— А еще у него две здоровые руки. — Теперь Катриона дрожала, едва сохраняя самообладание. Однако она пока могла держать себя в руках. — И у его пистолетов есть капсюль. Они гораздо надежнее обычных кремневых. Итак, — краем глаза она попыталась оценить реакцию Беркстеда, — я полагаю, нам лучше замять эту тему, если мы надеемся остаться в живых, не так ли?

Абсурдность ее рассуждений на минуту сбила Беркстеда с толку — теперь пистолет давил на ее горло чуть меньше. Достаточно, чтобы она смогла чуть повернуть голову и краешком глаза увидеть, как Беркстед облизывает пересохшие губы.

— Никаких «мы», мышка. Я убью вас обоих.

Должно быть, у Беркстеда в свое время не было приличной гувернантки. Потому что он не учился математике. Застрелить нужно двоих, а пистолет был один, — значит, всего два выстрела. Один из них с ее помощью уже дал осечку, курок второго ствола не взведен. Может быть, у Беркстеда имелся второй пистолет, которого она не видела и не чувствовала спиной, когда…

О Господи, она совсем забыла.

Итак, положение было таково. Томас на ступеньках с длинноствольным пистолетом всадника и Беркстед, приставивший к мягкой плоти под подбородком Катрионы свой двуствольный каретный пистолет. И она, одной рукой держась за канат колокола, а другой вцепившись мертвой хваткой в спусковой механизм пистолета Беркстеда.

А затем она поскользнулась на ступеньке, сделав резкое движение вниз. На секунду, но ее оказалось достаточно.

Раздался грохот такой оглушительной силы, что их с Беркстедом припечатало к стене. В этот страшный миг Катриона ощутила отдаленную боль, оцепенение, как будто лошадь ударила ее копытом в грудь. В воздухе висела сернистая вонь черного пороха.

А затем Беркстед издал животный крик смертельной боли и тоски.

Но Катриону не отпустил. Он держался за нее, прижимая к себе еще крепче, вместо того чтобы оттолкнуть. Катриона была его щитом. Теплая жидкость — его кровь и жизнь — текла по ее спине, намочив платье.

— Выстрелишь еще раз, и я сделаю так, что пристрелишь ее. — Голос Беркстеда дрожал от нестерпимой боли.

Стоя ниже на ступеньках, Томас не отвечал, а тем временем Катриона и Беркстед стояли в десяти футах от верхней площадки колокольни. Томас прятался внизу, а раненому Беркстеду, похоже, не хватало сил подняться выше. А больше идти было некуда.

Время пришло. Сейчас. Прежде чем Беркстед скажет что-нибудь еще или обдумает следующий свой шаг. Или начнет действовать Томас.

Катриона вознесла небу краткую молитву. Хотя зачем Богу, которому она давно перестала молиться, помогать ей сейчас? Этого она не знала, но заговорила:

— Томас!

Он немедленно ответил тихо, уверенно, и сказал именно то, что она хотела услышать.

— Я знаю.

И Катриона перестала рассуждать, а просто поверила.

Ухватившись покрепче за канат и за ствол оружия, она сказала Беркстеду:

— Твой пистолет я разрядила.

Беркстед прошипел грязное ругательство прямо ей в ухо. И под ее ладонью его рука напряглась, спуская курок. Ничего не произошло, даже щелчка не последовало, и он сделал следующую попытку. Тщетно! Снова и снова отводил он спусковой крючок, пока рука, державшая Катриону, не ослабла. Этого было достаточно, чтобы она могла двигаться. Чтобы смогла прыгнуть.

Оттолкнувшись от Беркстеда, Катриона перепрыгнула через перила, хватаясь за канат точно обезьяна на дереве. Перелетела через пустоту, больно ударившись о край лестницы напротив. Стоя у перил, Беркстед поносил ее на чем свет стоит. Он опустил пистолет, будто собираясь его выбросить, но не бросил.

Как же она глупа! Она сделал ставку на то, что он забудет про второй ствол пистолета. Поставила собственную жизнь против того, что он не сумеет снова взвести курок и застрелить ее. Или, что еще хуже, Томаса.

Беркстед держал равновесие, ухватившись за перила.

— Я отправляю тебя в ад, мышь!

Но жизнь ушла из него — глаза остекленели и затуманились. Пуля Томаса нашла цель в груди Беркстеда, чуть пониже плеча. У шакала совсем не оставалось сил. До Катрионы вдруг дошло, и это был миг предельной ясности и спокойствия: ей не нужно ничего делать. Здесь Томас, и он ее защитит. Она больше не одна.

Обхватив канат ногами, она ослабила хватку и сделала то, что подсказывало сердце. Земное притяжение сделало остальное.

Она падала. Подвешенная на миг в воздухе, она видела мертвенно-бледное лицо Беркстеда всего в нескольких ярдах выше. Оглушающий выстрел разорвал тишину. Закрыв глаза, она рухнула в бездну.


Катриону спасло то, что она запуталась в своих юбках. Стремительно скользя вниз по канату, сдирая кожу с ладоней, летя сквозь воздух, который вдруг сделался тяжелым и вязким, как жидкость, она чувствовала себя акробатом в парижском парке, который хватается за трапецию. Длинные юбки взлетели вверх и запутались на канате, замедлив ее падение.

Потом воздух стал почти невесомым и все вокруг закружилось точно в хороводе. Канат понес ее вбок, прямо на перекрестную балку, которая и вышибла дух из ее легких. Все окрасилось в красный и темный — перед глазами Катрионы стоял только цвет крови.

Она разжала руки, уступая болезненному оцепенению, сковавшему грудь. А затем легкие попытались втянуть воздуха, и Катриона почувствовала удушье. Ворот платья, простого прочного повседневного платья, стянул ее шею точно удавка.

И это потому, что кто-то вцепился в ее платье сзади. Тянул материю, чтобы перевалить Катриону через перила. Она упала прямо ему в руки. Томас!

Он прижимал ее к груди. В одном кулаке зажата ткань платья, другая бережно обнимает ее голову. Он упал на колени, привалившись к стене, прежде чем они оба неловко рухнули на деревянные ступени.

Катриона пока не понимала, на каком она свете. Каждая косточка, каждая мышца ныла, и каждая на особый лад. В ушах стоял звон, как будто она сидела внутри церковного колокола. Откуда-то издалека накатывала боль, как усталая волна. Но Катриона была жива. С ней все было хорошо.

Все закончилось.

Ее словно накрыло тяжелым облаком. Неужели это долгожданное облегчение? Закрыв глаза, Катриона сосредоточилась на том, чтобы восстановить дыхание. Внизу раздавались голоса, отражаясь от каменных стен узкого колодца колокольни. Там было полно народу — Катриона даже не ожидала, что их будет так много. Виконт Джеффри, ледяным голосом отдающий приказы. Егерь мистер Питерс, с его рассудительными, практическими советами. Кучер Верзила Хэм и прочие с конюшен, прикидывающие, как снять дверь с петель, чтобы вытащить тело.

Тело. Беркстед!

Но к ним никто не подошел, и слава Господу.

Она открыла глаза, чтобы увидеть пару длинных ног в поношенных, но отлично начищенных дорожных сапогах. Ноги запутались в ее юбках. Вот так и они оба сплелись воедино. В горе и в радости.

Он слегка отодвинул ее от себя и заглянул под завесу волос, которые упали ей на лицо.

— Ты ранена?

— Нет. Или да. — Катриона покачала головой, не в силах заставить себя взглянуть в лицо Томасу. — Но мне кажется, меня сейчас стошнит.

Он перевернул ее так, что голова оказалась меж его колен.

— Ты ударилась?

— Нет, — сумела выдохнуть она. Беглого осмотра было достаточно, чтобы убедиться в отсутствии существенных повреждений. — Нет.

— Отлично. Тогда просто дыши. — Томас ничего больше не сказал. Но Катриона слышала его тяжелое дыхание. А затем он привел в порядок волосы, которые выбились из пучка, когда ее тащили через все поместье, а пистолет упирался ей в челюсть; нежно растер шею сзади, и это было очень приятно. Так мог бы поступить Танвир Сингх. Или по крайней мере тот Танвир Сингх, которого она полюбила.

Однако это был один и тот же человек. Один мужчина. Мужчина, который пришел ей помочь. Именно так, как она и надеялась.

Желудок постепенно отпускало. Ее охватило огромное облегчение, унося остатки сил. Кости словно превратились в желе. Зато они оба были спасены! Должно быть, Томас застрелил Беркстеда. Сделал то, что намеревался сделать. И она сделала то, что хотела сделать. Все было закончено.

Разве? Кое-что еще оставалось.

— Мне нужно сказать тебе кое-что.

— Беркстед мертв. Он больше не причинит тебе вреда, Кэт. Что бы ты ни сказала, это уже не столь важно. — Его рука осторожно погладила ее под подбородком, будто Томас хотел убедиться, что она в самом деле невредима.

— Пусть Беркстед мертв, но он еще может причинить нам и вред, и боль. Ведь ты слышал его слова. — Чувство вины так переполняло ее, что она уже не могла что-либо отрицать. Жестокие, беспощадные угрызения. Стыд, тяжким камнем вины угнездившийся в трещинах ее души. Отвратительная правда, от которой она пыталась убежать долгие годы.

Катриона всегда знала, что однажды правда настигнет ее.

Сегодня такой день настал.

Но не здесь, где в воздухе витает дым пороха и запах смерти, а холодные каменные стены смыкаются над ее головой.

— Мне нужно выйти отсюда. Мне нужен воздух.

Он выполнил просьбу: проворно подхватив ее на руки, понес вниз по крутым ступенькам и вон из церкви, пока они не очутились в тишине и уединении сада. Там нашлась скамья, и они сели. Катриона оказалась у Томаса на коленях.

Она неуверенно начала:

— Некоторое время назад — в Сахаранпуре — Беркстед заявил, что узнал нечто такое, что в Шотландии было моим позором. — Катриона закрыла глаза. — И сказал, что, если я не выйду за него, он всем сообщит, что в Шотландии меня разыскивают за убийство.

— Тише, Кэт. — Томас обнял ее покрепче. — Всем известно, какой он негодяй. Разумеется, он сам выдумал это убийство. Если ты думаешь, что я поверил бы в его отвратительную выдумку… Он сказал бы что угодно, чтобы тебя опорочить, и врал направо и налево…

— Нет. — Она не смотрела на Томаса. Не хватало смелости. Но она видела его мысленным взором, как он сидит, склоняясь над ней, ероша волосы столь трогательным жестом усталого отчаяния. Он так добр к ней! Почти всегда был таким добрым…

— Это не ложь. — Катриона почти не слышала звука собственного голоса, вырывающегося из пересохшего, как бесконечная пустыня, горла. Никогда больше не знать ему живительной влаги.

Потому что, когда она исполнилась стальной решимости и собрала в кулак остатки храбрости, чтобы поднять глаза, Томас смотрел на нее, и во взгляде его было нечто недосягаемое ее пониманию. Предательство, отчаяние казались теперь несущественными. Перед Катрионой разверзся ад. Тот его круг, куда, видимо, отправляли людей вроде нее, которым хватило безрассудства отвергнуть такую любовь, как та, что предлагал ей Томас.

Он отвел взгляд и посмотрел в небо, где сквозь тучи пробивался ясный солнечный луч. Щурил глаза, очевидно, предпочитая страдать от слепящего света, нежели смотреть на нее. Но Катриона глаз не отвела. Это была прекрасная возможность смотреть на него. Она была вольна это делать, поскольку никакие посторонние глаза не смотрели на них, а требовательный взгляд Томаса был устремлен в сторону. Чужой и знакомый человек одновременно, этот красавец англичанин, который и выглядел, и смеялся, и целовал ее как Танвир Сингх.

Ей хотелось закрыть глаза. Наступал момент откровения — момент, когда Томас наконец увидит ее такой, какая она есть на самом деле. Но Катриона глаз не закрыла. Она была готова встретить с открытыми глазами то, что заслуживает. И вынуждена это признать, в конце концов.

— Это правда. Я убийца. Я убила своего отца.


Глава 24


Кэт начала дрожать всем телом. Томас не мог определить, был ли это шок, реакция на смерть Беркстеда — пуля Томаса проделала в нем дыру, однако именно действия Кэт привели негодяя к встрече со смертью, или тяжкий груз признания. Он снял с себя плащ и набросил ей на плечи.

— Все хорошо, Кэт, — сказал он, крепко обнимая девушку. — Он больше не причинит тебе зла. Он мертв.

Она передернула плечами, словно отвергая возможность даже слабого утешения.

— Нет, нехорошо. Он же мертв.

Томас не знал, что сказать на это лишенное всякой логики заявление, но рук не разжал. Его большие натруженные ладони всадника гладили ее узкую напряженную спину. Пытались согреть ее руки. Он терпеливо ждал, пока ужас не отпустит ее.

— С тобой все будет хорошо, Кэт. Обещаю.

— Нет. — Она сбросила с себя его руки, пытаясь вздохнуть поглубже. Но вид у нее был несчастный. Кэт была бледна и растеряна, как тогда, когда Томас затащил ее под живую изгородь. Потом подняла на него взгляд и посмотрела ему в лицо — глаза ее, утратив былую мягкость, смотрели теперь жестко и сурово. В ее потемневших глазах Томас видел нечто большее, чем страх. Ненависть к самой себе — вот что это было.