– Отлично! На что?

– На бутылку коньяка. Если Мельников появится в течение июля – ты проиграла!

– Решено! – Хохоча, мы хлопнули друг друга по ладони.

Признаться, я с большим вниманием выслушала свою бывшую одноклассницу, но последним ее словам не поверила.

* * *

Через несколько дней вышла в эфир передача. Кое-что из нее вырезали, кое-какие куски перетасовали, вставили эпизоды из «Багрового тумана» – и получилось на удивление бойко и захватывающе. Даже мне захотелось еще раз пересмотреть фильм, в котором я когда-то снялась.

Митя смотрел передачу вместе со мной.

– Ты великолепно смотришься на телеэкране, – с восхищением сказал он. – К рекламе сапог я привык, ты там на себя не похожа в бархате и немыслимых кудрях, но эта передача...

– И что же тебе больше всего нравится? – кокетливо спросила я.

– Твои веснушки. – Он посадил меня на колени. – Ты настоящее солнышко, все золотое – аж глаза ломит!

– Значит, я красивая?

– Бе-есконечно! – шутливо пропел он и поцеловал меня в шею. – И вообще, это, кажется, очень модно сейчас.

– Что?

– Веснушки. Выглядит так беззащитно...

– Я выгляжу беззащитной?

– Иногда. Женщина с веснушками всегда будет выглядеть юной. Вот ты смотришься лет на десять младше своего возраста.

– Спасибо, дорогой. – Я нежно поцеловала его в ответ. – Ты мастер на комплименты.

– Это не комплимент, а истинная правда! Брови и ресницы у тебя тоже рыжие.

– Брови и ресницы я крашу, – машинально возразила я, а сама вдруг подумала – что, если передачу видел и Серж Мельников? Шурочка, конечно, наговорила кучу псевдонаучной чепухи, но он может действительно появиться на горизонте – «здрасьте, я тут вас недавно опять по телевизору видел!».

Я встала и подошла к аквариуму, вгляделась в зеленоватую полутьму – передо мной мелькали серебристые силуэты рыб, и это бесконечное движение успокаивало меня.

– Кажется, одна из рыбешек разродилась мальками, – сказал Митя, наблюдая за мной.

– Я не вижу...

– Значит, уже сожрали. Надо было отсадить.

Мне вдруг нестерпимо захотелось плакать. «Я не понимаю, люблю его или нет, – подумала я о Мите. – Если любовь – что-то острое, очевидное, окончательное, то у меня ее нет. Но этот человек для меня – как воздух, с ним необыкновенно легко, с ним я такая, какая есть. Без него мне будет очень плохо».

Заметив, что я тоже на него смотрю, Митя улыбнулся...

Тридцать первое июля. Жара уже спала, но теплая погода еще оставалась, воздух был – словно парное молоко.

Я шла домой от метро, в открытом платье, беззаботная и счастливая, и все проходящие мужчины мне улыбались. До мужчин мне не было никакого дела, но все равно – пустячок, а приятно... Я думала о том, что Шурочка проиграла мне бутылку коньяка – сегодня последний день нашего пари. Тоже – пустячок.

Впереди показался киоск – в нем я всегда покупала газеты. Я была уже метрах в десяти от него, как вдруг из-за его угла вышла знакомая фигура. Я еще ничего не успела сообразить, но сердце у меня забилось как сумасшедшее. Серж!

«Это просто совпадение, – машинально подумала я. – Случайная встреча».

Мне стало так жутко, что я, опустив глаза, решила пройти мимо – авось он меня не заметит, и не состоится эта странная, случайная встреча, мы просто разойдемся в огромном городе.

Киоск был уже позади, когда я услышала:

– Таня!

Я была взрослой, самостоятельной женщиной, я многое знала и многое испытала, но этот голос вызывал во мне какое-то первобытное, неконтролируемое чувство. Я была совершенно беззащитна перед бархатной, чуть хрипловатой модуляцией звуков, из которых он сложил мое имя. Кто-то из известных сказал, что люди боятся бездны не только потому, что могут упасть туда нечаянно, но и потому, что могут сделать это нарочно.

Я вздрогнула и медленно обернулась.

– Таня...

Он шел ко мне ленивой, разнеженной жарким летом походкой городского человека – фирменные джинсы, свободная майка, легкие удобные сандалии на босу ногу, чистые мягкие волосы до плеч, под локтем – свежий номер спортивной газеты.

Мне совсем не было жалко бутылки коньяка, которую я проиграла Шурочке, – у меня появилось чувство, что я потеряла нечто большее.

– Сергей, – просто, без всяких интонаций, произнесла я его имя.

– Здравствуй. – Он взял мою руку и поцеловал. Обычный жест мужской вежливости, но мне показалось, что руку прижгли раскаленным железом.

– Улица полна неожиданностей, – усмехнулась я довольно криво. – Какими судьбами? Впрочем, что я говорю – случайно, наверное...

– Нет, не случайно. Я хотел тебя увидеть.

– Как это мило, – промямлила я – ничего умнее не пришло мне в голову.

Серж глядел на меня неотрывно. Глаза у него были большие, голубовато-серые и безмятежно-спокойные, слегка утомленные – как вечернее небо.

– Давай посидим где-нибудь. Ты не торопишься?

– Нет. А где?

– Где хочешь.

Голова у меня совершенно ничего не соображала.

– Лучше ты сам придумай...

– Здесь недалеко, минут десять пешком, – остановка речного трамвайчика. Ты бы хотела прокатиться по Москве-реке?

– Да! – ответила я с неожиданным энтузиазмом. – Это было бы замечательно! – Кафе и прочие заведения меня совершенно не привлекали – грех было сидеть в них в такую погоду.

Мы пошли в сторону Китайгородской стены.

– Не могу забыть нашу вечеринку в марте, – тихо произнес Серж.

– Конечно, столько впечатлений – Мусатов, Бубнилова, вечная староста Пирогова...

– Нет. Только ты.

У меня мурашки по спине побежали, хотя день был ясный, теплый.

– Почему я?

– Сейчас сядем на трамвайчик, и расскажу. Подожди немного, это серьезно...

– Я терпеть не могу ничего серьезного! – взмолилась я. – Меня такие заявления просто пугают.

Он опять поцеловал мне руку – мягко, успокоительно, но лучше бы он этого не делал... Все демоны, которые дремали в моей душе последние десять лет, вдруг проснулись и заметались черными тенями, заставляя забыть всё и вся и видеть одни только эти голубовато-серые глаза.

Серж купил билеты. Пассажиров в этот час и в это отпускное время было мало, в основном туристы с кинокамерами. Я выбрала места на открытой палубе, Серж принес холодного пива из буфета.

– Рассказывай, – требовательно произнесла я, положив одну руку на бортик. Трамвайчик двинулся, ветер заиграл моими волосами. Происходящее было больше похоже на сон из моего прошлого.

– Погоди, – сказал Серж. – Я на тебя еще посмотрю.

Он глядел на мои руки, лицо, плечи, открытые колени, потом затряс головой, словно отгоняя наваждение, и твердым голосом произнес:

– Я тебя люблю.

– Что?

Я очень хорошо его слышала, но неожиданно его безумное заявление привело меня в чувство – я уже была прежней Таней Танеевой, которая не любила экзальтации ни на сцене, ни в жизни. «Этого не может быть, потому что не может быть никогда», – почему-то подумалось мне.

– Сережа, по-моему, ты на солнце сегодня пересидел, – холодно произнесла я.

– Может быть, я довольно долго тебя ждал.

– Ты мог мне позвонить, спокойно договориться о встрече...

– Это было бы не то. С точки зрения психологии...

– Что?! – переспросила я, словно не веря своим ушам. – С какой точки зрения?!

Психология – любимое Шурочкино слово!

– Почему ты так враждебно настроилась? – испугался он. Сейчас у Сержа было точно такое же лицо, как тогда на вечеринке, – утомленное, усталое. Мучительно, страдающе закусил он нижнюю губу, сощурил глаза...

– Скажи, пожалуйста, до нашей с тобой встречи ты виделся с Шурочкой?

– С нашей Шурочкой? – переспросил он.

– Да, с нашей Шурочкой. – Я сделала упор на слове «нашей».

– Да.

– И теперь от ее лица ты со мной будешь толковать о науке психологии?

– Я не совсем понимаю...

– Это она посоветовала тебе встретиться со мной?

Мы как раз плыли мимо храма Христа Спасителя – солнце отражалось от его куполов, туристы вокруг так и вились с кинокамерами.

– Нет. От нее я узнал, как мне лучше встретиться с тобой, – ответил он умиротворенным голосом и поцеловал меня в плечо.

– Что же это такое! – в совершенном недоумении воскликнула я, почти закричала, стирая ладонью очередной жгучий поцелуй. – Я ничего не понимаю!

– Я люблю тебя. Я понял это окончательно. Я ни с кем не могу быть счастлив, кроме как с тобой...

– Ты меня не знаешь. Мы десять лет не виделись после школы, и вдруг ты появляешься и говоришь, что любишь меня. Ладно бы у нас в юности был роман, как у вас с Шурочкой, это бы еще как-то объясняло твои слова, но так, вдруг... Ты не шутишь, это не Шурочкины козни?

– Нет, – удивился он. – Я не ожидал, что ты так настроена против нее. Честно говоря, думал, что вы подруги.

– Да, мы почти подруги, – согласилась я. – В последнее время часто встречаемся, болтаем подолгу и все такое... Просто ты заговорил о психологии, а это – Шурочкин конек.

– Ну и что? – Лицо у него вновь стало безмятежным. – Вот с ней я встретился действительно случайно. У меня на центральном компьютерном рынке свое место, я торгую комплектующими, но об этом неинтересно... В общем, она проходила мимо, увидела меня, мы разговорились. Сам не знаю почему, но я говорил с ней только о тебе, меня словно прорвало. И я даже благодарен ей – за то, что она помогла мне набраться решимости и прийти к тебе...

«Вот уж не думала, что Шурочка готова удавиться из-за бутылки коньяка. Случайная встреча! – язвительно подумала я. – Хотя черт его знает... а вдруг и правда случайная. Он говорил только обо мне! Шурочка умеет направить собеседника в нужную сторону. «Он твоя судьба, ты его судьба!» Зомбирует людей с помощью всяких психологических штучек... Про эти штучки всякий дурак знает, они в любом журнале расписаны – как располагать к себе людей, как влиять на их мнение... Только единицы решают повторить их на практике. Серж попался на эту дешевую уловку. Да мне и две бутылки не жалко ей отдать, подумаешь!»

Я злилась на Шурочку, но не могла не признать очевидного – Серж действительно хотел видеть меня. Если б не хотел, никакие разговоры на него не подействовали бы, наверное. Я злилась потому, что сама теряла голову в его присутствии и никакие спасительные мысли о Мите, о его бесконечной преданности мне на меня не действовали.

– И давно ты понял, что любишь меня? – уныло поинтересовалась я.

– Я всегда любил только тебя. Давно, давно, сколько себя помню. Маленькая Беатриче с букетиком роз, веснушки и солнце в глазах... Тебе было семь лет тогда. Осень, первое сентября...

Надо отдать должное Сержу – он всегда отличался начитанностью. Сравнение с Беатриче очень меня подкупило. Впрочем, я никогда не забывала главного.

– А как же Шурочка? – ехидно спросила я.

Трамвайчик сделал поворот по изгибающемуся руслу Москвы-реки, я закрыла глаза от бьющего прямо в глаза солнца. Как же красиво он говорит...

– Шурочка – просто пережиток подросткового возраста. Вспомни, Данте всю жизнь любил свою Биче, что не мешало ему быть женатым на другой женщине, быть почтенным отцом семейства... Жизнь души и жизнь тела часто не совпадают. Я совсем недавно это понял и решил достичь гармонии.

Все это немного походило на бред сумасшедшего. Меня так и подмывало сказать в ответ что-нибудь язвительное, но сдерживало одно обстоятельство. Я вдруг вспомнила единственный наш полноценный разговор с Сержем, когда он в десятом классе встретил меня после школы и сказал, что я похожа на весну. Да, он подрулил ко мне с единственной целью – разузнать что-нибудь о Шурочке, ведь я была ее соседкой по парте, но говорил он со мной так мягко, так приязненно, словно в глубине души у него действительно пряталось ко мне нежное чувство, но он был слеп тогда и любил то, что считалось возможным любить в то время. Такие Шурочки, наверное, действительно как подростковая болезнь... Они ходят королевами в юности, а потом их время кончается. Быстро увядает ранний первоцвет.

– Что мне тебе ответить? – сказала я, невольно повторяя слова одной из своих театральных героинь. – Я не знаю пока... Любовь – такое нежное чувство, что его лучше не стирать лишний раз словами. Потом, как-нибудь, когда не говорить уже будет нельзя... Поверь, мне тоже есть что тебе сказать.

Вместо ответа он отставил в сторону, на свободное сиденье, бутылку с едва пригубленным пивом и обнял меня. Если на его прежние жгучие поцелуи я еще как-то умудрилась отреагировать более или менее сдержанно, то перед таким тесным контактом устоять не смогла. Словно какая-то невидимая плотина прорвалась в моей душе. И не надо было уже больше сдерживаться, говорить язвительные фразы и казнить недоверием – я полностью доверилась этому человеку, о котором думала большую часть моей не такой уж длинной жизни.

Мы проплывали мимо Нескучного сада, одного из прелестных уголков Москвы. Пейзаж был самый обыкновенный – гранитная набережная, скамейки вдоль нее, бронзовая фигурка ныряющей пловчихи, плотная полоса деревьев, но, наверное, притягательность того или иного места заключается не столько в его красоте, сколько в особой его магии, которую не увидеть глазами, но которая всегда ощущается.