– О, вальс… – заметила мисс Батлер, когда музыканты снова заиграли. – Ах, я так люблю вальс!

Граф Раштон бросил на сына выразительный взгляд, и тот посмотрел на закружившиеся по паркету пары. Себастиан всегда любил танцевать. Прошлой весной он, не раздумывая, пригласил бы мисс Батлер на танец и постарался бы, чтобы они оба получили удовольствие от каждого па, от каждого движения. Но в последние пять месяцев Себастиан ни разу не танцевал и сейчас очень сомневался в том, что сможет достойно повести свою партнершу в туре вальса.

Воцарилось неловкое молчание. Лорд Даллинг откашлялся, а его дочь вновь улыбнулась.

– Мистер Холл, вы ведь недавно вернулись из Германии, не так ли? – спросила она, и ее личико в форме сердечка в очередной раз просияло. – Мой отец говорил, что по протекции самого господина Листа вы занимали довольно престижную должность в Веймаре.

– Вы весьма осведомлены.

– Но вы уехали из-за разногласий с музыкальной комиссией?

– Они хотели переделать одну из моих опер. Я был против.

– Ну разумеется!.. – Мисс Батлер восторженно хихикнула и тут же добавила: – Не думаю, что служба в Патентном бюро будет такой же интересной, как написание музыки при дворе Веймара.

– Вы правы.

– Так, значит, вы намереваетесь вернуться к выступлениям?

– Вполне вероятно. – Да, он намеревался. Но вот сможет ли – это был уже совсем другой вопрос.

Себастиан знал, какие слухи ходили о его отставке: якобы после яростных перепалок, связанных с постоянным контролем над его творчеством, он со скандалом оставил должность директора придворного театра. Потом члены комиссии уговаривали его вернуться, но он отказался и сбежал, скрывшись в доме великой герцогини Ирины Павловой, которая в свое время рекомендовала его Листу. Конечно же, весь Веймар считал, что герцогиня – его любовница, хотя эта дама и была старше Себастиана лет на десять.

Во всех этих слухах не было ни крупицы правды, но обществу понравилась столь романтическая история, оказавшаяся для Себастиана в каком-то смысле спасительной, так как слухи были вполне беззлобные и даже отчасти интригующие… Зато поистине ужасным был скандал, вызванный разводом его родителей; причиной же разрыва оказалась графиня, которая, как выяснилось, покинула семью из-за любовной связи.

Однако сейчас, спустя три года после скандала, Раштон восстанавливался и политически, и социально и готов был пресечь любые слухи, какими бы безобидными они ни были.

Лорд Даллинг с дочерью извинились и направились к буфету. Себастиан почувствовал на себе исполненный недовольства взгляд отца.

– Почему ты не пригласил ее на танец? – спросил граф. Ответа не последовало, и Раштон продолжил: – Между прочим, эта девушка прекрасная кандидатура для женитьбы. Хорошо образованная, уважаемая. Ее отца прочат на должность следующего министра иностранных дел. Вы бы с ней прекрасно подошли друг другу. – Граф прищурился и внимательно посмотрел на сына. – Или разыщи дочь Смайта на балу у леди Ростен. Если только ты не собираешься там выступать…

Едва уловимая насмешка, прозвучавшая в последней фразе отца, царапнула по нервам Себастиана, и тот буркнул:

– Не собираюсь.

– Тогда к чему все эти хлопоты по доставке твоего пианино в Музыкальное общество?

– Пианино общества нуждается в ремонте, поэтому я предложил им свой инструмент.

По крайней мере хоть это было правдой. Но конечно же, Себастиан не мог открыть отцу истинную причину, по которой искал Гранвилла Блейка в помещениях на Ганновер-сквер. Иначе пришлось бы раскрыть конфиденциальную информацию, доверенную ему Дарайусом.

«Никому не рассказывай, что ты ищешь». Эта фраза из письма брата не выходила у Себастиана из головы. Впрочем, выполнить просьбу Дарайуса было не так уж трудно, ибо он имел весьма смутное представление о том, что же, собственно, искал. Да его это и не очень-то интересовало. Сейчас, после многочисленных тайных визитов к докторам и последующих операций, призванных восстановить гибкость поврежденных пальцев, Себастиана волновало лишь одно – чтобы денег Дарайуса хватило на оплату медицинских счетов.

Он все еще ощущал на себе взгляд отца. Несмотря на спокойно-равнодушное выражение лица, позволявшее скрывать мысли, у графа Раштона был такой пронзительный взгляд, что казалось, он видел насквозь. Поскольку же Себастиан оказывался под воздействием этого взгляда множество раз, ему не оставалось ничего другого, кроме как отвернуться.

Отец схватил его за руку и спросил:

– Что с тобой происходит?

– Вероятно, что-то происходит. Поскольку я не собираюсь жениться на скучной и совершенно неинтересной мне дебютантке.

– Раньше ты гонялся за скучными дебютантками, – возразил Раштон. – Но сейчас, после возвращения, ходишь мрачный как побитая собака. Однако я не могу допустить, чтобы в свете стали сплетничать о том, что после Веймара ты стал игнорировать женское общество.

– Ты не можешь допустить, чтобы о нашей семье вообще что-либо говорили, – ответил Себастиан, высвобождая руку. – Ты стал хуже Александра. Но ему-то хотя бы удалось избежать скандала.

Себастиан приготовился к тому, что на него обрушится гнев отца, но Раштон лишь покачал головой.

– Александр избежал скандала благодаря Лидии.

– Он не навлек бы на себя неприятностей, если бы не познакомился с Лидией, – заметил Себастиан и тут же нервно сглотнул, так как ему стало стыдно за свои слова. Проклятье! Ведь он сам поощрял интерес Александра к этой красавице, которая к тому же была талантливым математиком. Он понимал, что его брату нужна такая женщина, как Лидия. И тот факт, что Александр с Лидией весьма удачно избежали скандала, стал прекрасным доказательством прочности их отношений.

Себастиану вдруг ужасно захотелось отойти от отца, но бесчисленные гости перекрыли выход из бального зала. Тут музыканты заиграли котильон, отчего-то зазвучавший слишком уж неприятно. Себастиан сжал больную руку, потирая большим пальцем согнутый мизинец и шрам, наискосок пересекавший ладонь.

– Александр нашел себе подходящую женщину, – сказал Раштон. – Женщину, которая сделала его лучше, сделала его порядочным человеком. Предлагаю тебе поступить так же.

– То есть как ты? – съязвил Себастиан. Ему хотелось, чтобы отец рассердился и наконец-то превратился в противника, с которым можно было бы сражаться.

Но Раштон вдруг помрачнел и, оглядев танцующие пары, со вздохом проговорил:

– Нет, не так, как это сделал я. Твоей матушке было безразлично, что думают о ней люди, и она совершенно не задумывалась о том, какие последствия могут иметь ее решения для других. – Граф криво усмехнулся. – Черт возьми, в конечном счете ей стала безразлична даже семья.

Себастиан не мог с этим не согласиться. До сих пор ничего не было слышно о бывшей графине Раштон, которая опозорила их семью, вступив в связь с русским офицером. После того как Раштон развелся с ней, она покинула Англию и детей, чтобы жить в грехе со своим любовником, и никто не знал, где она сейчас.

А для семьи, как и для всех, эта женщина была мертва, и граф даже никогда не упоминал ее имя – словно ее и не существовало вовсе. Себастиан часто спрашивал себя, вспоминали ли его братья и сестра о матери. Сам-то он постоянно вспоминал о произошедшем. И конечно же, он никак не ожидал такого предательства от своей матери, всегда казавшейся ему женщиной во всех отношениях идеальной – пожалуй, даже слишком уж правильной.

Граф и графиня передали своих пятерых детей на попечение нянек и гувернанток, а затем мальчиков отправили в школу, и ничто в подобном воспитании детей не могло подготовить их к неожиданному скандалу – любовной связи их матери и последовавшему за этим разводу родителей.

Кэтрин, графиня Раштон, казалась самим совершенством, которым надлежало любоваться, но лишь издали; ее можно было сравнить с затейливым морозным узором на оконном стекле – прекрасным, но холодным на ощупь. Оттаивала она только в те моменты, когда садилась за пианино.

– Найди женщину, представляющую противоположность твоей матушки, – продолжал Раштон, – и ты построишь свой брак на гораздо более прочном основании, чем это сделал я.

Себастиан не ответил, и отец, чуть нахмурившись, шагнул к нему поближе.

– Имей в виду, Бастиан, я предлагаю тебе серьезно подумать над моими словами, потому что… поверь, я пойду на крайние меры. Я готов лишить тебя содержания и даже наследства, если ты не свернешь с того недостойного пути, по которому идешь сейчас. – С этими словами граф Раштон резко развернулся и направился в комнату для игры в карты.

Себастиан поморщился, злясь на себя из-за того, что угроза отца, к сожалению, подействовала на него. Пять месяцев назад он рассмеялся бы и отправился флиртовать с какой-нибудь женщиной – не важно, порядочной или нет – с любой, которая привлекла бы его внимание. И никакие слова отца не повлияли бы на его желание жить так, как ему хотелось. А теперь…

Себастиану вдруг показалось, что в зале ужасно душно, и он направился в соседнюю комнату, откуда имелся выход в сад. Александр помог бы ему с деньгами, если бы он попросил, но попросить – значит, раскрыть гораздо больше, чем хотелось. Более того, своей просьбой он осложнил бы жизнь Александру, теперь наслаждавшемуся покоем. К тому же он таким образом бросил бы вызов отцу и, по сути, заставил бы Александра сделать то же самое.

Себастиан тяжко вздохнул. Не впервые он испытывал зависть при мысли о своем старшем брате – тот умел «приводить дела в порядок». Если бы Александр оказался в таком положении, он бы все поставил на свои места одной лишь силой воли, если бы не нашлось другого способа. И он не уступил бы давлению отца, что бы ни случилось. Но ведь и тот никогда бы не выдвинул Александру подобный ультиматум… После скандала и развода успехи Александра лишь подчеркивали неудачи отца. И теперь, когда назначение графа Раштона на должность заместителя министра внутренних дел несколько повысило его престиж, ему захотелось заставить всех остальных членов семьи последовать положительному примеру Александра.

И начать он решил с Себастиана.

Глава 2

Минувшей ночью она вновь мечтала о нем. Встретив Себастиана Холла впервые за прошедшие десять лет, Клара постоянно думала об этом человеке. Когда-то, в прошлом, это был красивый молодой музыкант, чей взгляд лучился улыбкой и чьи изящные руки порхали по клавишам пианино словно птицы. И сейчас Клара вспоминала себя в те далекие времена, когда она с Уильямом и матерью жила на заколдованной земле Уэйкфилд-Хауса, где все они наслаждались погожими солнечными днями. Она вспоминала о поросших травой холмах, возвышавшихся вокруг неотесанных камней Уэйкфилд-Хауса, вспоминала о полевых цветах, пробивавшихся к свету ароматными группками, а также о белой морской пене, набегавшей на прибрежный песчаник извилистого побережья. И Себастиан Холл был неразрывно вплетен в ткань этих воспоминаний, потому что именно там, в Дорсетшире, Клара впервые встретила его.

На балах и званых обедах он очаровывал всех красотой своей игры и собственным обаянием. Клара же наблюдала за ним со стороны, искренне восхищаясь молодым музыкантом. Ей нравилось, что он смотрел людям в глаза, когда разговаривал с ними. Он всех слушал внимательно и весело смеялся чьим-либо шуткам. При этом он нес свой талант, словно рыцарский плащ, завещанный ему великим предком. И конечно же, Себастиан прекрасно сознавал, что ему выпало счастье обладать редкостным талантом.

Невольно вздохнув и очнувшись от этих грез, Клара вспомнила, что за прошедшие десять лет все это безвозвратно ушло. Ушло для нее и, похоже, для него – тоже. Но почему? Как это случилось?

Встреча с Себастианом в доме на Ганновер-сквер разбудила ее любопытство, и Клара решила во что бы то ни стало узнать, что же с ним случилось. Теперь, когда мечты все еще липли к ней словно нити паутины, это решение почти уняло боль утраты.

Быстро одевшись, Клара ополоснула лицо холодной водой, и это тотчас ее взбодрило. Ничто не могло отвлечь ее от цели – даже мысли о человеке, который некогда казался ей олицетворением всего самого лучшего, олицетворением всего того, о чем она мечтала.

Клара вытерла лицо полотенцем и взяла деревянную коробочку со своего туалетного столика. Открыв крышку, полюбовалась содержимым: дюжиной атласных ленточек: красных, желтых, синих, зеленых… настоящая радуга! – и вывалила их на рубцеватую поверхность старого стола. Ленты легли на столешницу цветастой горкой, напоминавшей комок паутины какого-нибудь экзотического паука. Клара пропустила сквозь пальцы красную ленточку, затем зеленую и все остальные… Ей казалось, что каждая ленточка ощущается по-особому (хотя она и понимала, что на самом деле это не так). Красная ленточка была скользкой и теплой, текстура зеленой ленточки напоминала молодой листочек, желтая была грубоватой – как кожура лимона, а голубая походила на безоблачное летнее небо.