Я в замешательстве, чуть не плачу. Что он там делает? Шлепанье явно набирает обороты. Женщина увеличивает ритм, и ее удары усиливаются. Я почти слышу равномерные удары, когда она опускает свой инструмент. Это, наверно, ужасно болезненно. Как кто-то может добровольно это терпеть? Кто, бога ради, может желать такое?

Вновь все неожиданно меняется. Она сталкивает мужчину со своих колен и раздвигает ноги. Он становится на колени между ними. На этот раз он склонился над ее левым коленом, а его ноги расположились под ее правой ногой. Она взяла в руки другой предмет, более широкий и плоский. И снова принялась за дело, с силой опуская его на ягодицы мужчины. При каждом ударе предмет выглядит как кастаньеты, и я понимаю, что он состоит из двух плоских наконечников, которые хлопают друг об друга во время соприкосновения с телом. Это наверняка вызывает невероятную боль и ощущение жжения от каждого следующего удара. Однако мужчина все еще неподвижен. Лежит на животе в абсолютном подчинении у женщины. Он, кажется, крепко сжимает ее левое бедро и безмолвно принимает наказание. Около 20 минут она порет его регулярно как по часам, в постоянном ритме. Я слышу удары в моей голове, когда она поднимает свое орудие и бьет, поднимает и бьет.

Потом сцена снова меняется; он скатывается на пол и лежит там, пока она встает и двигается по комнате. Судя по тому, что он навалился на нее всем своим весом, и она выдержала, подозреваю, что она крепкая. Женщина снова что-то говорит. Мужчина перебирается на сиденье и ложится на живот, разведя ноги в стороны. Он поднимает руки и кладет их на два странных остроконечных подлокотника, на которые я обратила внимание, впервые увидев это «кресло». Так вот для чего они нужны. Вот почему оба расположены с одной стороны сидения.

Женщина приближается к нему, прихватив какие-то лоскуты ткани с бокового столика – шарфики? – и быстро привязывает его запястья к подлокотникам. Берет со стола другое приспособление. На этот раз длинный ремень, похожий на пояс, хотя я не вижу на нем пряжки. Она несколько раз рассекает им воздух, без сомнения, создавая свистящий звук, чтобы дополнительно помучить свою жертву. Я уже знаю, что за этим последует, и с трудом могу смотреть на это. Однако не могу удержаться. Кожаная плеть взметается вверх на всю длину и с громким щелчком опускается на обнаженные ягодицы распластанного на табурете мужчины. Один раз, два, три, и она все продолжает хлестать его не дрогнувшей рукой. Могу только представить, какую боль приносит ощущение удара хлыстом о кожу – особенно после предыдущих пыток другими инструментами. Это, должно быть, просто невыносимо. Безусловно, он уже, наверно, близок к обмороку или сходит с ума от страданий.

Может, стоит вызвать полицию? Эта мысль промелькнула в голове, и я взглянула на телефон. И что я скажу? Срочно, женщина бьет человека в квартире напротив, вы должны остановить ее! Но он явно этого хочет. Выбить дурь из кого-то, кто сам этого хочет - незаконно?

Что-то подсказывает мне, что вызывать полицию будет неправильным шагом. Очевидно, что мужчина мог остановить все при желании. По крайней мере, он мог сделать это до того, как ему связали руки. Все по обоюдному согласию.

Я в ужасе закрываю глаза. Доминик, это то, что ты хочешь? Я помню, что он учился в школе-интернате. Возможно, когда он был мальчиком, его кто-то порол, и это послужило толчком к возникновению этого непонятного желания. Это, всего лишь, гипотеза, но другой у меня нет.

Когда я открываю глаза, порывы легкого ветра полощут занавески так сильно, что фигуры становятся размытыми и неразличимыми пятнами.

Я рада этому, не хочу больше смотреть. С меня достаточно.

Понятия не имею, как взгляну завтра в лицо Доминику… после всего, чему я стала свидетельницей.

Глава 8

Неделя вторая


На следующий день, когда Доминик зашел за мной в обещанное время, я была готова к выходу. Солнце ярко светило, и за окном был еще один жаркий летний день. Не припомню, когда последний раз шел дождь. Утром по радио даже предупреждали об опасности засухи, если погода не изменится в ближайшее время.

Беспокойство о погоде – последнее, о чем я беспокоилась, открывая дверь Доминику. Он выглядит бодрым. На нем белая льняная рубашка, светло-коричневые шорты и белые пляжные туфли, а глаза скрыты за черными РэйБэнами. Он широко улыбается, когда видит меня.

- Ух, вау, ты выглядишь великолепно.

Я покрутилась на месте:

- Благодарю. Надеюсь, мой наряд подойдет.

- Идеально. Пора идти. На сегодня я подготовил для нас насыщенную программу.

Кажется, у него хорошее настроение. Пока мы спускаемся в лифте на первый этаж, я замечаю отражение его спины в зеркале. Не могу избавиться от мыслей, что же у него под чистой, прохладной льняной рубашкой. Заметны ли на ней следы от ремня? А его ягодицы – после прошлой ночи они в синяках и саднят от жесткого наказания?

Не надо так думать, строго говорю я себе. Ты не знаешь, был ли это он.

Тогда кто это был? спрашивает мой внутренний голос. Бога ради, это же его квартира. Конечно, это был он.

Я всю ночь переваривала увиденное, гадая, что это могло означать. Единственное, чего не было – это секса. Женщина и мужчина вовсе не были в нем заинтересованы. Казалось, единственное, что им было нужно – отшлепать, и быть выпоротым соответственно. Это меня обескуражило. Лежа ночью без сна и все обдумывая, я решила в итоге выбросить эти мысли из головы и насладиться воскресным днем в компании Доминика. Если появится возможность без неловкости или к месту коснуться этой темы – что ж, попробую, но отношения между нами наверняка изменятся.

По правде сказать, после минуты нашего общения все вчерашние сцены показались мне нереальными и сказочными. Я почти поверила, что они – плод моей фантазии, или что мне просто показалось. У безликого мужчины, распластанного на табурете со связанными запястьями, нет ничего общего со стоящим передо мной теплым, красивым человеком из плоти и крови. От его близости моя кожа покрывается мурашками волнения. Провести великолепный летний день с Домиником – нет ничего чудесней.

Мы пешком прогуливаемся к Гайд-парку, и я вспоминаю, как увидела его в мой первый день в Лондоне. Сейчас та Бет кажется мне совершенно другим человеком. Вот он – я в симпатичном шелковом платье и соломенной шляпке, гуляю с невероятно сексуальным мужчиной, готовая к приключениям и развлечениям. Моя жизнь очень изменилась. И я уже несколько дней вообще не думала об Адаме.

- Ты знаешь этот парк? - спрашивает Доминик, когда мы заходим в одни из ворот.

Я качаю головой.

- Здесь есть множество скрытых шедевров, и я намерен показать тебе некоторые из них.

- Не могу дождаться.

Мы улыбаемся друг другу.

Просто сконцентрируйся на происходящем. Наслаждайся. Это может никогда не повториться.

Парк огромный, и мы идем довольно долго, прежде чем я замечаю бледно-голубой блеск воды и лодочный сарай. Перед ним ряды маленьких зеленых лодочек с белыми лавочками и синих прогулочных лодок.

- Ого, ничего себе, - восклицаю я.

- Это озеро Серпентайн. В свое время его создали, чтобы королева Кэролайн могла тут отдыхать. Теперь мы все можем наслаждаться им.

Через несколько минут я сижу в одной из маленьких весельных лодок спиной к носу судна и лицом к Доминику, а он гребет к середине озера.

- То есть все это создано руками человека? - я смотрю на большое водное пространство, змеящееся далеко впереди и на арочный каменный мост, перекинутый между соседними берегами.

- Да, - губ Доминика касается улыбка, - как чаще всего и бывает: для получения наилучших мест для удовольствия и отдыха. Природа предоставляет нам набросок, а мы стараемся его усовершенствовать. Благодаря прихотям и слабостям разных монархов, мы можем сейчас наслаждаться всем этим.

Он с легкостью орудует веслами, явно регулярно практикуясь. Мы мягко скользим по поверхности, совершая лишь слабые рывки, когда Доминик переносит вес тела назад при очередном гребке. Я слегка склонилась над бортом и опустила кончики пальцев в прохладную воду.

- Ты много знаешь об этом месте?

- Я всегда изучаю те места, где живу, - говорит он. - А история Лондона особенно увлекательна. Тут происходило столько всего, все пропитано историей. Например, этот парк был открыт для общего доступа королем Карлом I. До того здесь могли бывать только члены королевской семьи. И, слава Богу. Половина Лондона скрывалась в парке, когда город охватила эпидемия чумы. Они надеялись избежать заражения.

Я смотрю на ухоженные лужайки, немного подсохшие и пожелтевшие из-за двухнедельного отсутствия дождя, на красивые деревья и элегантные постройки, мелькающие сквозь них. Люди сидят за столиками перед кафе, наслаждаясь мороженым и прохладительными напитками. Я представляю себе огромные толпы бедных лондонцев семнадцатого века, ютящиеся тут тысячами, охваченные безумным страхом подхватить чуму: склоки и болтовня, грязь и смрад, окруженные оборванными детьми, женщины в грязных фартуках стараются что-то приготовить на костре, пока мужчины курят трубки и думают, как сохранить жизнь своим семьям.

На солнечном берегу я замечаю семью. Мать толкает вперед дорогую коляску с малышом, в то время как отец пытается намазать другого ребенка солнцезащитным кремом. Девочка вырывается и старается сбежать на своем розовом мини-скутере.

Разные времена, разные проблемы.

Я вновь переношу свое внимание на лодку. Такое удовольствие – наблюдать, как Доминик гребет. Мышцы на его руках напрягаются, когда он прилагает усилие для очередного взмаха веслами и наклоняется вперед. Белая льняная рубашка слегка распахивается, и я вижу немного темных волос на его груди. Мое сердце начинает учащенно биться. Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю. Мне нужно сохранять самообладание. Не хочу, чтобы он понял, какое действие на меня оказывает. Я отвожу взгляд, надеясь скрыть мои непроизвольные реакции на его близость, его магнетический эффект на меня и то, как он меня заводит. Я опять опускаю пальцы в прохладную воду и понимаю, что он тоже за мной наблюдает. Краем глаза я замечаю, как за стеклами очков его взгляд устремлен на меня. Наверно, он думает, что я не вижу. От этого меня будто пробивает током, словно его взгляд как лазер может прожечь мою кожу. Ощущение настолько невероятно сильное, одновременно приятное и болезненное, что я не хотела бы, чтобы оно заканчивалось. Мы продолжаем скользить по поверхности озера, и он спрашивает: не хотела бы я попробовать погрести. Напряжение между нами ослабевает.

- Не думаю, - смеюсь я, - я не так сильна, как ты.

Не могу удержаться и, глядя на него непринужденно, спрашиваю:

- Ты много тренируешься?

- Я держу форму, - отвечает он. - Не люблю запускать себя. У меня сидячая работа, и в противовес этому я стараюсь отдыхать активно.

- В тренажерном зале?

Он устремляет на меня непроницаемый взгляд, его темные глаза снова выглядят почти черными.

- Везде, где могу, - говорит он низким голосом. От смысла, который он вкладывает в свои слова, у меня по позвоночнику пробегает приятный трепет. Я расцветаю под его взглядом. Сегодня все по-другому. В этот раз не просто мужчина прогуливается с девушкой в качестве жеста дружбы. Я чувствую себя желанной женщиной и с радостным трепетом понимаю, что сегодняшний день наполнен приятным напряжением, живым и будоражащим кровь.

- Я устал, - говорит Доминик. На его носу и лбу выступили крошечные бусинки пота. Мне хочется стереть их кончиками пальцев, но я сдерживаю порыв. Он снимает очки и протирает лицо сам. После этого он вытаскивает из воды весла, и мы дрейфуем под лучами теплого солнца. Некоторое время мы сидим в дружеском молчании, а затем он произносит:

- Что ж, я не знаю как ты, а я нагулял аппетит. Пообедаем?

- Прекрасная идея.

- Хорошо. Тогда давай вернемся, - и он снова опускает весла в воду и направляет лодку к берегу. Это занимает все его внимание, и он молчит, поэтому я могу спокойно наслаждаться удовольствием от вида Доминика. Его ритмичные движения впечатываются в мою память. В мозгу возникает картинка Адама. Обычно резкая и мучительно ясная, сейчас она будто потускнела и покрылась пеленой. Словно мне трудно его вспомнить. Я стараюсь напомнить себе, что должна испытывать к нему что-то, но, кажется, это все было так давно. Единственное, чего я не могу вспомнить, так это то, чтобы с ним я когда-либо чувствовала хоть малую долю этого невероятного желания. Наши занятия любовью были милыми, искренними и романтичными, но никогда столь невероятно захватывающими, как простое наблюдение за Домиником, пока он гребет. Что же будет, если он на самом деле прикоснется ко мне? От этой ошеломляющей мысли мое лоно охватывает тепло и трепет. Я ерзаю от неловкости.