– Что ж, раз испортил, так давай останемся здесь, – серьезно произнесла я.

Он попытался усадить меня к себе на колени, но я соскользнула с них под предлогом, что мне неудобно. Вертя в руках чашку с кофе, я сидела напротив него и не знала, о чем говорить.

– Ты выгнала его?

– Что?

– Того человека, с которым жила. Ты его выставила?

– Серж, голубчик, он совсем неплохой, нельзя так...

– Неплохой! – презрительно фыркнул Серж. В его голосе было что-то такое, что заставило меня насторожиться. Обычно с подобным апломбом говорят люди, которые точно знают что-то. Но что он мог знать о Мите? Я же ничего не рассказывала... «Шурочка! – озарило меня. – Она описала Митю злодеем. Но она перестаралась, в этом вопросе могла разобраться я сама». Мне стало обидно за Митю.

– Да, неплохой, – твердо повторила я.

– Хорошо, не будем об этом, – он накрыл мою руку своей ладонью. – Но мне совсем не хочется делить тебя с кем-то. Ты только моя, – ровным голосом повторил он. Похоже, Шурочка здорово сумела его накрутить. Я не злилась на нее, мне было только досадно, что ситуация вышла из-под моего контроля. – Таня, ты меня любишь?

– Да, – ответила я, с ужасом понимая, что безнадежно лгу.

– Тогда поцелуй меня, – он потянулся ко мне. Я покорно подставила губы, в очередной раз не понимая, почему мое сердце молчит. – Выходи за меня замуж, – сказал он потом серьезно.

– Не слишком ли ты торопишься?

– Милая, что ты! Мы столько лет потеряли, к чему тянуть...

– Но живут же люди и без штампа в паспорте! – с досадой произнесла я.

– Не надо, Таня, – мягко остановил он меня. – Ты согласна?

«Что ж это такое! – подумала я в совершенном отчаянии. – Вроде бы я должна согласиться, но мне смерть как не хочется! И вообще мне ничего не хочется!»

– Ты согласна? – повторил он, глядя на меня своими чудесными серо-голубыми глазами. Этот взгляд совершенно лишил меня всякой ориентации, я барахталась в нем, как в утреннем тумане, не видя дороги.

– Да, – вдруг ответила я и опять поняла, что лгу. Что никогда не выйду за него и даже не захочу никогда быть его женой, потому что невозможно сочетаться браком с мечтой, которая осталась в прошлом.

Он обнял меня и стал говорить о своей бесконечной любви, о том, как он прозрел недавно – в фигуральном, естественно, смысле – и как он счастлив теперь, и что я большая умница, что согласилась.

– А то некоторые женщины не могут не поломаться для вида, – осуждающе добавил он.

Все свои фразы он пересыпал цитатами из классиков – остроумно, тонко, но у меня от его эрудиции мурашки по спине бежали. Что-то было не так – он словно роль говорил, вытверженную назубок, его речь была как-то слишком красива для безумно влюбленного человека.

– Серж, а где мы будем жить? – Я попыталась вернуть его с небес на землю.

– Где хочешь – можно у меня, можно у тебя, – великодушно ответил он. Его уверенность в нашем счастливом семейном будущем невозможно было поколебать.

– Серж, я не хочу! – уныло прошептала я, но он словно не расслышал моих слов, подхватил на руки и опять понес на кровать. Я не сопротивлялась. Без сил и без воли я опять отдалась этому человеку, уже не ожидая, что сказочное блаженство посетит меня. Я не считала себя холодной женщиной, и ни один из моих возлюбленных не мог пожаловаться на отсутствие у меня темперамента. Физиологически я была вполне нормальна, если, конечно, не обращать внимание на некоторую психологическую холодноватость. Но сейчас я была абсолютно равнодушна к ласкам Сержа.

Когда он уходил (после тонких моих намеков, что мне совершенно необходимо остаться одной и обдумать его предложение), я наконец нашла в себе силы сказать:

– Мельников, тебе не кажется, что мы делаем ошибку?

– Ошибку? – удивился он.

– Ну да. Как-то скоропалительно у нас все произошло...

– Ты сомневаешься во мне?

– Нет. Но... – Я замолчала и добавила после долгой паузы: – Я сомневаюсь в себе.

– Это бывает, – снисходительно обронил он и поцеловал меня на прощание.

Весь вечер я действительно пыталась осмыслить произошедшее, оценить эту любовь, так нежданно-негаданно свалившуюся на меня. Разум мне говорил, что тревожиться не из-за чего, что Серж, как и предрекала умная Шурочка, – единственная моя любовь, основанная к тому же на детских мечтах. На самом крепком фундаменте мира! Но сердце молчало. Я металась по комнате, хваталась за какие-то вещи, пытаясь навести порядок, но вещи падали у меня из рук – поставленная жизнью задача оказалась слишком сложной для меня, интуиция и интеллект вошли в непреодолимое противоречие.

Августовский вечер догорел быстро, за окнами наступила ночь, затренькал по карнизу мелкий холодный дождичек, опять напоминая, что осень не за горами.

Я с ненавистью смотрела на кровать – смятые простыни напоминали о ласках Сержа. Мысль о том, что мне придется спать на этом ложе любви, не доставляла мне особого удовольствия, словно и ночью меня должны были мучить те же противоречивые мысли, что и днем. «Завтра же приедет Митя!» – вдруг осенило меня. Я сорвала простыни, вытряхнула подушки из наволочек, освободила одеяло... Затолкала всю гору белья в стиральную машину, включила программу и только тогда почувствовала некоторое облегчение. Я напоминала себе преступницу, которая спешила избавиться от выдававших ее улик. «Нет, это не все... Что же еще я забыла?»

Я металась по всей квартире, пока наконец не увидела – огромный букет лилий стоял в центре стола и источал дивный, сладкий, даже, я бы сказала, порочный аромат. Эти белые матовые лепестки, изгибающиеся словно в смертельной страсти, эта лживая белизна... как будто падшая женщина надела платье невесты для того, чтобы распалить прихотливый вкус очередного своего клиента.

Я прекрасно осознавала, что бедные лилии ни в чем не виноваты, что причина моих страданий только во мне самой, но ничего поделать не могла – я схватила букет и выбросила его из окна – туда, где как раз густо разрослась сирень возле нашего дома.

Я любила все живое, и этот поступок дался мне с трудом... Я выбросила лилии и заплакала.

– Митенька, что же мне делать!..

И вдруг странное освобождение снизошло на меня – ну конечно, только он, Митя! Только с ним хорошо и спокойно, только рядом с ним моя душа не извивается от мук и сомнений – не это ли и есть счастье? Я привыкла к нему как к воздуху, я почти не замечала его и только сейчас, теряя его, поняла, что не проживу без него долго. И все мои переживания были основаны на том, что я не хотела покидать его, что я... ну да, что я люблю его!

Вероятно, мой несчастный кот думал, что его хозяйка окончательно сошла с ума. Он сидел под кроватью и круглыми желтыми глазами недоверчиво следил за мной – как я то плачу, то смеюсь, как бегаю по комнате, разговаривая сама с собой, словно репетирую роль...

А я была теперь бесконечно счастлива!

– Соня, вставай! – разбудил меня на рассвете такой знакомый, такой родной голос.

Я открыла глаза и увидела перед собой Митю – он стоял, склонившись надо мной, в костюме, с идеально приглаженными черными волосами.

– Митя, ты уже уходишь? – отчаянно вскрикнула я, вцепляясь в его пижонский галстук модного цвета зеленоватой плесени. В голове у меня спросонья все спуталось... Тут я увидела на стуле его дорожный кейс.

– Я уже приходишь! – с ласковой насмешкой сказал он. – Впрочем, ты права – сейчас уже опять ухожу – надо срочно в офис, документы подписаны, теперь необходимо отгружать товар.

Какой товар, какие документы... Я никогда не вникала в офисную суету своего возлюбленного, мне это было совершенно неинтересно и непонятно, но сейчас я почувствовала самую настоящую злость на его работу.

– Ты же устал! – подскочила я. – Столько времени в дороге... Митя, это невозможно, я по тебе соскучилась – страшно, нечеловечески соскучилась!

Мы обнялись, он весело смеялся над моим отчаянием, словно прошлой нашей ссоры и не было.

– А подарок! Я чуть не забыл про подарок! – Он сунул мне в руки большую деревянную шкатулку. – Вечером поболтаем, сейчас бегу!

Митя чмокнул меня на прощанье (ах, какой светлой радостью дохнуло на меня от этого поцелуя, настоящее неземное блаженство, которое было, оказывается, совсем рядом!) и крикнул:

– Я тебя люблю!

Входная дверь хлопнула, я так и не успела крикнуть ему вслед, что тоже его люблю.

– Фигаро там, Фигаро тут, – с притворной сердитостью буркнула я, вертя в руках шкатулку. В первый раз в жизни мне хотелось признаться в любви. Причем слова признания вертелись на кончике моего языка и легко и просто были готовы слететь с него, и никакой лжи или сомнений я не чувствовала. Мне было даже тяжело от того, что эти слова остались во мне, что я не успела отдать их Мите, и теперь они не давали мне покоя, рвались на волю...

Я открыла шкатулку – там лежали украшения из балтийского янтаря. Янтарь – не золото и не бриллианты, его ценность не сравнима с их ценой, но сейчас у меня было такое чувство, что Митя подарил мне сокровище. Ну, во всяком случае, с его стороны это было очень мило.

Замирая, как и любая другая женщина, получившая подарок, я надела серебряный перстень с большим овальным камнем, плоское тяжелое ожерелье, браслет. Потом, протянув руку к тумбочке, взяла заколки, с их помощью подняла волосы вверх и в мочки ушей вставила длинные каплевидные серьги.

Это было чудесно. Я поняла это, даже не подходя к зеркалу, потому что от камня, прикасавшегося к обнаженной коже, исходило какое-то спокойное, ровное тепло, придающее уверенность и силу.

Я вскочила с кровати и бросилась к трюмо... Моя ночная рубашка цвета персика своим оттенком очень подходила к янтарю...

Я вертелась и так и эдак и не могла прийти в себя от восхищения. Странный камень янтарь – он не дорог и не дефицитен, но почему-то его никогда не было среди моих украшений. Случайно или нет, но Митя угадал, что только его мне и не хватало для полного счастья.

Он сливался с веснушками и одновременно выделялся на их фоне. Его неоднородная внутренняя суть, состоящая из переливов золотистого, медового, карамельного, чрезвычайно шла мне – я с этими украшениями казалась целиком состоящей из балтийского камня.

– Кто бы мог подумать! – невольно воскликнула я, прикасаясь руками к ожерелью. – Да у тебя безупречный вкус, Митенька!

Потом вдруг, словно холодок из открытого окна скользнул по телу, я вспомнила о Серже... Уже ни минуты не сомневаясь, я знала, что расстанусь с ним. И причиной тому был не Митин подарок, не его всепрощающая доброта и не капризный мой характер, выбирающий из мужчин того, кто показался мне удобнее, – вовсе нет. Просто я поняла, что не люблю Сержа, – нежное чувство, которое я когда-то испытывала к нему, бесследно исчезло, испарилось, как испаряется к полудню роса на траве. Наваждение кончилось!

Но я была безмерно счастлива от другого открытия – теперь я поняла, что хочу от жизни только Митю. И все. И никого мне больше не надо.

«Надо срочно объясниться с Сержем! – мелькнула в голове лихорадочная мысль. – Мамочки мои, сколько лишнего я наговорила ему вчера! И в любви призналась, и замуж согласилась...» Я хихикнула, впрочем, несколько нервно – предстоящее объяснение ничуть меня не радовало, но разговор с Сержем был неизбежен, как... как смерть.

– Что за театральщина у меня вечно на уме! – произнесла я вслух, продолжая любоваться Митиным подарком. – Надеюсь, Мельников умный и современный человек, поймет меня.

Но далее сложности начали преследовать меня. Во-первых, оказалось, что его телефона у меня нет – я звонила ему от Шурочки. Во-вторых, связываться сейчас с Шурочкой мне совершенно не хотелось, я и так прекрасно знала, что она мне скажет по поводу моих метаний. Собственно, она и была виновницей того, что я сошла с прямой дорожки и сделала непростительную глупость – оказалась в постели с Сержем... А как она в последний раз отозвалась о Мите! Нет, я на нее не злилась – сама во всем виновата, но некое предубеждение против нее у меня возникло.

* * *

Тщеславие женщин неистребимо. Собираясь на встречу с мужчиной, которому я намеревалась сообщить о том, что прерываю с ним всякие отношения, я постаралась одеться как можно более изысканно, накраситься повыразительнее, а главное – не сняла с себя Митин подарок, эти украшения из янтаря, которые так чудесно шли мне. Да я бы их, впрочем, не сняла в любом случае – они уже словно приросли ко мне. Мне и в голову не приходило, что согласиться на разрыв с такой необыкновенной, эффектной женщиной, какой я сейчас выглядела, гораздо сложнее, чем с усталой, несчастной и неухоженной особой...

Стоя перед зеркалом, я думала совершенно о другом. Мне опять пришла в голову история Скарлетт О'Хара – как она много лет думала о том, что любит Эшли, а потом вдруг поняла, что совсем не он ей нужен, а родной муж Ретт Батлер. Типичная житейская ситуация, как определила бы ее Шурочка, психолог-любитель. Она ехидно сказала бы мне: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем!»