландка. И не такая, как другие девушки-англичанки. Она…

Вероятно, его старший товарищ осознал, что взывать к разуму Томаса бесполезно, поскольку попробовал подступиться по-другому:

— А что резидент компании, лорд Саммерс, сказал бы о том, что ты уводишь его племянницу в темноту сада? И о верховых прогулках каждое утро? И о приглашении сюда, чтобы посетить харим?

Ему бы помолчать и задуматься — это было второе предостережение насчет того, что о его прогулках и исчезновениях в обществе Катрионы Роуэн уже стало известно и сообщено полковнику. Что за ним и мисс Роуэн уже пристально наблюдают и о них вовсю судачат. Ему бы следовало оценить иронию того факта, что Танвир Сингх, который когда-то выстроил свою карьеру на основе точного понимания подтекста любого кажущегося праздным слуха, теперь сделался предметом домыслов и сплетен.

Но Томас не остановился. Не задумался. Не слушал.

Напротив, он продолжал, оправдывая рискованную затею с девушкой-англичанкой небрежным взмахом руки.

— Я не приглашал резидента. Я пригласил только мисс Роуэн. Это ее дело — уговорить дядю. — И он пожал плечами, чтобы показать полковнику, что исход дела ему совершенно безразличен.

— А что скажет Мина на подобное приглашение? Нет, не отвечай. Я знаю свою дочь — она будет в восторге. Но бегума? Спросил ли ты бегуму, можно ли тебе пригласить девушку-англичанку в ее дом? В ее личные покои?

— Спросил, ваше превосходительство. Разумеется, спросил. — Ему не хотелось понимать причину сдержанности полковника. — Мисс Роуэн не похожа на прочих мэмсахиб, которые презрительно морщат нос при мысли провести вечер среди туземцев. Она не хочет тратить время, сидя в стенах резиденции или выезжая на успокоительные прогулки верхом по чисто выметенным дорожкам гарнизона. Она хочет видеть Индию и понимать ее так же, как вы и я.

— Танвир, сынок, послушай, что ты говоришь! Ты и я — вымирающая порода. Чтобы в наши-то дни, в юном возрасте и при нынешнем политическом климате, она стала такой, как мы? Ты жаждешь невозможного.

Томас знал, что полковник Бальфур прав. Но по-прежнему шел напролом, мучительно ища оправдания собственным желаниям.

— Я знаю, что мне нельзя проводить с ней время. Вот почему я хочу познакомить ее с бегумой и Миной. У нее появятся подруги, а я смогу умыть руки. — И Томас намеренно сменил тему беседы, заговорив о том, что наверняка заинтересовало и заинтриговало бы полковника. — Я не могу больше задерживаться здесь. Атмосфера при дворе магараджи, Пенджабского Льва, явно сгущается. Поговаривают о новой войне.

Полковник Бальфур немедленно навострил уши — пошел серьезный разговор.

— Ага. А что там враги магараджи Ранджита Сингха? Что скажешь о хане из Кабула или о его старинном враге, шахе из Пешавара?

Томас был рад, что шум фонтана скрывает их разговор от любопытных ушей.

— О Кабуле пока ничего, но в Лахоре говорят, что шах Шуджа Дуррани лишь марионетка, которая будет делать то, что велит Пенджабский Лев. — Но собственное внимание Томаса отвлекалось, и он мечтательно глядел на запертые ворота, которые вели во дворец. — Но сначала позвольте мне увидеть, как мисс Роуэн будет представлена дамам из харим. Затем мы снова поговорим и о Кашмире, и о Пешаваре.

— В самом деле? — Полковника нелегко было сбить с толку. — А когда мы поговорим о лорде Саммерсе? И о том, что ты должен ему рассказать, да все откладываешь?

— Его превосходительство был полностью информирован о положении в Пенджабе и о возможных последствиях для компании.

— Танвир. — Ментор сверлил его мягким всепроникающим взглядом, давая понять, что Томасу никого не обмануть своими двойными речами. — А он понимает, откуда растут ноги у тех сведений, которые ты ему приносишь? — Это было так похоже на полковника — соблюдать осторожность даже там, где они наедине. Звук, с которым отворились огромные резные ворота, ведущие на улицу, показался Томасу прекрасной музыкой.

— Позже мы поговорим еще, потому что я вижу нашу гостью у ворот.

— Твою гостью, не мою. Что ж, иди. Я не добьюсь от тебя ничего интересного, пока ты не успокоишься на ее счет. А я пойду сказать своим дамам, что гостья уже прибыла. Однако слушай меня внимательно, Танвир. Оставь ее на попечение женщин и впредь забудь о родственниках резидента. Ты играешь в очень опасную игру.

Но Томас не слушал его. Почти не слушал. Он поспешил — нет, спешить не стал, хотя хотел. Хотел бегом преодолеть то пространство, что их разделяло, и оказаться рядом с ней. Но выдержка не подвела — по крайней мере так ему казалось, — и он поднялся медленно, с достоинством, и учтиво поклонился хозяину, прежде чем прошествовать навстречу мисс Катрионе Роуэн и встретиться с ней на середине двора. И с удовольствием отметил, что она сама поспешила ему навстречу.

— Танвир Сингх. — Ее глаза сияли на бледном овале лица. — Благодарю за то, что устроили для меня этот визит.

— Мэмсахиб. — В знак приветствия он взял ее руку. — Ты здесь желанная гостья.

И не успев подумать, он поддался порыву и уступил влечению. Опустил голову и коснулся губами ее руки — простое прикосновение губ к нежной, шелковистой коже на сгибе запястья, ничего больше. Ее кожа источала легкий аромат лимона, и он закрыл глаза, вдыхая этот запах. Голова поплыла, как будто он пил запретные алкогольные напитки. Он был сражен.

Сражен самым глупым и опасным образом, и наваждение все набирало силу. Теперь ему хотелось потереться щекой о пахнущую лимоном нежную кожу. Перевернуть запястье и расстегнуть пуговицы, несущие строгую охрану ее рукава. Провести языком и зубами по чувствительным жилкам. Погрузиться в мягкую глубину этой огненноволосой богини-воительницы из его снов.

Но Томас этого не сделал. Ведь он был джентльменом. И он выпрямился.

Ее веснушчатое лицо пылало ярким румянцем.

— Благодарю, хазур. Я сама изрядно волнуюсь. — Она говорила мягко и едва слышно — удовольствие уже просыпалось в ней. Она пристально поглядела на него, а потом отвернулась и обвела взглядом почти пустой дворик. — Здесь никого нет? Я думала, что встречу хозяйку дома и ее дам. Место кажется безлюдным. — Похоже, она уже начинала обретать душевное равновесие.

Он был бы рад, окажись дворец в самом деле безлюдным местом. Тогда бы она досталась только ему. Но, разумеется, сейчас за ними пристально наблюдали любопытные обитательницы зенаны.

— Твоя шотландская выносливость позволяет тебе путешествовать по городу в полуденный зной, когда все прочие клюют носом на своих диванах.

— О нет! Неужели я прибыла в неурочный час, когда все отдыхают? Но я не могла прийти раньше, не убедившись, что дети под надежным присмотром или легли вздремнуть.

— Это не важно. — Он улыбнулся, прогоняя ее тревогу. — В зенане всегда время отдыха, а Мина сгорает от нетерпения, чтобы с тобой познакомиться. Как и бегума.

— Мина? Ее так зовут? Как очаровательно. Но каков же ее титул, чтобы я могла обращаться к ней надлежащим образом?

— Сгодится просто «Мина», пока она здесь, среди родных. Я знаком с полковником с того дня моей юности, когда приехал в Сахаранпур и привел на продажу несколько лошадей. Он взял меня под свое крыло. Он был мне как отец, а его семья, его дети — как братья и сестры мне. Иначе мне бы не войти в зенану, женскую половину. Но теперь, когда Мина замужем за сыном ранпурского наваба, я почти не вижусь с ней.

— Но, должно быть, очень изысканна, раз она принцесса? Меня никогда еще не представляли ни одной из них, принцесс. У меня приличный вид?

Томас позволил себе удовольствие притвориться, что строго оценивает уместность ее графитово-синей амазонки, — ему не нравился этот цвет, слишком серый, на его вкус, зато восхищал покрой корсажа и жакета, который сидел на фигуре как влитой, подчеркивая тонкую талию и вздымающиеся…

«Проклятый шакал».

— Не нужно так стесняться, мэм. Пусть Мина и принцесса, но она женщина, как и ты.

— Едва ли. — Ответная улыбка девушки сопровождалась грустной гримасой. — Боюсь, вы слишком много времени проводите исключительно в мужском обществе, чтобы понять. Моя тетя всего-навсего замужем за третьим сыном герцога, но презирает моих родственников сверх всякой меры — особенно предков по отцовской линии, поскольку по матери я, как и она, числю в предках герцога Гамильтона. И если даже леди Саммерс столь пристрастна в вопросах крови, могу лишь представить, что о моем низком происхождении подумает супруга принца.